«Я встаю в 6:30 утра. Это происходит каждый день. Кроме дней скорби. Последние пятнадцать лет. В это время на моем этаже есть горячая вода. Подается газ в конфорки кухонной плиты. У меня есть полчаса на то, чтобы помыться и приготовить еду. Вечером я не всегда успеваю на включение. Так что нужно торопиться. В Городе всё подается порциями. Это необходимость. Требуется перераспределять ресурсы на более важные отрасли. Повторяю тебе слова из радио. Зачем? Ты и сам все это знаешь, Саш. Так надо ли это писать? В одном из писем ты сказал, что переписка вещь двухсторонняя. Но разве я могу писать, как ты? В Организациях Подготовки Граждан этому никогда не учили. Общению. И это ты тоже знаешь. Мама успела тебе это рассказать. “Образование должно быть направлено на нужды конкретных сфер производства”. Я запомнил эту фразу. Нам сказали запомнить. Думаю – это правильно. Так что писатель из меня плохой. Ты хотел знать, как я живу? Вот с этого я и начал. Уж не смейся надо мной и не ругай.

Так вот. К 7:00, обычно, я успеваю сделать все нужные дела. Бывают и накладки. Один раз у меня оторвалась ручка от входной двери в ванную. Рукоять осталась в руке. А двери у нас сам знаешь какие. Вся мебель из стали или железа. Пока я пытался ее открыть, прошло десять минут. Замок не поддавался. Я потратил положенное мне время и не успел приготовить себе поесть. В то утро был какой-то рассеянный. Повезло. У меня оставалось немного еды со вчера. Так бы пришлось весь день держаться на Газе.

Чепуха, как мне кажется. Я первый раз пишу вот так, на листке. На работе я занимаюсь бумагами мало. Но скоро меня поставят контролировать цех и тогда бумажной работы прибавится. Мне она не нравится. Лучше было бы дальше работать на помывочном станке. Но жаловать нельзя. Это честь.

В 7:15 я выхожу из дома. Хожу всегда через местный рынок. Там встречаю Нину Васильевну и Таню. У них включение ещё раньше моего, поэтому они успевают открыть палатки к семи. Когда я прохожу мимо, Нина Васильевна всегда кричит мне: «На работу, как на праздник, Леш?», и смеется. Я отвечаю и быстро прохожу мимо. Таня смотрит. Она хорошая девушка. Красивая, работящая. Нина Васильевна всем любит рассказывать, что Таня помогает в распределительном центре. Не боится. Но я говорить с ней боюсь. Не знаю о чем.

В 7:30 запускается цех. Я знаю, что тебе не нравится моя работа. Ты называешь ее странным словом. Поэтому рассказывать про нее не буду. Но скажу, что от сокращения площади кладбищ в прошлом году удалось построить десять новых районов. Об этом даже объявили по радио. Вот так вот.

Работа моя длиться до восьми часов вечера. Мне платят за одиннадцать часов. Вообще-то это двенадцать, но перерыв не учитывается. Я не жалуюсь. Сейчас каждый час производства важен во всех областях. Два или три раза в месяц беру вечерние смены общественных работ. Требуется помогать Городу. Нужны мужские руки, ведь большинство мужчин сейчас там же, где и ты.

В 20:30 я прихожу домой. Тут мне рассказывать совсем нечего. Почти сразу ложусь спать. Перед сном прослушиваю сводку новостей по радио. Завтра опять на работу.

Я часто думаю о твоих письмах. Кажется, у меня от этого болит голова. Но это ничего. Жалко, что мы начали общаться только сейчас. Но теперь это можно назвать общением. Правда? Если я отвечу.»

Алексей Дмитриевич только что закончил писать свое первое в жизни письмо. Он растерянно улыбался, запечатывая его в конверт и смазывая уголки сгибов языком. «Никогда бы не мог подумать, – говорил он про себя, – что снова буду общаться с братом».

Несколько недель назад Леша получил от Саши первое письмо. Он боялся его читать, прятал под подушку, ходил по комнате после работы, как лев в клетке, мельком поглядывая на кровать. Потом что-то в нем все же взяло вверх. Была ли это спящая любовь к брату или банальное любопытство, сейчас уже сказать сложно. Важно то, что не смотря на внутренний запрет, воспитание и боязнь быть пойманным, Леша все же решился на прочтение, стараясь не думать о последствиях, которые неминуемо случаются, если преодолеть свой страх.

Их семья распалась давно. Отец переезжал в столицу, влекомый заработком и красноречием брата, который уже давно работал на важной должности где-то в центре и постоянно звал к себе. Старшенького сына Дмитрий Владимирович решил забрать с собой. Младший же с мамой остались в деревне и больше они лично не встречались. В памяти Леши, порой, мелькают воспоминания: как он ухаживал за братом, как вытирал его испачканное ягодами лицо, как помогал спуститься с дерева, как носил его на плечах, едва сам держась на ногах, когда Саша боялся шелеста в высоком кустарнике. Дело было в том, что однажды в зарослях ему привиделась змея, и с этого момента, если Саша слышал или видел любое движение в сухостое, опоясывавшем их старый семейный участок, он пищал на всю округу и с криком «Алёшенька помоги» бежал к брату со всем своих коротеньких ног. Леша с улыбкой хватал его, закидывал, покачиваясь, наверх, и подводил к месту, где брат увидел охотящуюся на него «большущую» анаконду. «Здесь ничего нет, смотри», – говорил он брату, раздвигая кусты для убедительности, от чего тот тут же принимался снова пищать и закрывать глаза ладонями.

Саша в детстве был редким сорванцом. Леша как-то раз даже замахнулся на него. Младший тогда где-то нашел увеличительное стекло и наблюдая, как преломляется свет и появляется маленькое горячее желтое пятно, понял, что оно способно заставить дымиться куст, а значит может сжечь всех змей рядом с домом. «Всегда был странный», – говорил потом Леша отцу.

Отец с матерью постоянно ругались, да так, что днями могли не разговаривать. Леша не знал почему, но как все дети, искал в тайне от всех причины в себе. С каждым годом пустошь за их посевами становилась все больше, а жилых домов рядом все меньше. Но мама все равно не хотела уезжать. Леша не понимал, почему она сопротивляется? Зачем? Один раз он слышал, как она сказала отцу: «посмотри, что там творится, это же убивает свободу». Мама хоть и была женщина образованная, из семьи сельских учителей, что преподавали еще по-старому, но по мнению Леши, говорила полную чепуху. У отца же были «золотые руки», так говорили все, в том числе его брат – дядя Вова. Он был классный. Часто привозил гостинцы, подарки, сладости. Дети были в восторге, а мать во время этих визитов даже не заходила в дом. Что её не устраивало? Не понятно.

Когда отец окончательно решил уехать, она настояла, чтобы маленький Саша остался с ней. «С вами он погибнет», – так она сказала, а отец почему-то не сопротивлялся. Леша помнил только, как он наклонился перед уходом к сыну, снял с пальца свое обручальное кольцо и вложил его в крошечную ладонь Саши.

После переезда Леша очень скучал. Порой до слез просил отца вернуться обратно, но отец каждый раз находил правильные слова, чтобы его успокоить, а когда слова заканчивались, просто приказывал ему сидеть в своей комнате. Так прошло пять лет. Леша доучился в местной обучающей организации и напрочь оставил попытки возобновить связь с братом и матерью. На шестой год, когда Леша только получил аттестат, неожиданно заболел отец. Он быстро, буквально на глазах, растаял от сильной болезни, которую врачи не смогли диагностировать. Работал отец всегда много, не помня себя, но никогда не забывал втолковывать житейские истины своему подрастающему сыну. Вечерами, придя с общественных работ, он часто включал радио, и они вместе слушали новости уходящего дня. Отец говорил Леше, что голос, который он слышит каждый день из динамиков, принадлежит Воробьеву Аркадию Викторовичу, главному диктору самой важной новостной передачи Города, и что отец даже как-то лично с ним знакомился, когда заходил в здание, где работал дядя Вова.

Что случилось дальше, знают все. Цепочка началась с эпидемий невиданных масштабов. Смертельный вирус поражал сначала самые густонаселенные районы, а затем целые страны и континенты. Границы закрылись, люди отдалились друг от друга. Не успела закончиться одна беда, как на смену ей приходила вторая, затем третья. Страшным событиям не было конца: изменения температурных норм, крупнейшие в истории пожары, ураганы, смертельные заморозки, происходили один за другим и повсеместно. Переставала работать связь, телевидение работало со сбоями, затем тоже исчезло. Единственным, что работало стабильно – было радио. Сводки информбюро регулярно приводили ужасающую по цифрам статистику смертности, зараженности, площадей возгорания и разрушений. От жутких, невообразимых изменений можно было бы сойти с ума, если бы не удивительная способность человека к адаптации. Вскоре перестали обращать на себя внимание голод в отдаленных районах страны, нападение неизвестных науке видов саранчи, страшные ураганы, омолаживающиеся до детского возраста болезни. Люди черствели. Шокирующие поначалу происшествия, через какой-то год или два стали обыденностью. То, что вчера заставляло подниматься волосы на голове, сегодня вызывало лишь её покачивание да нервную усмешку.