— Давай остановимся, прошу тебя, — упрашивала Мария несклонного рыцаря.

Он всё твердил, как сильно им нужно идти вперёд, а она всё не понимала или переставала понимать. Её жизнь была так далека от этого отвратительного места, где никому не стоит находиться. Боль была такой острой и постоянной. В её голове прекратили появляться мысли. Понимание времени ускользнуло. День не отличался от ночи. Сон от бодрствования. Только холод и отчаяние. И постоянная мольба.

— Я не могу, — Мария упала на землю. — Я хочу это прекратить, лучше смерть, чем это, — ничто не позволяло ей отвлечься от этих слов. — Я даже не понимаю, где мы. Всё ещё идём? Где Маркиз? Мне нужно его тепло, — девочка встала на колени и поползла на ощупь. Она руками махала в разные стороны в поисках лошади, пока наконец не наткнулась на холодный булыжник, который обжёг ей ладони.

— Что это? — спросила она у себя, ощупывая продолговатый камень.

— Это Маркиз, — ответил рыцарь откуда-то из-за спины.

Когда-то тёплое и дышащее тело прекрасной лошади превратилось в закоченевший кусок мяса.

— Значит, мы обречены, — со странным облегчением объявила девочка, — можем наконец сдаться. От покрытого инеем поля, открывающегося впереди, повеяло кладбищем. Мария встала на хрупкие мёрзлые ножки, обхватила руками локоть Галахада и потянула его к полю. — Нам сюда, — девочка улыбалась и повторяла, — нам сюда. Нам сюда. Нам сюда. Нам сюда! Нам сюда! Нам сюда!! Нам сюда!! На сюда!!! Нам сюда!!! Нам сюда!!! Нам сюда!!! Нам сюда!!! Нам сюда!!! Нам сюда!!! Нам сюда!!! Нам сюда!!! Нам сюда!!! Нам сюда!! Нам сюда!! Нам сюда! Нам сюда! Нам сюда. Нам сюда… Нам сюда…

Глава семнадцатая

Солнце опускалось за горизонт. Медленно катил повозку торговец. Одно из колёс изогнулось восьмёркой, пустые бутыли тряслись громче обычного и тревожили усевшихся в домах людей. Кто-то садился у печи и брался за книгу, кто-то играл с детьми в карты. День подходил к концу, окуная людской разум в вечерний покой.

В переулке между домами пахло травяным чаем, который заваривали к ужину. Дети пинали мячики во дворах, дрались палками изображая, солдат и рыцарей. Юноша с молодой особой перешёптывался на крыльце дома. Она улыбалась и кивала, сама того не осознавая. Её глаза блестели, она моргала чаще, а ладошки потели, и она вытирала пот о подол платья.

В таверне мужчины громко и хмельно смеялись, рассказывая байки. Дочь хозяина таверны подходила с подносом, заставленным пивом, и улыбалась мужчинам. Она слышала эти байки сотню раз и знала, что под пиво они намного интереснее. Мужчины были не против — ни пива, ни против декольте женщины. Особенно когда она ставила напитки на стол, наклоняясь. Хозяин таверны знал это, но с жестокой конкуренцией все средства хороши.

Какой-то умник, молодой, похожий на студента, расхаживал по главной площади с листочком и что-то записывал. Бубнил себе поднос: «Да, да, вот так, отлично» — и записывал ещё более агрессивнее. Куртизанки выглядывали с балкона, наблюдали за этим студентом, улыбались, махали ему, а потом и свистели. Он покраснел, но к счастью этого не было заметно на таком расстоянии и при таком свете. Он удалился вскоре.

Сотни горожан возвращались с концертного зала, опьяненный развернувшимся в нём представлением. Сегодня выступали циркачи: они лазали по отвесным стенам, прыгали с обезьянами по подвесным брусьям, боролись с медведями. А под конец один трюкачей даже оседлал одного из медведей. Правда, после падения его быстро уволокли со сцены. Горожане, решившие, что это часть спектакля, наполнили зал смехом и овациями. А организатор представления всё-таки задумался, не стоит ли остановиться на борьбе с медведем и не испытывать судьбу дальше.

Стража с факелами патрулировала улицы. Один из стражников сегодня забыл наточить меч, как собирался уже целый месяц. Совесть мучила его в этот момент, а он всё думал, что не достоин находиться в патруле с тупым лезвием.

Все эти люди портретом висели над замком короля Якова, когда ему доложили весть. У королевы родился ребенок.

Король сидел за длинным столом. За спиной потрескивали дрова в камине. На потолке роскошная люстра спускала свет на пергамент, что Яков держал в руке.

«Сын. На лбу — рог. Отправьте белого голубя, вернутся двое. Направьте ворона, королева вернётся одна».

Король смял бумагу и бросил её в камин, не глядя. Сегодня ночью ему предстоит принять самое важное решение в своей жизни. И последствия этого решения эхом разлетятся по всей земле, где ступала нога человека.

#

Её не пустили к собственному сыну. Она видела его лишь мельком. Боже, она узнала пол ребенка от знахаря, а не своими глазами!

Что они с ним делают? Почему шептались, повернувшись к ней спиной? Согнувшись над ребёнком, они тыкали в него пальцами. Звуков сын не издавал — это она запомнила. Только чавкал. Хотел к материнской груди — она в этом уверена. Чем же он питается второй день? Почему ей ничего не говорят? Неужели…

Королева Мария плюхнулась на кровать от нервного изнеможения. Затем вспомнила, что знахарь рекомендовал не сидеть первую неделю. Либо лежать, либо стоять. Мария опустила спину, принимая горизонтальное положение. Из приоткрытой форточки подул холодный ветер. Вместе с ним комнату заполняла сырость. Последние три дня шёл сильный ливень. Порывы ветра проверяли деревья на прочность. От грома по ночам лаяли собаки. Тучи собрались так быстро и совсем близко к моменту, когда родился ребенок. Королеве не хотелось думать об этом как о знамении. Ей хотелось увидеть своего мужа. Он помогал ей справиться с нервами и тревогой. От него веяло спокойствие и силой. Его грудь при дыхании поднималась так высоко и так красиво, что она не могла устоять. Его шёпот и стоны в ночи пробуждали в королеве неимоверное желание родить столько детей, сколько позволит ей тело. К сожалению, Марии казалось, что в этом плане она подводит не только Якова, но и всё королевство. Один ребенок за тринадцать лет брака. И даже с ним ей не позволяют увидеться.

Одни и те же мысли, гоняемые вперёд-назад, не позволяли хоть как-то задремать. Материнский инстинкт был сильнее желаний тела о крепком сне. Пока она не увидит сына, о покое речи быть не могло.

Сама комната пестрила роскошью. По обычаю, королева проводит последний месяц перед родами вдали от короля, в специальном королевском храме, где рожали все знаковые женщины Волариса — королевы и их дочери. Храм состоял из нескольких этажей. На первом располагалась прислуга. На втором — лучшие знахари королевства. На третьем сама виновница торжества. Ей полагалась спальня (в которой сейчас находилась королева), гостиная и две уборных. Пищу она принимала на втором этаже под присмотром знахарей. Ей там нравилось больше всего. Одна из главных тайн Марии — её смущала помпезная роскошь. За тринадцать лет жизни в замке короля, ей так и не удалось привыкнуть к нему полностью. Иногда она ловила себя на том, что ходит на цыпочках, словно боится отпугнуть золотые обрамления стульев, столов и рамок картин. А свечи на фарфоровых люстрах осуждающе погаснут. Поэтому ничем не примечательные комнаты на втором этаже приходились ей по душе. Что нельзя сказать о первом этаже. Хоть парадная храма и прилегающий к нему холл напоминали о празднике рождения ребёнка, пройдя чуть дальше в любую из сторон, быстро осознаешь, как мало усилий и средств потрачено на благоустройство этажа. Чего стоят одни туалеты о которых без вздрагивания не вспомнишь. Мария не любила роскошь, но тепло относилась к порядку и к проявленной заботе при оформлении помещений. Она всегда старалась привнести эти качества в свою жизнь и не желала находиться в местах кричащий, требующих, как маленький ребенок, об этой заботе.

Краем глаза Мария заметила птицу, летающую за окном. Королева поднялась с кровати, сложила руки на бёдрах и тихонько, сидя, вздыхая от грусти, смотрела на белого голубя, кружащего у храма и не вспоминала слова знахаря о том, что лучше ей не сидеть.