— Вот дурень! А кто говорит, что он несправедливый? Просто хочу сказать, молод наш агроном, и кони у него добрые, а я так вот стар, и в хозяйстве у меня — одна единственная захудалая коровенка. Потому-то у него веселое настроение, а мне — так совсем невесело… Ну, запускай!
Между тем у агронома в то утро настроение было далеко не веселое. С утренней почтой пришло письмо, которое оказалось куда тяжелее тех двадцати граммов, которые весит обычное письмо.
Прислал его дядя агронома, аптекарь из того села, откуда привезли филинов, а на почту письмо отнес тот самый Янчи, который — хотя и не умел летать, — а смог-таки, как мы помним, вытащить птенцов из пещеры в отвесной скале.
«…За приглашение поохотиться благодарю, — говорилось в письме, — я было собрался поехать, не мешает и мне отдохнуть, только пойдет на пользу, да отлучиться сейчас никак не могу, дел в аптеке по горло. За селом у нас разбили военный лагерь, в палатках живет несколько сот солдат. Они строят в скале подземные бункеры для огромных нефтехранилищ. И на меня возложили обязанность снабжать солдат медикаментами. Как только стану чуть посвободнее, пожалуй, зимою, — объявлюсь к тебе сам».
Письмо это Янчи сдал на почту в соседнем селе, как его просил об этом аптекарь. Почему — Янчи не спрашивал: паренек он был смышленый и знал, что к чему. Впрочем, он лично не имел ничего против военного лагеря, хотя и понимал, что солдаты в самом скором времени из палаток переселятся в подземные бункера, и от палаточного лагеря не останется и следа.
Солдаты были парни веселые, потому что до них дошел слух, будто бы если разразится война, то тех, кто занят на такого рода строительстве, не возьмут на фронт. На фронте ведь можно и в плен попасть, а нельзя, чтобы к противнику в руки попал солдат, которому известно местонахождение огромных стратегических хранилищ горючего…
Янчи слышал разговоры о близкой войне, но его они пока мало трогали. А для отца Янчи — Киш-Мадьяра соседство военной части было очень даже выгодно. Он обзавелся новыми лошадьми, и даже повозка у него была новая, и он перевозил на ней не только мешки с цементом и другой груз, но — по воскресеньям — и компании подгулявших офицеров, которые называли старшего Киш-Мадьяра дядей Янчи и, помимо платы за перевозку, не скупились на чаевые.
Семейству Киш-Мадьяра война не нанесла никакого ущерба, во всяком случае до настоящего времени. Янчи неплохо подрабатывал, помогая в аптеке или в лаборатории, и в те дни там же и обедал. За это он был очень благодарен аптекарю и платил ему привязанностью. Была, однако, у Янчи своя мечта: на несколько дней выпросить у аптекаря сильный бинокль. Янчи по-прежнему беспокоило: остались ли взрослые филины жить в прежней пещере, а выяснить это можно было, только вооружившись биноклем и наблюдая за скалами на рассвете или в поздние сумерки.
И мечта Янчи сбылась: едва обратился он и аптекарю со своей просьбой, как тот снял со стены бинокль.
— Бери, только обращайся с ним осторожно!
— Я буду очень осторожен, — пообещал Янчи и в один из не слишком туманных рассветов углядел-таки сидящую у входа в пещеру самку филина.
— Значит, они тут, — прошептал мальчик, и его охватила радость при мысли о том, что когда-нибудь, может, снова удастся подбить отца на опасное дело — вытащить филинов, и тогда уж он точно оставит для себя одного птенца. Вырастит его, сам обучит, а потом они вместе с аптекарем станут ходить на охоту, ведь Янчи, когда подрастет, обязательно хочет стать лесником, а еще вернее того — охотником! Только не возчиком, как отец…
Своими планами, однако, он пока что ни с нем не делился и только помалкивал, когда отец принимался мечтать вслух — что происходило обычно после того, как офицеры щедро угощали его вином: как, мол, это будет здорово, когда они купят еще одну пару коней, и по утрам со двора покатят в извоз сразу два возчика.
— И землицы прикупим! — разглагольствовал старший Киш-Мадьяр, а Янчи позевывал.
— Не пора ли нам спать, отец?
Но бинокль аптекарю Янчи возвратил лишь после того, как однажды на зорьке в сильные окуляры вновь углядел сперва крупную самку-филина и потом как раз вернувшегося с охоты самца.
— Я их видел, обоих, — рассказывал Янчи аптекарю, — и, знаете, хотелось бы еще разок туда забраться. Конечно, потом, когда солдаты уйдут…
— Ладно, Янчи, повесь бинокль на место, да сходи-ка за почтой…
Потихоньку к пойме большой реки подобралась осень. На берегу с утра до вечера раздавались воинские команды, но Яноша Киш-Мадьяра это не тревожило, ему все равно было, что перевозить, кирпичи ли для строительства или людей на гулянку, лишь бы платили по совести. И он понемножку богател, потому что платили военные так, будто деньги они печатали сами. У него в хозяйстве теперь было все. За последнее время он даже одежду переменял: стал ходить в добротной военной шинели, хотя со старой своей меховой черной шапкой он не расстался и, если попадался Киш-Мадьяру на пути офицер, браво отдавал ему честь по всей форме.
Но осень словно бы и не замечала всех этих перемен в жизни людей. Над рекой в туманной дымке плыл ноябрь, вершина горы нередко совсем скрывалась из виду, а неприкрытая листвой пасть пещеры на противоположном берегу зияла так, точно зевала, проснувшись после страшных снов, которых лучше бы и вовсе ей не видеть, а спать спокойно, без сновидений.
Лес в хозяйстве, где управлял агроном Иштван, стоял настороженно, потому что в эту пору топоры всегда принимались за его рубку, но нынешней осенью никто к нему не притронулся, лишь трактор лениво ползал по противоположному склону холма, похожий на пропыленного, усталого жука, которому давно пора бы завалиться на зимнюю спячку, да, видно, борозды не пускают.
Около полудня трактор смолкал, останавливаясь на отдых, и тогда было слышно пересвистывание синиц и сытое карканье ворон: лемех трактора выворачивал пласты, выгоняя из норок сонных мышей, а один раз даже поднял суслика — любопытные вороны долго кружили над ним, но тронуть зверька так и не решились.
На тракторе теперь восседал Йожеф Помози, он уже сдал экзамен на тракториста и самостоятельно заканчивал озимую пахоту, так как старый Бицо часто прихварывал, и на верхней усадьбе тот же Помози чинил и смазывал, готовя к зиме, все полевые машины. Агроном убедился, что, избавив Помози от службы в армии, он в первую очередь выгадал сам — заполучил для хозяйства ценного специалиста, хотя, и помимо Помози, под рукой всегда оставался Ферко, которого, если понадобится, тоже можно посадить на трактор.
Ну а филин Ху в осеннюю пору отрастил себе настоящее брюхо: раз в неделю агроном с Ферко выезжали с ним охотиться, и даже малой доли подстреленных хищников было за глаза достаточно, чтобы позабыть о голоде.
Ферко по этому случаю завел свою бухгалтерию: не полагаясь на память, он точно записывал в тетрадку, когда и сколько пернатых вредителей было подстрелено. Получился у него не только охотничий дневник, но вместе с тем и запись прихода, потому что за отстрел хищников он получал премию. И вот, по этим записям пока что удалось им уничтожить 253 серые вороны, 27 сорок, 4 перепелятника, 2 ястреба, 1 коршуна, 5 бездомных собак и 8 кошек. Юлишке теперь лишь очень редко приходилось рыться в кармане нижней юбки, чтобы дать Ферко денег на сигареты. Поэтому увлечение мужчин охотой пришлось ей вполне по душе. И когда сигареты у мужа подходили к концу, Юлишка сама напоминала Ферко, что пора и на охоту.
Итак, Ферко радехонек, а что еще важнее, довольна и его жена, Юлишка… хотя Ферко не без тревоги думает о близящейся зиме, когда источник его дохода почти сойдет на нет и снова придется запускать руку в семейную кассу.
«Как-нибудь образуется», — машет конюх рукой и принимается готовить к зиме конуру Мацко. У Мацко — как и положено — есть своя конура, но летом его туда не загонишь, отчасти потому, что летом в будке адская жарища, а еще потому, что там уйма блох. Чем живы эти блохи в летнюю пору, остается загадкой, хотя возможно, что на лето они переселяются в соседний свинарник, где живет толстая свинья Чав и ее поросята. Недаром поросята постоянно скребутся, ну а Чав на такие мелкие укусы не обращает внимания. Бывает, правда, что иная блоха прыгнет на сапоги Ферко или штаны агронома.
