— Кхе-кхе, - раздаётся сзади.

Вздрогнув от неожиданности, оборачиваюсь. В дверях стоит Арс. А я, блин, с его майкой в руках. И он сто пудово видел, что я делала. Это фиаско, Лера!

— Что здесь происходит? – Арсеньев вопросительно выгибает бровь. Он одет в одни шорты и, судя по внешнему виду, только что закончил молотить боксёрский мешок и тягать гири.

— Может, ты ещё свои носки начнёшь раскидывать? – корчу ядовитую гримаску, запуская в него майкой.

— А ты и носки любишь нюхать? – стебёт меня Арс со смехом.

Я готова провалиться сквозь землю. Ненавижу его! Всё настроение испортил, козлина!

— А тебе своей ванной мало, что в общую припёрся? – огрызаюсь.

— После тренировки мне удобно принимать душ здесь. Есть возражения?

— Нет! Дай пройти! Я тороплюсь!

Арсеньев отходит в сторону, продолжая посмеиваться надо мной. Я забиваю на пыльные туфли. В машине влажной салфеткой протру.

***

— Мам, а почему ты именно Вадима выбрала из всех мужчин? - спрашиваю, отламывая вилкой кусочек клубничного чизкейка.

Картину мы выбрали быстро, и мама предложила сходить перекусить.

— А он тебе не нравится? – она делает глоток чёрного кофе.

— Да нет, дело не в этом. Просто интересно, - мямлю расплывчато.

— Я заметила, что ты его как будто бы сторонишься. Это нехорошо, Валерия. Мне было бы приятно, если бы вы подружились.

Ох, а мне как было бы приятно… Правда, не подружиться с мистером Ходячий Секс, а кое-что другое. Но маме такого не скажешь. Поэтому, увлечённо жуя десерт, согласно киваю головой. Мол, сделаю, как ты хочешь. Я же примерная дочка и желаю своей мамуле добра.

— Вадим очень важен для нас, Лера. Он надёжный. Единственный, кому я могу доверять в бизнесе, - назидательно говорит мама.

— И что же делает его таким?

— Мы заключили с ним соглашение. Он решает проблемы, а я беру его фирму постоянным подрядчиком нашей компании. Учитывая масштабы строительства, финансово Арсеньев замотивирован дальше некуда. К тому же, благодаря мне он получит связи, которые самостоятельно нарабатывал бы очень долго. Ну и семья. У Вадима было трудное детство. Он всегда мечтал о хорошей семье.

— А как же любовь, мам?

— Ты ещё слишком молода, чтобы понять, что любовь – не главное в жизни. Есть вещи гораздо более ценные.

— Например? - не знаю, как можно жить с человеком, спать с ним, если ты его не любишь.

— Стабильность. Взаимное уважение. Общие интересы.

— Но ты же любила папу! - восклицаю с жаром.

— Любила. Однако с возрастом приоритеты меняются. Ладно, Лер, мне пора на совещание. Удачки! – мама целует меня в щёку и уходит.

Вадим

— Что это за хрень? – смотрю на пыхтящую валькирию, которая затаскивает в дом здоровенный квадрат.

— Это не хрень. Это картина, - деловито произносит она.

— Зачем ты её притащила?

— Чтобы ты спросил, - дерзит. Видимо, ещё злится после того, как утром я застукал её в ванной с моей майкой. Маленькая фетишистка. Сцена меня позабавила, но в душе разлилось тепло.

— Тебе помочь? – проявляю вежливость.

— Обойдусь, - отмахивается колючка.

Оставляет картину в гостиной и уходит. Смотрю на полотно, замотанное упаковочной плёнкой. Какая-то мазня. Большие пятна зелёного, голубого, белого. Поверх них мелкая россыпь розовых, красных, жёлтых точек.

Лера притаскивает молоток и гвозди. Срывает плёнку с картины и осматривает её сзади. Затем залезает на стул.

Я, скрестив руки на груди и привалившись к дверному косяку плечом, наблюдаю за гордой и независимой. Мысленно делаю ставки, как скоро она сдастся. Стены в доме кирпичные, здесь дрель нужна, а не молоток.

Несколько ударов по шляпке гвоздя – результат нулевой. Валькирия принимается с остервенением колотить по несчастному гвоздю.

Любуюсь стройными ножками, обтянутыми чёрным капроном. Чулки или колготки? Подол платья приподнимается. Чувствую себя подростком в пубертате, но взгляд отвести не могу.

— *ляяя! – орёт дурью колючка, попадая по пальцу молотком.

— Дай сюда, - тут же отнимаю инструмент. – Это вообще не так делается, - бурчу недовольно.

В глазах Леры блестят слёзы.

— Сильно ударила? Покажи? - протягиваю к ней руку, но девчонка отшатывается от меня, как от огня. Едва не сваливается со стула. Успеваю среагировать и подхватить её.

Меня обволакивает карамельно-яблочное облако женского парфюма. В голове моментально всплывают воспоминания о вечере в клубе. Вернее, в машине после клуба.

Маленькая, чувственная, **уенно податливая. Созданная для горячего секса.

В меня снова впечатываются её груди. Приоткрытые губы в нескольких сантиметрах от моего лица. Так бы и слизал с них эту ядовито-красную помаду. Фиалковые глазища широко распахнуты. И вроде как не линзы вовсе, а натуральный цвет. Необычный. Редкий. Лично я впервые в жизни такой вижу.

Лера соскальзывает по моему телу на пол. Прерывисто дышит. Засовывает ударенный палец в рот. Совсем не эротично, а с намерением зализать рану.

Несмотря на это, ощущаю дикое возбуждение. Да что ж я за животное!

Разворачиваюсь и выхожу из комнаты за дрелью и дюбелями. Вернувшись с нужными инструментами, не говоря ни слова, вешаю картину.

— Ну? Довольна своим Пикассо? – спрашиваю хмуро.

— Это Машевский, - она закатывает глаза. - Известный московский художник, - поясняет с таким видом, словно я дебил.

— А по мне, фигня-фигнёй.

— Кто бы сомневался, - фыркает презрительно. – Ты, наверное, и Мане от Моне не отличаешь.

Что бы она ни сказала, вибрации её голоса откликаются внутри меня похотью. Это,*лядь, просто какое-то наваждение. Незавершённый гештальт, мать его. И самое паршивое, что закрыть этот гештальт я не могу.

— Почему ты не на работе? – интересуется валькирия.

— А почему ты не в университете?

— Сейчас поеду. Мне сегодня к четырём.

— Ну вот и я сейчас поеду, - собираю инструменты и уношу их в кладовку.

— Вадим, - тихо подкрадывается со спины колючка. – Спасибо!

— На здоровье, - ворчу, не глядя на неё.

Надо же… Первый раз по имени меня назвала. Приятно, чёрт возьми! Так мелодично оно прозвучало. Плохо! Это очень плохо. Я не должен подцепляться на её голос. Не должен представлять, как она шепчет «Вадим», извиваясь на простынях.

Боже! За что? Где я так нагрешил, что ты подсунул мне искушение в виде Ольгиной дочери? Была бы на её месте любая другая девчонка, уже бы трахнул и забыл. А здесь прямо по классике - запретный плод сладок.

Валерия

— Привет, пап! – произношу дрогнувшим голосом, подойдя к памятнику. – Как ты тут? – прикасаюсь к изображению, высеченному на мраморной плите. – У нас всё нормально, только тебя очень не хватает, - закусываю губу до боли, но это не помогает сдержать слёзы.

Кладу букет из шести белых крупных хризантем на могилу. Присаживаюсь на скамеечку. Вокруг стоит тишина. Только где-то вдали стучит дятел. Макушки высоких сосен покачиваются от лёгкого ветерка. Хорошо здесь. Спокойно.

Минут пять сижу, рассматривая папин портрет. Жёсткие черты лица, упрямый подбородок с ямочкой, серьёзный взгляд.

«Кто тебя отнял у меня, папа?» - в миллионный раз мысленно задаю вопрос. До сих пор в голове не укладывается: как можно лишить человека жизни из-за каких-то паршивых денег? Почему люди не боятся кармы? Ведь любое зло, которое мы совершаем, возвращается нам.

Сегодня папе исполнилось бы пятьдесят два года, если бы его не застрелили, когда он выходил из своего офиса. Охрана не успела даже дёрнуться. Работал профессиональный снайпер.

Знаю, что у папы было много недоброжелателей в нашем городе. Но ни я, ни мама, ни сам отец даже не думали, что кто-то может решиться на хладнокровное убийство.

Вспоминается, как мы с папой ездили на рыбалку, и он учил меня ловить рыбу. Как баловал меня мороженым, втихаря от мамы. В детстве я часто болела простудой. Вечно мучилась с горлом. Поэтому холодный десерт был под запретом.