Птица, широко раскрыв крылья, наслаждалась порывами холодного ветра, попадавшего под перья. Наконец, намотав с десяток кругов, голубь приземлился на оконный отлив комнаты королевы. Он постучал несколько раз в окно, словно подзывая открыть ему дверь.

Мария мягко улыбнулась, смотря в глаза птицы, и медленно, замучено подошла к окну. Её бледное лицо отразилось в окне. Она убрала улыбку с лица и встала полубоком, прогоняя уставшую женщину, смотревшую на неё с упрёком: «Как ты могла оставить своего ребенка?».

Мария прислонилась щекой к окну и посматривала на голубя. Он больше не стучал по стеклу, а лишь вертел головой, словно на дежурстве.

— Представляешь, они не позволяют мне увидеться с сыном, — Мария негромко постучала ноготком указательного пальца по стеклу рядом с голубем, чтобы привлечь его внимание. Ей это удалось. Голубь сначала посмотрел на палец, а затем на лицо королевы. — Они заперли меня на этом этаже, — их взгляды замерли друг на друге. — Яков узнает, бошки им поотрубает… — внезапная мысль перебила поток речи, — «Знахари должны это понимать, но всё равно прячут мою кровинушку, неужели…».

От страшных мыслей её отвлёк скрип за дверью. Внутренняя тревога выплескивалась в виде резкого разворота от окна и движение к двери.

— Кто там? — спросила Мария, оперевшись руками на дверь, словно ждала, что незнакомец на той стороне поможет её вытолкнуть.

— Это Иван, сейчас я вас выпущу, — ответил знахарь под шуршание ключей.

Как только дверь приоткрылась, Мария проскользнула в образовавшееся пространство, боясь, что её освобождают по ошибке.

Спустившись на второй этаж, а точнее ворвавшись, как это умеет только мать, Мария оказалась в кругу трёх знахарей, поджидающих её с кислой миной.

— Что с ребёнком? — не сдержалась Мария при виде их рож. Она даже оттопырилась назад, не желая получать плохие новости.

— Он жив, — утешил знахарь посередине. Самый опытный и самый старый. Другие же, не сказать, чтобы были молодые, но на их головах и подбородках седых волос было меньше. — Но вам лучше присесть.

— Я присяду, когда увижу своего сына! — королева топнула ногой, и два крайних знахаря вздрогнули. — К тому же, вы мне сами запретили сидеть!

— В этом случае лучше сделать исключение.

Мария требовательно посмотрела на него…стоя.

— Если не желаете присесть, бог с вами, скажу, как есть.

— Да говорите уже! — лишь уважение к знахарям останавливало её от хаотичных поисков своего сына на этом этаже. Она бы давно пробежала каждый сантиметр в этом месте.

— Ваш сын родился с особенностью. С такой особенностью, которая может оттолкнуть неподготовленный ум.

Знахарь помоложе, весь покрасневший, вступил в разговор.

— Да не тяните уже, скажите, как есть. Прошу!

— Ваше величество королева Мария, у вашего сына на лбу рог.

Сперва ей хотелось засмеяться. Пока на это желание не упала щепотка сомнения. Марии всё же пришлось отстраниться назад, ближе к выходу, прежде чем скривить неудобную гримасу на лице, состоящую из смеха, сомнения, любопытства и страха. Невольно её пятки оторвались от пола. Она стояла на цыпочках, прижимала скрещённые руки к груди и не верила словам знахаря. А тот продолжил:

— Мы не хотели вас огорчать. Не хотели, чтобы вы видели его в таком состоянии. Эти два дня мы пытались его вылечить.

— Вылечить как⁈ — голос, совершенно неузнаваемый Марией, резанул слух всех находившихся в комнате. — Спилить его? — ком подступил к горлу. Ещё одно слово, и она зарыдает.

— Для него это процедура оказалось слишком болезненной. Ребенок этого не переживёт.

— Вы все, вы под гильотину пойдете! За предательство королевства! За тот вред, что причинили ему! Где он⁉

И трое знахарей почти одновременно указали рукой на комнату её сына.

Мария едва незаметно, подсознательно кивнула им в знак одобрения и побежала к сыну. Слезы на щеках сдувало к скулам во время движения. Вот-вот ей предстоит встретиться со своим «отродьем».

Комната, плохо освещенная, с окнами, прикрытыми шторой, казалась и вовсе безжизненной. И только детская коляска в левом углу ставила эти ощущения под сомнение. Её наконец-то пустили к сыну и тут же Мария засомневалась. Остановившись на пороге, она прислушивалась к окружению, пытаясь уловить звуки, которые должны издавать новорожденные дети. Но внутри этой тёмной комнаты всё замерло. Деревянные стены время от времени трещали, будто пытались сблизиться друг с другом, тем самым покончив с рогатым чудовищем. От подобных мыслей королева содрогнулась, и было решено наконец развеять неизвестность вместе с мрачностью, навеянной всем, кому не лень: знахарями, тучами и самой комнатой где лежал ребенок. Не может он быть таким страшным, каким она его себе представляла под влиянием людей и погоды. Не может. Её сын: не может.

Мария, опуская медленно руку на перила кроватки, будто за ним находиться глубокая яма, и также медленно придвигаю голову, словно боясь высоты, чувствовала, как сердце её посвящает несколько ударов страху, другие несколько — трепету.

Первыми показались волосы на макушке. Их было всего три, торчащих в разные стороны. Ребенок лежал на боку. Левая сторона лба была гладкой. Это она заметила первым делом и вздохнула с облегчением. Ей удастся рассмотреть сына таким, каким он должен быть. Каким она представляла его до родов.

И он не разочаровал. Окутанный белой простынёй, еле слышно сопящий маленький комочек родной плоти и крови. С личиком, таким удовлетворенным и прекрасным, диву даёшься, как такой мог у неё получится. Мария дотронулась пальцами до шёлковой белой ткани, в которую был укутан ее сын. Затем положила на неё ладонь. Аккуратным движением королева потянула руку на себя, тем самым переворачивая сына лицом к ней.

Резкий вздох вызвал спазм в груди. Мария положила ладони на свою грудь, пытаясь контролировать дыхание. На лбу у сына, с краю лба, наверняка гранича с будущей линией волос, в форме пенька росло что-то тёмно-коричневое. Было рано говорить, что перед ней рог. Скорее его зачаток. Эта мысль странным образом утешила её. Есть надежда, что этот зачаток им и останется. Ведь не мог у неё родится маленький демон. Это всё сказки глупцов и безумцев. Она же не знает, сколько детей рождается с аномалиями по всей земле. Да и не рог это вовсе, а так, кусок тёмного дерева. Может, он отвалится через пару дней. И такое может быть.

Мария стала напевать одну из заученную колыбельных, покачивая кроватку сына. Слезы счастья покатились по щекам, падая на красно-розовые улыбающиеся губы.

Они будут в порядке. Она верила в этой всей своей душой, пока мрачные тучи собирались на горизонте и накрывали зелёные поля.

Глава восемнадцать

Он никогда не чувствовал столько печали. Когда Клаудия ему изменила, он ощутил обжигающую ревность, но она была несравнима с тем, что он чувствовал сейчас.

Сейчас его захлёстывали волны огромных сожалений. Пытаясь растянуть мгновения, когда у него есть доступ к воздуху, Галахад тонул в пустоте. Но больше всего он хотел, чтобы это прекратилось. Боль, острая и режущая, пронизывала всё его существо. Та боль, которую он сам впускал с каждым вдохом. Ему было всё равно, где сейчас Мария, жива она или нет. Все его инстинкты, как острые иглы, прокалывали мышцы и требовали действий.

Он совершил главную ошибку своей жизни и теперь поплатится сполна. В вечных муках, паря между жизнью и смертью.

#

Она звала его как никогда прежде. В чьей-то крови, уставшая, охрипшая. Во рту всё воспалилось от криков, уши болезненно звенели и мечтали оглохнуть. Каждая часть её тела жила своей жизнью и не переставала ныть от боли.

«Гааалааахааад!!!» — раздавалось снова и снова. Кому бы не принадлежал этот крик, ей не позавидуешь. Тысячи голодных людей разрезали её тело кусочек за кусочком, наслаждались пиром как стервятники. Она могла умереть дома, в постели, от кошмаров. А вместо этого она выбрала вечные муки. Она могла уйти во сне, не заметно даже для себя. Она никогда не чувствовала столько боли.