– Рассказывай, – нетерпеливо велел Белый. – Что за дичь собирается натворить матушка?

– В целом я уже всё тебе рассказал, – развёл руками тот, кто выдавал себя за Грача. – Она убила Ворону и заперла её сознание в могиле под маками, чтобы собирать в её теле силу посмертков. Ворона теперь тоже своего рода двоедушница, по крайней мере, пока матушка не сможет оживить её и отдать тело Морене.

– А почему сразу этого не сделала? Ей нравятся тела с гнильцой?

– Человеческое тело не способно принять в себя божественную сущность. Его просто разорвёт. Представь, что в чародее силы – как воды в полной чаше. А в богине – как в ковшике. И если ты станешь переливать воду из ковшика в чашу, та просто выльется через край.

– Значит, нужна чаша побольше.

– Да. Но есть только эта старая чаша, других нет. Тогда тебе понемногу приносят кусочки металла, один за другим. Крупицы. На новую чашу не хватит. Но если расплавить и старую чашу, и эти кусочки, то получится отлить новую побольше. И вот её уже можно наполнить до краёв божественной силой.

– То есть мы всё это время собирали силу для Морены, – мрачно произнёс Белый.

– И помогали подготовить тело Вороны для неё, да.

– Своими руками копали себе могилу.

– Одного до сих пор не понимаю: зачем это матушке? Разве не лучше будет, если богиня останется… богиней…

Грач громко цокнул языком и пнул камень на дороге, поднимая пыль. Велга скривилась, прикрывая рукой лицо.

– Чародеи из Совиной башни объясняли мне, как это примерно работает. Их покровитель тоже своего рода древний бог, но он, в отличие от Морены, обладает плотью. И раз в несколько столетий меняет оболочку, благодаря чему и живёт. Все остальные боги прошлого просто умирают, потому что им не хватает чародейской силы. Золотой, как моя магия. – Он щёлкнул пальцами и тут же разочарованно опустил руку, вспомнив, что его новое тело не было способно колдовать. – Обретя человеческое тело, Морена, напротив, станет сильнее. Просто станет менять тела раз в пару столетий…

– А зачем это матушке?

– Тебя не удивляет, сколько она живёт? Думаю, старуха до сих пор дышит только благодаря своей госпоже. Та даёт ей силу.

Белый кривил рот, размышляя.

– А зачем ты всё же себя убил, используя обряд… да ещё и взял заказ на меня?

– Я провёл обряд в подземельях замка, потому что знал, что туда рано или поздно заявитесь все вы. А мне нужно было найти Велгу. Заключив договор с ней, я привязал свою душу к этому свету и не мог исчезнуть раньше времени… пока не найду новое тело.

– А зачем было заключать договор именно на меня?

– Понимаешь ли, я долго размышлял, как лучше поступить, и сделал выводы, что лучше всего захватить твоё тело, – пожал плечами Грач. – Отдать матушке твои посмертки или вовсе избавиться от твоей души. Неважно. Главное, чтобы оживить Морену не получилось. А твоё тело подошло бы мне куда больше, чем любое другое. Оно, так же как и моё, обучено убивать. Мне нравится.

– Кхм…

Белого редко хвалили, и эта похвала вышла настолько сомнительной, что он одновременно испытал гордость, отвращение и желание выбить телу Станчика зубы.

– Как же я тебя ненавижу, Грач, – пробормотал он.

– Взаимно, братец.

Они замолчали, нагоняя обоз. День стоял такой солнечный и жаркий, что удивительно было думать, что где-то совсем недалеко, на Трёх Холмах, в могиле на маковом поле, лежала девушка, которая должна была стать богиней смерти.

Скренорцы разбили лагерь на берегу, подальше от предместий. Работали они слаженно, шумно. Велга и сама быстро отвлеклась от тяжёлых мыслей, помогая разобрать телегу. Лошадей намеревались продать, как и часть товаров, которую Арн всё же успел забрать.

Когда Велга и Змай собрались сходить на реку искупаться после дороги, к ним неожиданно подбежала Мельця. Её приближение было слышно издалека – так громко звенели бубенцы и монеты.

Лицо чародейки раскраснелось, покрылось пятнами. Тёмные вишнёвые глаза блестели. Она вся дрожала, отчего по лагерю непрерывно разносился звон.

– Я, кажется, замуж выхожу, – выдохнула она, и на губах родилась неуверенная улыбка.

– Что-о? – протянул Змай. – Милая, ты не шутишь?

– Если Арн не шутит, то и я нет. – От волнения она приложила ладони к горящим щекам и, скользнув взглядом по изуродованным свежими шрамами запястьям, поспешно спрятала руки за спину.

– Когда?

– Сегодня. Ночью городские празднуют Купалу, вот и проведём обряд. А потом уже на Скреноре справим. Арн говорит, по их порядкам положено неделю гулять…

Велга молча обняла её. Чародейка была так растерянна, так взволнованна, что даже не ответила.

– Что-о ж… – снова протянул Змай, и в голосе его сквозило явное недовольство. – И когда свадьба?

– Арн сказал, что сейчас, – прошептала Мельця. – Он не хочет тянуть. Хочет, чтобы я поехала с ним.

– Куда?!

– На Скренор.

– На Скренор?! – Змай подпрыгнул на месте, взмахнул руками.

– На Скренор. – Мельця поджала губы, скрестила руки на груди, снова пряча запястья.

– Это на тот Скренор, о котором я подумал? – с презрением процедил Змай. – На этот холодный, промёрзший камень посреди ледяного моря, где все воняют рыбой, одеваются в шкуры, как чучела, и колют себе уродливые рисунки на лицах?

– На Скренор, – сердито сквозь зубы повторила Мельця, – где у Арна своя усадьба, слуги и где я стану госпожой, а не буду скитаться всю оставшуюся жизнь в поисках хоть какой-нибудь работы, в итоге возьмусь за заказ от про́клятого князя, попрусь за ним в Твердов к Охотникам, попаду в темницу и буду подвергаться каждый день пыткам.

Змай поджал губы. Они с Мельцей долго сверлили друг друга взглядами. Чародейка не выдержала первой, лицо её смягчилось.

– Я люблю его, Змай.

Осторожно, точно стараясь не спугнуть двух диких птиц, Велга попятилась, почувствовав себя лишней. Им нужно было поговорить наедине. Но она успела услышать, как плаксивым, неожиданно детским голосом Змай прошептал:

– А я люблю тебя, Мельця… Что мне без тебя делать?

– Я тоже тебя люблю, балда, – вздохнула чародейка, и её подвески зазвенели, когда она сжала друга в объятиях. – Ты можешь поехать с нами. Устроишься на службу к какому-нибудь ярлу. Можешь даже гостить у нас.

– Не хочу пахнуть рыбой и одеваться в шкуры…

– Думаю, там вполне можно купить и троутосский шёлк…

Они ещё долго стояли так, шептались о чём-то, то обнимались, то плакали. Велга порой подглядывала за ними издалека, но старалась не мешать.

Все были заняты, разбивая лагерь, один только Вадзим сидел под деревом и печально бренчал на гуслях.

– Это новые? – спросила Велга.

– Ну как новые, – вздохнул он. – Старые-новые. Купил втридорога у какого-то оборванца. Думаю, краденые. Так ещё и звучание ужасное. Не представляю, как меня не забили камнями на королевском пиру за такую игру.

– Всё было не так уж плохо.

И этот здоровый бородатый мужик вскинул на неё настолько беспомощный, преисполненный боли взгляд, что Велге стало не по себе.

– Не так уж плохо? – жалобно переспросил он.

– Да, ты играл весьма неплохо…

– А на старых я играл восхитительно! – воскликнул он и так взмахнул гуслями в руках, что Велга вздрогнула, опасаясь, что он и эти разобьёт.

– Тряси этой хренью подальше от моей головы! – послышался сердитый голос Белого.

Он прошёл мимо, неся какой-то ящик.

– Как будто твоя пустая голова может пострадать ещё от одного удара! – огрызнулся Вадзим.

Но стоило Белому уйти, как гусляра вновь охватила тоска. Он тяжело вздохнул, разочарованно глядя на инструмент.

– Сколько ни настраиваю, всё без толку. Это просто никуда не годится. Тут и дерево поганое, и струны…

– Зачем ты тогда их купил?

– Как будто у меня был выбор. Я торопился проникнуть в замок, а королевские люди как раз искали гусляра для праздника. Так-то я мог бы и на дудке сыграть, и на бубне. Я всё умею.

Неловко, испытывая странное, смешанное чувство стыда и вины, Велга слегка коснулась плеча Вадзима: