– Неужели вы думаете, что я способна убежать? – лепетала я, едва поспевая за здоровенным оперативником к подъезду.

Меня обескуражило, что еще в изоляторе мою руку прицепили наручником к этому громиле, и теперь он таскал меня повсюду за собой, словно собачку. Я была в шоке, ведь весь мой план шел прахом. Как я теперь убегу? Да что там, каким образом опущу переноску в воду? К тому же я не подумала, что на следственный эксперимент повезут с утра и фокус с пробками не будет иметь никакого эффекта.

«Что я наделала! – обзывала я себя последними словами. – Дура! Думала, что в полиции дилетанты работают! Да у них похлеще меня бандитки были! Теперь попробуй отвертеться от собственных показаний!»

– Шалаву из тридцать седьмой привели! – донесся от скамейки женский голос. – Ту, что подругу «замочила»!

Я обернулась, но из-за шедшего следом Максимовича увидеть, кто это сказал, не представлялось возможным. Я не обиделась и не разозлилась, просто было не до того.

– Здесь всем стоять! – приказал Максимович, открывая папку, и позвал: – Понятые!

– Здесь, – ответил какой-то мужчина в очках.

– Встаньте, чтобы вам было видно происходящее, – попросил Максимович.

Дождавшись, когда мужчина и женщина в платке отойдут к стене, как раз туда, где стояли в злополучный день мои пакеты, следователь посмотрел на молодого паренька с видеокамерой:

– Готов?

– Конечно, – отрапортовал тот.

– Итак, – проговорил Максимович и развернулся ко мне: – Обвиняемая, прошу дать показания по поводу того, что происходило на этом месте тринадцатого сентября этого года.

– Я встретила здесь свою подругу Наташу, – промямлила я, готовая расплакаться от досады.

– Вы имеете ввиду гражданку Сальникову? – уточнил Максимович, напрочь сбив меня с толку.

Я покосилась на объектив видеокамеры, которую оперативник направил прямо мне в лицо, и, вдруг озаботившись тем, как выгляжу, свободной рукой стала поправлять волосы.

– Не тяните время! – предостерег Максимович.

– Да, я встретила здесь Сальникову, – подтвердила я и неожиданно подумала, что оперативник с видеокамерой очень красивый и мужественный мужчина. Еще решила, что у него есть жена, которой я тут же позавидовала. Она наверняка даже не представляет, что существует другая жизнь, унылая и серая, с решетками на окнах и лязгом коридорных дверей. Возможно, она работает в школе учителем и скромно одевается, но счастлива и ни за что не променяет свою жизнь на другую.

«Интересно, что он обо мне думает? – ломала я голову. – Наверное, презирает и считает грязной девушкой. Так оно и есть! Сколько я не мылась? Ужас! Наверняка от меня сейчас пахнет несвежим бельем!»

– Она вас ждала или вышла на встречу случайно? – допытывался между тем Максимович.

– Наташа поджидала меня здесь с тем, чтобы отдать мне вещи, – объяснила я свою версию, и вдруг в голове застучало: «Мамочка! Что же я делаю! Я ведь у себя на шее петлю своими сказками затягиваю! Надо срочно во всем признаться! Дура я, дура!»

Но Максимович, словно чувствуя мое настроение, своими вопросами не давал сосредоточиться и сыпал их один за другим.

– Какие вещи? – спросил он.

– Личные. – Я стрельнула глазами на оперативника и снова уставилась на Максимовича. – Между нами по телефону состоялся разговор, и Наташа знала, что я направляюсь домой, поэтому заблаговременно вынесла пакеты с одеждой и поставила у стены.

– Что было дальше?

– Я пыталась узнать, почему она ревнует меня к своему парню, – стала рассказывать я дальше, но осеклась. Какой Антон парень? Это зрелый и состоявшийся мужчина. Вдруг будет на суде и услышит, как я его здесь назвала?

– Почему вы замолчали? – заволновался Максимович.

– Точнее, не парень, а мужчина, – поправилась я.

– Неважно, – заверил Максимович, скрывая появившуюся вдруг на лице улыбку. – Что было дальше?

– Дальше она развернулась и направилась к подъезду, – свободной рукой показала я в ту сторону.

– Она убегала от вас? – продолжал засыпать вопросами Максимович.

– Да нет же! – выкрикнула я.

– Говорите конкретно, «да» или «нет»! – потребовал оперативник с камерой.

– Хорошо, гражданка Сальникова проследовала в подъезд, а вы начали ее преследование, – прокомментировал мой ответ Максимович, проигнорировав замечание помощника.

– Да, я вошла следом, – подтвердила я.

– Вошли или вбежали? – напомнил о себе очкарик-адвокат.

– Вошла быстрым шагом.

– Покажите, как это было? – предложил Максимович.

Я пошла в подъезд. Руку оттягивала рука оперативника, а наручник затянулся на моем запястье. Я покосилась на громилу. Он был в кожаной куртке на меху, которая выдавала широкие плечи.

«Наверное, чувствует, как от меня разит!» – снова ужаснулась я.

В подъезде было темно и пахло кошками.

– Здесь Наташа подошла к лифту, а я направилась по лестнице, – сказала я, когда мы вошли.

– Пойдемте, – разрешил Максимович и оглянулся на понятых: – Вам все было видно?

– Да, – недружно подтвердили они.

Мы двинули по лестнице.

– Скажите, – неожиданно спохватился следователь. – Вы поднимались бегом?

– Нет, я шла по лестнице быстрым шагом, – ответила я, хорошо помня, как он обрадовался, когда я сказала, что оказалась на этаже раньше Наташки.

«Точно у меня «соображалка» что надо! – подумала я не без гордости. – Вон какие моменты стала подмечать! Скоро сама как адвокат стану!»

В проходе все было как и прежде. Даже злополучный велосипед стоял на том же самом месте.

– Что происходило здесь? – спросил Максимович, когда мы оказались у дверей.

Я посмотрела на стоявший у стены велосипед, и неожиданно меня осенило:

«А ведь там должна была остаться кровь Наташки! Точно!»

Я много раз слышала, что смыть человеческую кровь непросто. А уж в нашем подъезде и подавно. Коридор никто не моет, лишь изредка кто-то подметает. Я подозревала, что это делают те, кто выставил сюда вещи. Да еще хозяин собаки, которая линяет, пару раз убирал шерсть. Я сама не видела, но так сказала как-то Наташка.

– Что произошло у дверей? – повторил свой вопрос Максимович.

– У дверей, – пробормотала я вслед за ним, глядя на то, как следователь снимает бумажку с печатью, приклеенную на косяк. – Я просила ее впустить меня.

– А она? – торопил он.

– Впустила, – соврала я, снова пожалев об этом и снова промолчав. Что-то не давало мне закричать и признаться во вранье.

– Проходим! – предложил Максимович бодрым голосом.

Все вошли в прихожую.

– А можно меня отцепить? – пропищала я, чувствуя, как слабеют ноги. Оказывается, врать официально и «вешать лапшу», например, своему парню – две разные вещи. Мне стало совсем страшно. Во рту пересохло, и тряслись поджилки.

– Не положено, – ответил Максимович.

Я не оставляла попытки уговорить Максимовича избавить меня от наручника и этого огромного мужика, который таскает меня за собой прицепом. Ведь тогда весь мой план коту под хвост. Хотя он и так под угрозой, ведь на улице светло. Но мне казалось, стоит только оказаться отцепленной от руки оперативника, и подвернется случай сбежать.

– Но я же девушка! – захныкала я.

– Все равно не положено, – прозвучал все тот же ответ.

– А в туалет можно?

– Можно! – подтвердил Максимович и посмотрел на оперативника.

Но тот и не думал доставать ключи. Подвел меня к дверям и выжидающе уставился в глаза.

– Что? – не поняла я.

– Входи и делай что хотела, – объяснил громила.

– Как? – Я опешила. – Одной рукой?

– Все могут, и у тебя получится, – хмыкнул он.

– Но…

– Идешь или нет?

– Да!

Я протиснулась в дверь, которую тут же прикрыли так, что из-за нее осталась торчать рука оперативника, с трудом приспустила джинсы и села на унитаз. Рука теперь была выше головы. Я разозлилась, встала и в сердцах выкрикнула:

– Бред какой-то!

В комнате ко мне подтащили нелепую куклу из резины, от вида которой стало жутко. Она была размером с Наташку, и кто-то нарисовал на ее голове фломастером глаза и рот.