Катаклизмы толкали людей к переселению, устремляя от окраин страны к центру, туда, где обещали пропитание, работу и главное – безопасность. Бесконечная череда обозов, повозок, полуразрушенных машин плелась вдоль обочин разбитых дорог. Наблюдавшие эту картину жители придорожных районов присоединялись к бредущим в надежде выжить. Пустели целые области. Частые вспышки болезней заставляли изолироваться от остальных, информация просачивалась только через слухи или единственную оставшуюся радиоволну. Вскоре, основная масса сосредоточилась в одной центральной области, по счастливой случайности, совпавшей со столичным округом. Так появился Город.
Следом люди узнали о землетрясение, не поддающемуся оценке ни по одной известной шкале. По радио сообщили, что оно сопровождалось высоким радиационным фоном, выделением лавы, полным уничтожением приграничных районов страны и чуть ли не расколом континент на несколько частей. После стольких лет бедствий это был отличный финал для человечества. Однако, так и не стало его концом. Люди оправились, встрепенулись и сделали то, что столетиями помогало пережить ужас смерти – сделали из неё праздник. Землетрясение ознаменовало первый день скорби и было названо «встряска».
Но, не смотря на все последствия, как говорили в новостях, люди с противоположной стороны раскола и не думали сплотиться на фоне ужасного события. Напротив, начались войны за продовольствия, плодородные участки земли, последние оставшиеся технологические достижения; припоминались старые обиды, отнятые и незаконно присвоенные исконные территории. Мир трещал по швам. К счастью, в Городе было все, что нужно. Однако, пришлось ужаться и пожертвовать многим. «Но это ли не цена выживания? – помнил вопрос по радио Леша, – каждая минута на счету, каждый свободные руки ценны. Чтобы сохранить драгоценную энергию, – транслировало радиоволна Города, – оторвите все лишние, отриньте отголоски прошлой жизни. Сейчас для нас главное – выжить несмотря ни на что. Нам придется принимать жесткие меры во имя светлого будущего. Отриньте всё, что мешает работе. И первым делом бесполезное творчество. Актеры, музыканты, поэты – всего лишь бездельники на службе у наших врагов. Они отнимают у нас необходимое время, которое можно посветить труду и истинному созиданию. Культура подождет, голод ваших детей – нет».
Дмитрий Владимирович так и не нашел себе новую супругу после переезда, и Леша остался совсем один в небольшой квартирке, расположенной в старом рабочем районе, каким-то чудом выбитую у главпромкома, наверняка не без помощи дяди Вовы. Он же принял на поруки племянника после смерти отца и устроил его на новый завод, который в тот момент только запустился. «Парень справится», – сказал он директору предприятия, затем вышел из кабинета к ожидавшему его Леше, похлопал его по плечу и ушел. Так прошло еще несколько лет. Дядя Вова навестил Лешу потом ещё всего пару раз, а потом пропал вовсе. Леша предполагал, что такая важная работа, как у дяди Вовы, должно быть занимает всё свободное время, а по мере того, как он сам все больше погружался в пучину безостановочного труда на благо Города, прошлое уплывало вдаль, не оставляя никаких воспоминаний.
Леша проработал в одном и том же месте на одной должности, выкладываясь по полной и не задавая вопросов, всю сознательную жизнь. Он изучал тонкости помывочного процесса, охотно оставался на вторые и, порой, третьи смены, а когда сотрудники завода расходились, валившись с ног от усталости, Леша ехал с бригадиром на общественные работы. Он был ударником, его ставили в пример и директор, знавший когда-то Лешиного отца, часто говорил, что тот похож на родителя, как две капли. Молодость, что летела мимо, словно искра от костра в ночи, прошла для Леши в поту, с мозолями на руках и постоянным отсутствием полноценного сна. Посвящая себя работе по заветам отца, он не обращал внимания на то, как кто-то подрисовывает усы к его фотографии на плакате с гордостью производства, подбрасывает в шкафчик странные плохо пахнущие предметы и на то, что идет домой он всегда один, даже если смена закончилась у всего цеха в одно время. Была ли это ранняя смерть отца, который не готовил сына ни к чему, кроме кропотливой работы или то, что Леша никогда не знал о чем поговорить с коллегами и поэтому сторонился групп людей, так или иначе он был нелюдим. Но, помимо этого, Леша жил один в собственной квартире, что неизбежно делало его целью для увеселения рабочего класса.
Этот факт не очень-то его беспокоил, но однажды, по не понятной причине, Лешу решили повысить. Директор сказал: «за высокую преданность делу», – и пожал ему руку. Их прежнего начальника цеха отправили на помощь в открытие нового филиала. Руководство Города высоко оценила эффективность и пользу, которую несла новая система обработки тел. Изначально место, где работал Леша, появилось, как придаток городского морга, а затем, с внесением в общественную жизнь «принципов осознанного потребления и важности сохранения любых доступных человечеству ресурсов», переросло в регулярную и полноценную структуру под названием «Отдел гражданской анатомической деструктуризации», в простонародье – «Циркулярка».
Сегодня был первый рабочий день на должности управляющего цехом. Утро началось волнительно: все валилось из рук, в голове, не то от погоды, не то от недосыпа, постукивало звонким противным молоточком, до кучи ныл поврежденный на производстве локоть и крутило живот. Хорошо, что проклятая дверь была в порядке и не пришлось уходить голодным и грязным. Алексей надел брюки, бледно-синюю рубашку и серый пиджак. Наполировал туфли, из сморщенной от времени кожи, которая все ещё выглядела сносно, причесал немногочисленные волосы на голове и посмотрелся перед выходом в зеркало. Оттуда на него уставился сутулый невысокий человек, с грустными, как у дворового пса, глазами, низким лбом, где во всю разгулялись морщины, и опущенными вниз уголками губ. Виски его седели быстро не по годам и спускались вниз жестким ежиком, упираясь в острые скулы. Для себя Леша отметил, что колени на единственных брюках сильно провисли, а пиджак протёрся на локтях и в районах карман. Прокрутив это в голове он подумал, что серьезно поизносился и стоит, наверное, набраться смелости и зайти к Тане за обновками. «Теперь-то я всё же бригадир, а выгляжу как безработник», – было его заключение.
Попав во двор, он как обычно, встал в очередь на выход. Все строения города были расширены до максимально возможного размера таким образом, чтобы оставался лишь узкий проход для одного человека, поэтому у арки в конце дома всегда толпились нерасторопные граждане. Дальше улица выходила на производственные блоки, там дело пойдет быстрее, но все же каждый считал своим долгом заглянуть, встав на цыпочки, за спину впереди стоящего соседа, чтобы с недовольным лицом опуститься назад.
«Когда уже построят второй уровень?» – спрашивали в шеренге.
«Обещали ещё в прошлом году, – нервно подхватывал кто-то спереди, – все эти нелегалы с востока, слишком много на них тратят времени и сил, а на потомственных работников старых районов всем плевать!» – после таких слов в толпе всегда начинались одобрительные выкрики и неодобрительные высказывания в сторону «нахлебников» и «безработников».
Вырвавшись из утреннего капкана и разгладив помятую от протискивания между людьми одежду, Леша по привычке ускорял шаг. Народ рассеивались по длинным витиеватым улочкам, сверху напоминавшим микросхему. Каждый, кто первый раз попадал сюда, особенно из тех, кто не родился в Городе, гарантированно терялся и опаздывал на работу, что было не приемлемо. Хотя новых жильцов в таких районах было крайне мало. Возможные уплотнения в постройке здесь сделали сразу после «встряски», так что вся жилплощадь была давно занята, и переезжать отсюда никто не хотел.
Леша же знал дорогу так хорошо, что мог добраться на смену вовремя с закрытыми глазами, спиной вперед, гусиным шагом. Только одно место могло заставить его замешкаться – это рынок, островок свободной торговли, один из немногочисленных в Городе.
