— Я их для тебя постираю.

С тех пор их жизнь стала чуточку лучше. Им обоим стало свободнее дышать.

У берега реки Руфь поставила бадью и бросила в него вещи. Первый раз в жизни она собиралась стирать. В её доме, где она раньше жила, вещи были всегда постираны и лежали на стуле рядом с кроватью или в шкафу. Кто их приносил, она знала — горничные, но как они стирались, понятия не имела. Но с идеей стирки она была знакома. В книгах иногда об этом писали, о том, что дня неё требуется. Бадья, река и вещь, что будет стираться. На этом познания Руфь заканчивались. И теперь, стоя перед рекой, с бадьей и вещами, она стала сомневаться в собственных силах. Надо было спросить у здешних женщин, но слишком ей было стыдно признаваться, какого она рода. К тому же, пришлось бы объяснять, как она оказалась так далеко от родных мест и горничных. А эта история приведет Измаила к виселице.

Набрав воды в бадью Руфь стала тереть рубаху и штаны друг от друга. Вода почти сразу потемнела. Настолько, что не было видно рук. Руфь вытащила вещи, сморщилась, подняла бадью, ощущая напряжение мышц по всему телу, и вылила воду обратно в реку. Набрала новую.

Спустя шесть подобных повторений, когда вода была почти прозрачной, Руфь решила сдаться. Вещи были достаточно чистыми. Не такими чистыми, как те, что были постираны её горничными, но всё же для первого раза — хорошо.

Руфь, придя в избу решила повесить вещи на стулья, а не на улице, как положено. Эта идея образовалась, поскольку Руфь боялась, что люди увидят, как плохо она постирала вещи и станут задавать вопросы и, в конце концов, повесят уже Измаила. Но когда она стала доставать штаны из бадьи, с них ручьем потекла вода. Руфь сразу же напугалась и бросила штаны обратно. Неужели она настолько где-то просчиталась в стирке, что теперь её вещи стало невозможно просушить? Руфь села на пол рядом с бадьёй и хорошенько призадумалась. Что она упускает? Какую ступень пропустила? И почему в книгах никогда никто не стирает вещи? Неужели так сложно посвятить этому хотя бы одну главу? Или в историях у всех всегда чистая одежда? Годы проходят в этих историях и ни разу никто не постирал ничего? Руфь посмотрела на вещи в бадье. Может, их нужно так и оставить на какое-то время? Пока вода не выйдет? Но вещи же там и лежат, вместе с водой. Они будут впитывать воду обратно. Значит надо сливать время от времени? Точно, так и было решено подождать пока воды в бадье станет больше и уже после слить её, потом снова подождать и снова слить. Руфь кивнула сама себе в подтверждение, поднялась на ноги и решила перекусить пока ждёт.

К обеду Руфь вылила воду из ведра за избу в третий раз. И с каждым разом её не покидало ощущение, что она делает что-то не так, а точнее — оно в разы усилилось. За всё это время, пока она здесь живет, никто из соседей так не делал. В один момент ей хотелось вернуться к реке и бросить туда вещи вместе с бадьей. Чтоб глаза их больше не видели, а руки не занимались стиркой.

К вечеру, после того как Руфь уже в шестой раз слила воду, а вещи суше не стали, по крайнем мере для того, чтобы их можно было повесить на стулья, она пнула бадью в угол, и сама точно так же забилась в углу кровати, где тихонько плакала. Она ещё никогда не чувствовала себя настолько бестолковой, беспомощной и не нужной. Ей казалось, будто вся её прежняя жизнь, с этими горничными и с нарядными платья и балами — всё это фарс, красивая ложь, которая не поможет, если ей захочется жить по настоящему, как люди вокруг.

Когда Измаил вернулся, стал разуваться у порога, он не сразу понял, что происходит. К тому моменту Руфь уже не плакала, а спокойно лежала в кровати, глядя в потолок. Но всё же бадья с его мокрыми вещами бросилась в глаза. Он подошел к ней и вдумчиво всмотрелся в неё. Руфь медленно начала краснеть, даже не смотря на Измаила. Она ждала, когда он начнет смеяться на над ней. Но тот лишь спросил, спокойный, нейтральным тоном:

— Ты не умеешь стирать?

Отпираться смысла не было, доказательство были у него перед носом.

— Нет. Я думала, что умею. Но я не умею, — выдохнула Руфь.

— А что не спросила у соседей?

— Боялась, вдруг придется объяснять почему я не умею стирать. Для женщины это слишком странно. Мне кажется они и так догадываются, что я не простого рода. А по тебе видно, что ты обычный мужик.

Измаил посмотрел на Руфь, которая так и смотрела в потолок, с красными щеками.

— И вопрос у них всплывет в башке, — начал он, — что такая дама делает с таким мужиком. Мы не похожи на влюбленных.

— Это точно, — тихо ответила Руфь.

— И всё же, слишком умными ты делаешь здешних людей.

— Я не хочу рисковать.

Измаил отчасти принял это за комплимент.

— Тебе надо отжимать их, эти вещи. Отжимать руками, — он сел за стол, положил на него руки, — я так понимаю и щелок ты тоже не использовала.

— Что такое щелок?

— Его используют во время стирки, чтобы вещи были чище. Его заливают вместе с водой.

— Нет, я не использовала щелок.

Измаил заметил слегка опухшие глаза Руфь.

— Сделаем так, — он хлопнул ладонью по столу, — я покажу как делать щелок. Но пока одолжим у соседей, чтобы не ждать, и пойдём вместе к реке. Я научу тебя стирать. На корабле у нас женщин не было, а стирка требовалась. Я в этом деле не хуже бабы.

На следующий день, таким же ранним утром, Измаил со всем терпением и нежностью, какой может обладать бывший пират, пояснял за каждое своё действие при стирке. Руфь внимательно слушала, не отрывая взгляда от его рук, что сначала замачивали вещи, потом терли в их, а затем отжимали. После этого, он протянул мокрую рубаху ей.

— Твоя очередь, попробуй.

Руфь начала скромно, озиралась на Измаила, сомневалась в каждом своём движении, но когда тот не делал никаких замечаний и одобрительно смотрел на её руки, она смогла слегка расслабиться и сосредоточиться на стирке. Измаилу даже удалось её рассмешить. Правда ненадолго.

Возвращаясь домой с постиранными и отжатыми вещами, Руфь заговорила.

— Я постираю свою платья, которое из дома. Потренируюсь еще на одежде, что нам дали соседи и однажды постираю его, надену, чтобы почувствовать себя как дома.

— Соседи ничего не заподозрят? Откуда у тебя может быть такое красивое платье.

Руфь улыбнулась и тут же скрыла улыбку, сознательно опуская уголки губ.

— Не буду с ним выходить из дома.

Спустя почти месяц, Руфь наконец набралась смелости постирать своё нарядное платье. Она бережно его терла и так же бережно отжимала. И при этом она пользовалась своей собственной щелочью, которую сама сделала. На которую поглядывала и гордилась.

А на следующий день, где-то после обеда, когда её платье уже высохло, на улице послышались басистые голоса мужиков. Руфь выглянула в окошко и узнала их лица и вспомнила, что именно с ними и уходил сегодня Измаил в поле. Она вышла на улицу спросила где он.

— Там остался твой муженек! Мы его звали с нами, чтобы под жарой этой не пахать, но он остался. Под березой наверняка сидит, потеет, думает, какой он дурак!

Мужики посмеялись и пошли дальше.

Руфь, долго не думая, вернулась в дом, налила в большую кружку воды из ведра, замотала несколько кусочков хлеба в платок и собралась в поле сама. Уходя, она посмотрела на платье висящее на стуле. «А может взять собой? Там где-нибудь переодеться в него и встретить Измаила? Ему нравится платье. Я это знаю. Но какое дело мне до этого?». Так и было решено, что Руфь это платье возьмет и переоденется по пути.

#

Однако не Измаил первым увидит Руфь в этом прекрасном платье. И даже не Мария. А солдаты, сопровождающие карету впереди, и извозчик. И только потом Мария. И только потом Измаил. Платье это настолько прелестное, что врезается в память и остаётся там навсегда. Платье настолько чудесное, что заставило Марию открыть дверь кареты, выпрыгнуть на ходу и побежать к нему.

— Я не могу поверить, что снова встретилась с вами! — крикнула Мария, пробираясь через траву, что была ей по грудь.