– Это ничего, – допивая бутылку Газа и прожёвывая булку, говорил стажеру Леша, – ты не бойся за мой доклад, такие вещи абсолютно нормальны. Эти вон, мужики, которые сейчас все такие деловые тут ходят, сначала блевали каждые пять минут. Естественная реакция, что поделать? А потом, знаешь, становишься как врачи эти, которые вскрытия производят. Будешь бутерброд доедать, пока петлю накидываешь.

Стажер смотрел ошалелыми глазами куда-то в сторону, слегка покачивая головой. Паренек был лет двадцати пяти, веснушчатый, с кудрями на голове, глубоко посаженными глазами и скошенным подбородком.

– А зачем это вообще нужно…их пилить? – прошептал он еле слышно. Леша напрягся и перестав на секунду жевать, ответил:

– Ты бы лучше интересовался технологическим процессом. У нас такие вопросы не очень-то любят. Но, если коротко, то для экономии места. Ты, я вижу, недавно переселился, так? – стажер коротко качнул головой, – так вот тебе полезно знать, что каждый день в Город приезжает около десяти тысяч беженцев, переселенцев, просто людей, ищущих работы. Для них строятся многоквартирные дома, больницы, школы и ещё куча разных необходимых сооружений. Мы ограничены в территории, потому что к югу, после встряски, растянулись непроходимые болота, с запада мы граничим с государствами, которые хотят прибрать к рукам наши полезные ископаемые, а на востоке идет война. Ты слушаешь радио? – стажер отрицательно махнул.

– Я слушаю пластинки на старом отцовском граммофоне.

– Ну вот поэтому такие глупости и спрашиваешь. Поток тел постоянно растет. Сейчас вот опять на западе начались вспышки антигородских настроений, а значит, работы будет больше, – Леша осекся.

– А почему их не сжечь? – продолжил задавать вопросы юнец.

– Да что ж такое?! Ну вот ты знаешь сколько топлива тратится на эти печи? К тому же они не справлялись ещё до второй пандемии. А сколько людей не согласных сжигать своих родственников? Церковь давно окрестила ересью сожжение тел, но и хоронить, как раньше, тоже запретила, потому как Город превращался в одно большое кладбище. Хоронить стало нужно вертикально, для экономии пространства, но и не глубже одного метра, так как Город стоит на болотах. Вот так мы и появились.

– А куда, – стажер помедлил, – куда их дальше везут? – паренек задавал вопросы с паузами и так, словно получил по голове пыльным мешком.

– Да не знаю я! Черт бы тебя побрал, будешь столько спрашивать, в миг станешь безработником, – вспылил Леша, – так все, давай ка сегодня закончим, а то видимо насмотрелся ты всякого и не соображаешь, что несешь. Иди вон лучше, купи себе бутылочку Газа. И того, Вить, ты мне не одолжишь одну пластинку?

– Кого? – нахмурил брови стажер.

– Пластинку – отведя глаза ответил Леша.

– Зачем Вам она? – в голосе Вити появилась игривая нотка.

– Ну как зачем? Послушать, – старался, не выдавая эмоций говорить Леша.

Витя смотрел на бригадира новым, изучающим взглядом. Что-то не так с этим замшелым работником.

– Хорошо, Алексей Дмитриевич, это можно, – улыбнувшись ответил Витя.

«Какой странный мне попался стажер, – думал Леша, переодеваясь после смены, – все эти вопросы столько дней подряд, откуда они берутся? Вроде бы светлая голова, может работать и приносить пользу, однако ж нет, надо ему свои сомнения высказывать. Очень странный. Как Сашка…» -, на Лешу удушливой волной накатили воспоминая, что-то заныло в груди и слегка закружилась голова. Он постарался откинуть их глотнул ещё немного «газа».

Все операторы давно ушли, а Леша то ли по привычке, то ли от переживаний по поводу новичка, излишне долго проводил поверочный обход всех агрегатов, поэтому сейчас стоял совершенно один в пахнущей тяжелым рабочим днем раздевалке. Работы было действительно много, и утром на собрании начальникам цехов коротко поведали почему, с оговоркой о секретности. Однако Леша в тот же день не смог удержать язык за зубами и успел наболтать стажеру про события, которые скоро развернуться на западе. Леша упрекал себя в таком не сдержанном поведение. Недомолвки, груз важной информации, политические интриги среди бригадиров, всё это было чуждо Леше. «Наверное, – думал уже который раз за неделю, – нужно было сказать директору, что он не подходит на эту должность. Это всё не для него.» Но вопрос решеный и сопротивляться было не в его силах. Так что придется смириться.

Из тяжелых мыслей Лешу выдернул сильный шум. На задней площадке, там куда уходила путевая цепь, а вместе с ней извилистая змея конвейера, послышался матерный возглас мужиков со второй смены, затем шлёпанье о металлическое покрытие пола чего-то мокрого и тяжелого. Леша ринулся в сторону фасовочного цеха на ходу расталкивая завесы из плотного полиэтилена, которые, как гигантские макаронины, повисали на плечах.

Выскочив на площадку, он увидел разбросанные по всему полу части человеческих тел, завалившийся набок погрузчик и трех мужчин средних лет, растерянно смотрящих перед собой.

– Ну и как их теперь собрать? – начал крайний слева, судя по всему, водитель – говорил уже тысячу раз директору, что надо менять эту рухлядь, – он пнул носком ботинка задранное, словно при резком маневре, колесо погрузчика.

– Да никак, – оборвал его стоящий справа, не обращая внимания на появление на заднем плане Леши – положим так, чтобы количество совпадало, да всех делов.

Третий не спорил. Он продолжал смотреть вперед, опустив лоб, нахмурившись и поигрывая на лице желваками.

Леша казался своим коллегам, знакомым и всем, кто его когда-либо встречал, человеком недалеким. И дело, отчасти, было в том, что среди коллег он был молчалив, практически не выражал своего мнения и не спорил ни с кем по пустякам. В Леше действительно большинство вещей, обсуждаемых мужиками, не вызывало никакого интереса, а иногда он просто не знал, что и как сказать. Однако же всё, что касалось производственного процесса, для него работало по чётким понятным законам, нарушать которые категорически запрещалось. Отец очень старался вырастить из Леши «настоящего» работника, и это одно из немногих вещей, которым он уделял внимание помимо собственного труда. Поэтому, когда Леша видел нарушения, отлынивая, некачественно выполненное дело, он не мог пройти мимо и оставить всё как есть. А уж как разговаривать с лентяями и лодырями, отец его научил.

– Отставить, – скомандовал по-армейски Леша, – никаких «делов». Надо разложить в соответствии с полом, возрастом и биркам. Что это еще такое? – подстегивал себя Леша.

Мужчины резко обернулись, сначала испуганно, но рассмотрев кричавшего по ближе приняли более расслабленные позы.

– Да нафиг надо, Лёх?! Ну случилась небольшая авария, с кем не бывает? Тут техника виновата, не мы. А причиндалы их рассматривать и жопы сморщенные вообще не улыбается! Понакидаем быстро, да и все, – произнес правый.

– Нет, – отрезал Леша, взглянув прямо в глаза грузчику, – это неправильно! Мы сложим их как полагается.

– Да ты посмотри, Леш, это же с синими бирками мешки, в них бездомных и неопознанных складывают, чего заморачиваться? – подхватил водитель, понимая объем неприглядной работы.

– Эти тела могут опознать, могут найтись родственники, наплевать какие там бирки. Собираем правильно! – повелительно произнес Леша, – иначе мне придется сообщить об этом инциденте директору.

Мужики переглянулись, тот, что справа буркнул что-то себе под нос, затем неохотно пошагал в сторону разбросанных рук, ног, туловищ и голов. За ним последовали все остальные. Долго возиться не пришлось: тела оказались мужского пола, без «дряблых жоп», так как все были молодыми. Около часа они фасовали и складывали разбросанные конечности, которые когда-то были живыми людьми. Крови почти не было, рабочие, давно привыкшие к картине распиливания, быстро, по-фабричному перекладывали и переставляли местами обрубки. Через полтора часа дело было сделано.

– Это никуда не годится, Лешка, – подытожил в конце водитель, – какой ты у нас правильный?! Может ты просто любишь жмуров трогать? – второй противно хихикнул, третий все это время молчал.