— Если бы я предупредил, помог бы вам обойти солдат и вы бы умерли в Воларисе, скажи мне, я бы тогда правильно поступил?
— Хотите сказать, что пытались меня спасти?
— Я видел девочку, ненамного старше моей дочери, что вот-вот, как и все остальные, сгинет в Воларисе. Поэтому я не стал вмешиваться.
— Вы дали нам Маркиза. Лучше лошади и не могло быть. Всё же вы вмешались.
Жанпольд пожал плечами.
— Всё же, ты хотела найти Софию.
Глава тридцать пятая
В этот особенно жаркий день, мужикам работать не хотелось. С самого утра они косили траву в этом поле, пока солнце только выглядывало из-за горизонта. Уже тогда они чувствовали вязкую духоту при дыхании. По всей спине катились блестящие капли пота. А к обеду, когда мужики попрятались под деревьями, стало совсем ясно — работать не получится. Если только не хочешь схлопотать солнечный удар. Так все и начали расходится по домам.
Измаил был одним из этих мужиков. И одним из последних он встал с травы после трапезы и сказал вслед уходящим товарищам:
— Еще один день простоя?
— Да брось ты, это того не стоит, — ответили ему уходящие.
Под толстой березой Измаил остался один. Он посмотрел на свою косу и глубоко задумался, стоит ли ему продолжать в одного. Никакой похвалы это не даст и никакой прибавки тоже. Он не будет ходить и хвастаться, что косил траву один одинешенек. Не из того он теста сделан, чтобы выделываться. Вот так и получается, что если он сейчас возьмется за инструмент, то лишь для себя и для себя одного.
Измаил выдохнул. Взял лежащую у березы рубаху и обмотал вокруг головы. Закатал штанину до колен и взял косу. Вышел в поле к траве. Взмах влево, взмах вправо. Пошла работа.
#
Жанпольд задремал в карете. Если это так можно было назвать. Обычно, в дреме, человека легко разбудить. Тут же, если бы не частые похрапывание, легко перепугаться и принять человека за умершего. Мария знала, что не хорошо подшучивать над людьми, особенно над такими полными власти, как мэр. Но София начала первая и тем самым убедила её.
— Давай, давай, Мария, не бойся, — она улыбалась, — хлопни в ладоши, что есть сил.
— Хорошо, — прошептала Мария, еле сдерживая энтузиазм — хорошо.
Расставив руки в противоположные стороны, через мгновенье, она столкнул их ладонью в ладонь. Хлопок вышел через чур громким, который даже в театре посчитали бы слишком напыщенным и неуместным. Жанпольд хрюкнул, слегка приподняв голову, но не проснулся. София с Марией тщательно за этим проследили, а потом засмеялись, прикрывая рот ладонями.
— Десять лет, а ничего не изменилось, — сказала София, хорошо посмеявшись и успокоившись, — ой, он всегда такой, когда на улице жарко. Мне кажется это его и спасает в такие душные дни, он просто просыпает его весь.
— Мне бы тоже такая способность пригодилась, — Мария выглянула в окошко, щурясь от солнца, — слишком жарко. Я на самом деле больше люблю холод и дождь. Мне тогда спокойнее.
— Понимаю, есть что-то в дожде. Но вот холод — точно не моё. А вообще, после десяти лет в Воларисе, когда почти не чувствуешь ни тепла, ни холода, мне и эта жара по душе.
Мария молча кивнула. Как так выходит, что без разговорах о Воларисе они и дня прожить не могут.
— София, ты рассказывала об этом страже, что тебя спас и всё тебе объяснил, — Мария стала говорить серьезно, будто и не смеялась они вовсе мгновенье назад и рядом с ней не похрапывает Жанпольд, — я так понимаю с этого стража всё и началось. И с его дочери в том числе.
— Да, с королевы Марии. С её сына. Твоя часть истории очень помогла расставить всё на свои места, — с лица Софии так же стёрлось ребячество.
— Каков он был этот страж? Видишь ли, королева Мария, толком не знала своего отца. А часть её души была во мне целых тринадцать лет. Я всё еще помню каково это. Хотел бы знать что-нибудь об её отце.
София стала перебирать воспоминания.
— Эм, хотелось бы что-то сказать действительно стоящее, но правда в том, что всё те годы, он был отстранен от меня. Будто меня и не было с ним.
— Из-за чего? Воларис на него так повлиял?
— Нет, я не думаю. Скорее чувство вины. Стыд. Эти чувства обычно заставляют человека закрыться, — София посмотрела на Марию и тут же поняла, что этих слов не достаточно, — но в тот день, в один из последних как я его видела, когда он мне раскрылся, то как он говорил о своей дочери, как хотел защитить её, я сразу поняла, как сильно он любит Марию. Его лицо загорелось, как только он вспоминал её и свою жену. Подобные искры я вижу и в своем отце, когда он сейчас смотрит на меня.
#
Здесь всё было по-другому. Было больше свободы. Как бы странно это не звучало. Ведь одной из главных причин стать пиратом, для Измаила была именно свобода. Потом уже стояли слава и золото. В итоге он не получал сполна ничего из обещанного. Он и его команда не стали пиратами, которыми пугают детей на ночь, из-за которых не бороздят море в ночи. Золото заканчивалось намного быстрее, чем зарабатывалось. Аппетиты у пиратов были под стать королям. А полученная свобода на том небольшом корабле казалось злой шуткой. Пять шагов вправо или влево и дальше только бескрайние воды, и смерть. Капитан устанавливал, когда они едят, когда спят, когда останавливаются в порту. Сейчас, когда Измаил косит траву в поле, когда его не покачивает море, когда он, как и остальные мужики может бросить косу и пойти домой, он наконец чувствует эту свободу. Свободу, которую ему обещали если он не будет заниматься тем, чем занимается сейчас. Да, к концу месяца всё поле нужно скосить, а дальше появиться ещё работа в этом же поле. И эта работа не будет заканчивать пока он не бросит её, а бросить не может, пока нужно есть. Но под этой палящей жарой, с мокрой от пота спиной и натянутыми мышцами, он никогда еще не чувствовал себя более свободным.
Измаил поднял голову с травы и увидел на дороге, вдали, подъезжающую карету. В таком случае ему всегда говорили одно: «В каретах ездят богатые и влиятельные люди. Так что твоя обязанность Измаил — опустить голову и не высовываться».
#
— Ты чувствуешь его душу? — спросила Мария у Софии. Она зашептала, но не от того, что Жанпольд еще спал, ей было страшно заводить этот разговор, поскольку он напрямую касается их обоих, — насколько я понимаю, в тебе душа неизвестного тобой человека.
— Я не знаю, честно. Я не знаю кем он был, этот человек. И мне сложно понять, когда на поверхность выступают его слова и действия. Иногда мне кажется, что его мнения стало моим мнением, как и его привычки.
Мария посмотрела в окошечко. Ответ её не удовлетворил.
— А ты, — начала София, — чувствуешь Галахада? Ты же его знала, тебе проще.
Мария замотала головой.
— Нет. Я его не чувствую. И не думаю, что мне проще. Всю мою жизнь, во мне была чужая душа. А моей…моей никогда не было. Я не знаю какие у меня привычки, какие принципы и за что я стою. Даже моё имя, я не думаю, что оно моё. Я ещё больше потеряна, чем была до Волариса.
Как последние слова слетели с её губ, Мария заметила мужчину в поле. Поначалу она не предала ему никакого значения. Но всё дольше вглядываясь в его работу, как он срезает траву перед собой, этот человек интересовал её всё больше и больше. Она не могла понять почему её так внезапно потянуло к нему, без возможности оторвать взгляда.
Мужчина не обращал внимание на карету. Опустив голову, его интересовало только ремесло перед собой. И возможно, всё в тот день обернулось бы по-другому. Мария бы так и проехала мимо, не узнала бы кто перед ней. Ведь даже подними этот бывший пират голову, посмотри прямо в карету на Марию, они были слишком далеко чтобы друга-друга узнать.
#
Руфь вышла к реке ранним утром. На плечо она закинула рубаху Измаила и его старые пиратские штаны. Она смогла убедить его избавиться от старой пиратской рубахи, поскольку слишком сильно в ней узнается тот самый пиратский стиль. Похоже, так решила Руфь, всем пиратам набирают рубахи с одного порта. А вот штаны напротив, не имели каких-либо пиратских отличительных черт и поэтому Руфь не смогла заставить Измаила избавиться от них. Слишком уж он к ним привык и не хотел расставаться. Так он ей и сказал, когда после очередного ею устроенного скандала, Измаил театрально рухнул на стул, закинул руку на лоб и зашептал бессильно. Театральность эта сработала на Руфь, что удивительно для неё самой. В тот момент она впервые поняла, что перед ней живой человек. Не варвар, не чёртов пират без сердца и сострадания, а обычный человек, такой же, как и она, уставший и запуганный. Руфь тогда села рядом с ним, покрепче сжала его пиратские штаны в руках, которые хотела выкинуть ещё мгновенье назад и ответила:
