Внутри кабинета, куда меня привели, за столом сидел служащий и работал с бумагами. Он выглядел как типичный внушающий ужас палач закона: лысый, пузатый, морщинистый бульдог в тёмном костюме, смотревшемся строже любой формы. Его маленькие поросячьи глазки словно предназначались, чтобы впиваться острым взглядом в жертву, а кривой рот – для криков, угроз и ругательств. Казалось, именно от таких ждёшь, что он будет выбивать из тебя признание молотком по пальцам. Но то ли потому что я сам сюда пришёл, то ли от слишком явной карикатурности этого персонажа, страха и ропота перед ним я не чувствовал, а хотел как можно скорее перейти в атаку.

Он сразу велел мне сесть и сказал:

– Я вас слушаю.

– Я хочу отчитаться о своих наблюдениях, – быстро ответил я, – по договорённости о сотрудничестве.

Он кивнул, мол, продолжайте.

– Я вышел на след тайной организации. Они планируют захват власти. Создают небольшие ячейки среди рабочих и промывают им мозги. Система коммуникаций через коммивояжёров в поездах. Развитая агентура. Религиозно-идеологическая подпитка. Чудо, тайна, авторитет – всё схвачено.

– Излагайте письменно, – прервал он меня.

Служащий достал из ящика стола лист белой бумаги и протянул мне вместе с пишущими принадлежностями.

Я принялся за работу, изливая свои фантазии, словно они были реальностью. Тут было всё: мальчики с листовками – агенты, работяги – бойцы, коммивояжёры – связисты. Накачка реакционными идеями одновременно с накачкой пивом. Система шифровки и знаков. Угрозы, запугивания, круговая порука. Финансирование из-за границы. Кукловоды за кулисами, жестокие казни провинившихся.

Главный козырь в моей игре был абсолютно тот же, что и у спецслужб – страх. Я не знал, что они могут сделать со мной – они не знали, что происходило на самом деле. И все мы вместе боялись неизвестного.

Когда я закончил, служащий взял у меня мои записи и принялся читать. Вид у него был явно недовольный, при этом он постоянно нервно цокал и отпускал странные ругательства, непонятно к кому обращённые, вроде «уроды», «мерзость», «выродки», «ненавижу». Мне он в этот момент представился участковым, который раньше был уверен в непогрешимости горожан на его участке, а ему вдруг открыли правду о наркопритонах и борделях повсюду: от яслей до хосписа. Меня такая его реакция, наверное, должна была беспокоить, но уж больно она смотрелась чудно.

Дочитав до конца, он поднял на меня глаза и яростно воскликнул:

– Но хоть что-то у тебя есть, а? Хоть что-то?

Я, готовый к подобному вопросу, протянул ему своей заветный листок бумаги, полученный накануне от соседа, и сказал:

– Метка-шифровка. Для вновь принятых мальчиков- курьеров. Достать её было непросто. Сыграл дурачка, взял на испуг. Парень быстро наделал в штаны и сбежал. Мне, конечно, его было не догнать.

Служащий внимательно осмотрел лист в моей руке, но брать его не стал. Он снял трубку телефона, который стоял у него на столе, и гаркнул в неё всего одно слово: «Чемодан!» Через несколько секунд дверь в кабинет отворилась, и ещё один служащий поспешил войти сюда, неся перед собой раскрытый дипломат для бумаг. Мой собеседник кивнул мне, и я положил листик внутрь. Но этого оказалось недостаточно – туда же отправились и мои записи – всё то, что я недавно излагал на бумаге о своём расследовании. И только тогда дипломат закрыли и унесли, а мы с моим собеседником снова остались наедине.

Вдруг он неожиданно спросил меня, уже совсем другим тоном:

– Чай будешь?

– Буду, – ответил я машинально, хотя внутри меня всё настолько сжалось от напряжения, что капле воды некуда было бы просочиться.

Служащий встал и направился к шкафу, что стоял за письменным столом. Он достал оттуда чашки, заварочный чайник и упаковку с, видимо, чаем, приговаривая при этом: «Чай у меня хороший, греческий. Нельзя нам, нельзя, понимаете, чтобы кто-то нам готовил чай. Чай варим мы для себя сами, и кофемашины не разрешены. Поэтому все пьют чай. Растворимый тоже нельзя. А чай ведь легко подделать, поэтому нам его выдают под роспись…»

Я смотрел, как он возится с чаем, и старался слушать очень внимательно, чтобы уловить настрой этого человека и понять, что ему можно говорить, а что нельзя. При этом мне было интересно, что всё-таки с ним происходит: он просто нервничает или это результат длительных необратимых изменений.

Служащий всё не унимался, а только пуще распалялся в своей бессмысленной тираде. Да так, что у него со лба потёк пот, пока он разливал по чашкам кипяток. Я уже стал гадать, будет ли что-то к чаю, как вдруг на столе зазвонил телефон. Служащий тут же метнулся к нему, заканчивая очередную фразу: «А чай у меня хороший, греческий…». Поднеся трубку к уху, он моментально замолчал и стал слушать очень внимательно. Информация, по-видимому, была очень важной, потому что он даже изменился в лице, как будто успокоился, морщины на его лбу немного разгладились, а рот растянула лёгкая улыбка. Я заволновался: что же ему там такое говорят? Уж не касается ли это меня и того листа, что я положил в дипломат? Я наделся что-то понять по ответу служащего в трубку, но он в конце концов только выдохнул, протянул «Ага.» и закончил разговор.

Затем он спокойно обратился ко мне со словами:

– Продолжайте ваши наблюдения, мы вас пригласим для следующей встречи.

После таких слов оставалось лишь встать и уйти, что я и сделал, машинально вскочив и направившись к выходу.

Служащий прошёлся со мной до двери и, похлопав меня по плечу, сказал:

– Времени у вас теперь много, вы на пенсии.

– Спасибо, спасибо, – благодарил я его, не понимая, за что.

– Всего наилучшего, Иван Иванович.

После всех этих приключений я наконец-то смог вернуться домой – никто не поджидал меня на моей квартире, правда, и следов чужого присутствия я не обнаружил. Впрочем, направляясь к себе тогда, я был уже настолько измучен, что не стал бы сопротивляться, даже если бы меня сразу повели на казнь.

Дома я сразу завалился спать и провёл в кровати не меньше двенадцати часов в глубоком забвении. Очнувшись от сна, я стал собираться с мыслями и стараться проанализировать последние события.

Трудно было сказать, улучшилось моё положение или, наоборот, ухудшилось по итогу. Вроде как мой план с обманом спецслужб выдумкой про тайное общество сработал, но что дальше?

Так или иначе, отныне у меня появились новые смыслы и дела: надо было чем-то подкреплять свои наблюдения, ведь теперь в любой момент могут спросить. В результате получалось, что я всё равно на крючке, хотя жив и свободен.

За последнее время на мою долю выпало слишком много испытаний и тревог, которые полностью истощили меня, и мне просто необходимо было как-то снять стресс. Я понимал, что посещение тех мест, где я обычно расслаблялся до ухода на пенсию, для меня теперь закрыто, как для забракованного. С другой стороны, и финансовые способности мои подослабли, поэтому я в расстроенных чувствах решил снизить планку до обыкновенного публичного дома. Однако, к собственному удивлению, я понял, что не знаю ни одного адреса.

В подобных рассуждениях я курил, стоя на лестничной площадке, когда дверь соседней квартиры отворилась, и оттуда вышел мой сосед, чтобы составить мне компанию.

Мы поприветствовали друг друга. Я думал, что он поинтересуется насчёт моих недавних приключений, но Сергей, как всегда, начал со своих дел и сказал:

– Я вчера нашёл труп на свалке в куче мусора. Это был задушенный мужчина.

– Такое случается, – спокойно ответил я. Мой сосед ведь шарился в самых разных местах.

– Да, но я ушёл потом, а сегодня вернулся, а трупа уже нет, – добавил Сергей.

– Конечно, его ведь мог найти кто-то ещё. Либо его утащили собаки, – предположил я.

– А как должен был поступить тот, кто первым увидел его? – спросил он.

– По закону ты должен был позвать полицию и скорую помощь, – иногда соседу приходилось рассказывать совсем уж очевидные вещи. Вот что значит полное отсутствие социализации.