Кругом все было спокойно. Лишь горлицы ворковали, радуясь благостному сиянию дня, да невидимый отсюда сарыч клекотал где-то по ту сторону вершины. Ветер едва колыхал нагретый воздух, и на открытых местах стоял терпкий аромат шалфея и чабреца.

Просека спускалась книзу, и Янчи коснулся спины полковника.

— Господин полковник, я постою здесь, дальше ступайте один, — прошептал он. — Идите до старого бука. Там увидите другую просеку. По ней надо свернуть направо, а потом левой стороной забрать еще шагов триста. Там и будет лежка горного козла. Только подходить следует очень осторожно и медленно! В иных местах кустарник просвечивает, а старые козлы, бывает, и до полудня не ложатся, пощипывают себе зелень. Так что вы очень тихонько идите. Козел здесь хитрющий, его не проведешь…

Полковник молча кивнул, потом послюнявил палец и поднял его вверх.

Ветер дул на охотников, но еле уловимый.

«Хорошо, — подумал полковник, — с подветренной стороны идем».

За кустами просека мягко спускалась, и по обе стороны ее можно было рассмотреть пологое дно долины.

Лес шел неровный, потому что сама почва здесь была каменистой, и, судя по всему, участок давно не прорежали: смешанные островки граба, бука и дуба сплошь затянуло диким кустарником.

Полковник порадовался этому густому зеленому заслону, но подумал, что причина неухоженности, помимо плохой почвы, видно, и в том, что лес отсюда в долину можно было вывозить только по горным тропам, ценой неимоверного труда.

Пригревало солнце, и охотник рукой смахнул пот со лба, белый носовой платок он предпочел не вытаскивать, боясь, что это выдаст его. У старых горных козлов удивительно зоркий глаз… Хотя, вероятно, что козел сейчас спокойно подремывает где-нибудь в непроглядной чащобе. Только уши стригут, да вечно влажный нос сторожит сны своего хозяина, если тому вообще что-нибудь снится…

Далеко вокруг стоит пронизанная солнцем тишина.

Одни только дикие пчелы жужжат над цветами, их не видно, но жужжанием их полнятся поляны и просека; воркование горлинок то подступает ближе, то отдаляется, и сорокопут взволнованно, хрипло кричит в кустах; неплохо бы знать, что растревожило птаху: может, он заметил змею, а, может, ласку?

Полковник остановился: а вдруг сорокопут приметил козла, ведь по голосу его не определишь, напуган он или просто удивлен… да и вообще кто знает, как ведет себя сорокопут, завидя козла. Пока полковник раздумывал, птица смолкла, и он пошел дальше.

Полковник почти достиг отлогого дна долины, где виднелось русло ручья, но воды в ручье не было, и лишь дочиста вылизанные камни показывали, что в половодье вода здесь была в рост человека.

Но сейчас ручей можно без труда перейти.

Осторожно выбирая каждый шаг, полковник вскарабкался на противоположный берег. Со старого бука за ним настороженно следил сарыч, завидя его, полковник остановился и замер, выжидая, пока сарыч не улетит по своей воле: ведь если в конце просеки прячется какой-нибудь зверь, то хлопки сарычевых крыльев наверняка вспугнут его.

Сарыч, словно узнав мысли полковника, плавно снялся с дерева и, выписывая круги, ушел в поднебесье.

«Вот и отлично», — удовлетворенно кивнул полковник и все так же медленно и осторожно добрался до места, где пересекались две просеки. Здесь, неподалеку от открытого любым ветрам, потрепанного непогодой кряжистого старого бука он остановился.

«Если бы это старое дерево могло говорить…» — подумал полковник, а взгляд его меж тем скользнул вниз, на плоский камень, где грелась на солнце змея. Змея заметила охотника и выжидательно подняла голову. — Гадюка! — Полковник брезгливо передернулся. Когда-то он служил в Боснии и еще с тех времен помнил встречи с этими опасными тварями.

— Убирайся к дьяволу! — И полковник пытается отшвырнуть змею сапогом, но та, хоть и невелика собой, но переходит в наступление: с шипением поднимает плоскую голову. — Ах, чтоб ты сдохла! — злится охотник, ему не терпится продолжить путь, но змея не уступает дороги. Голова ее мерно покачивается из стороны в сторону, а в глазах — заледенела ненависть. Приходится обойти ее стороной, сердясь полковник наступает на камень, который выворачивается у него из-под ноги и издает негромкий стук.

Полковник делает еще несколько шагов вперед и оказывается на перекрестке двух просек. И тут ему словно скомандовали «нале-во!», полковник резко поворачивает голову влево и… застывает на месте.

Шагах в семидесяти от него стоит козел — да какой! — и настороженно прислушивается.

«Чертова гадюка… — думает полковник, — и еще этот камень стукнул, а козел услышал… он теперь начеку»… Полковник застыл неподвижно и даже глаза чуть прикрыл, но старого козла не проведешь.

— Бе-е! — тревожно блеет он и одним прыжком переносится за кусты.

— Можно поворачивать обратно! — теперь уже говорит вслух расстроенный полковник, и тут ему приходит на ум, что примета была верная: встретил змею, не жди удачи.

Змея лежит на прежнем месте. Правда, агрессивную позу она сменила на более спокойную, свернулась в кольцо, но не спускает глаз с человека, который, судя по всему, уходит…

Полковник, однако, доходит лишь до противоположного угла просеки, там он вешает ружье на шею, достает складной нож и срезает с орехового куста толстый прут метра в два длиною.

— Ну погоди у меня, гадина!

Змея даже и не пыталась скрыться, она неотрывно следила за человеком, хотя следить ей оставалось недолго. Ореховый прут поднялся и резко хлестнул, и у полковника возникло ощущение, будто он хоть в какой-то мере расплатился за грязные делишки, содеянные змеей в библейском раю…

— На том и кончились мои приключения… — так завершил свой рассказ полковник, когда часом позже отчитывался перед аптекарем о результатах охоты. — Не церемонься я с этой проклятой гадюкой — ведь ей все равно бы не прокусить мои брюки — и не вздумай я обходить ее стороной, мне бы и камень под ногу не подвернулся, и тогда я бы наверняка добыл козла…

— Не расстраивайся! — утешил его аптекарь. — Лучше сходи туда завтра на рассвете. Только если снова поедете на машине, остановитесь пониже; на этакую крутизну вам в темноте не подняться — пней много, да и бензином несет за версту, так распугаете всю дичь в округе.

Вскоре к аптеке подъехал Йошка и доложил, что доставил почту.

— Если не возражаешь, я прогляжу, — сказал полковник, — вдруг что-либо срочное…

— Конечно! А я пока сварю кофе.

— Очень кстати.

Аптекарь уже зажег спиртовку и поставил воду, когда полковник обратился к нему:

— Тут и для тебя есть письмо.

Аптекарь кинул взгляд на конверт.

— А-а, от племянника, — протянул он. — Это успеется. Я-то думал, от сына… — И снова принялся колдовать над спиртовкой. — Позавидуешь нашему Пиште, уж он-то с войной разделался!.. Хотя, если быть справедливым, в прошлую и ему досталось немало: два раза ранили…

Полковник просмотрел почту, и к тому времени, как он кончил, закипел кофе.

— Ничего интересного, — сказал полковник и сунул всю пачку обратно в почтовую сумку. — Ну, а что пишет твой племянник?

— Сначала кофе, потом хорошая сигарета, — заявил аптекарь. — А там и письмо прочтем.

Когда собеседники закурили, аптекарь взялся за письмо, но дойдя до середины остановился и встревоженно взглянул на полковника.

— Ну, вот уж не думал…

— Что такое?

— Призвали племянника. Ну, это уж свинство! Ведь Иштван и в первую мировую протрубил три года. Дважды ранен… Вся грудь в наградах… Да и годы у него уже не те. Где же, спрашивается, справедливость?

— Наверное, у него какая-нибудь специальная подготовка?

— Откуда мне знать… служил он в пулеметном расчете, потом минометчиком…

— Вот потому его и призвали!

Аптекарь стал читать дальше, кратко пересказывая прочитанное полковнику.

— Пишет, когда я получу это письмо, он будет уже в Хаймашкере, командиром полубатальона.

— Что ж, чин немалый, но и ответственность тоже немалая…