Сегодня Петров, как обычно, пошел по делам, а жена опять висела на телефоне. Он не рассказывал ей, чем занимается. Зачем ей эти проблемы, она все понимала.

Нина – хорошая женщина, верная. Была в ней одна заноза – все время хотела с ним куда-нибудь пойти, а ему было все время некогда, не то чтобы он не хотел, но все время были дела. Нина не верила.

Когда дела пошли в гору, он купил квартиру в новом доме, который прозвали «Титаник» и дом через несколько лет треснул. Один его старый знакомый, Лосихин, очень деловой человек, назвал яхту именем жены – Екатерина. Так и плывут по жизни, уже трое детей.

«Титаник» устоял, сосед Петровых сделал на крыше террасу. Нина ходила туда загорать. Можно было предположить, что у нее с соседом роман, но надо было иметь очень тупую фантазию, чтобы такое придумать. Нина знала, в чем смысл жизни. Утром она говорила ему:

– Доброе утро, дорогой.

– Доброе утро, дорогая.

– Кофе, дорогой?

– Спасибо, дорогая.

– Обедать придешь?

– Дела.

– Я вечером в кино.

– Я буду поздно.

– Ужин в холодильнике.

– Спасибо.

Когда дочь была маленькая, в утренний разговор добавлялось:

– Пап, привет.

– Привет, милая.

– Пап, я на коньках научилась кататься.

– Молодец.

– Пап, я экзамен сдала.

– Молодец, милая.

– Пап, я замуж выхожу.

– Не спешишь, дочь?

– Я пошутила, пап.

Нормально все было у Петрова дома: жена-красавица, дочь-умница. Дела идут. Только вдруг Вася что-то стал удивлять. Позвонил и говорит:

– У тебя пистолет есть?

– Не по телефону.

– Принеси.

– Ок.

– Пока.

Петров решил почистить пистолет и зайти к Васе в мастерскую.

Во дворах за площадью Октября среди пятиэтажек сохранился затхлый советский мирок с клумбами, железными гаражами, с бабульками и редиской на ящиках перед магазином.

Мир этот начали рушить строители. Сначала братья Мония, торговцы сырками, сломали старый молочный завод и построили орясину в стиле московской высотки эпохи раннего накопления капитала. Через дорогу один богатенький аптекарь разворотил ликероводочный завод допотопных времен, считавшийся памятником истории, про который сто лет не хотели знать, и построил многоэтажный квартал.

Раньше из окна мастерской Иванова был виден уютный двор с историческими тропинками, протоптанными детьми, бегущими в школу, а теперь как надолбы торчали новые дома. Петров не занимался строительными делами. С некоторыми застройщиками он знался давно: играл в волейбол с Молотиловым, бывало, выпивал на мероприятиях с Мудриками, но не ближе. Скользкое это дело – стройка.

Проще заниматься обналом, но тут заходишь на опасную территорию. Хорошо, что через Иванова Петров познакомился с Сидоровым – тот вовремя намекал. Последнее время такие дела Петров перевел на других. Федералы прижали полицейских, полиция придавила банкиров. Бедному бухгалтеру некуда податься. Те, с кем Петров работал, могут быть спокойны, он не называет имен, даже тех товарищей, кто уже отсидел или умер.

Когда начались нормальные дела, Петров любил зайти в бар и смыть пот с души. По пути было маленькое заведение «Три капитана», где в одном углу сидели гэбешные спецы из соседнего дома, в другом – бойцы Ашихи и Мутая, между ними в центре зала бухал продавец валюты Валек.

Там Петров увидел Тима и Клима. С Тимом понятно, его держали за цеховика, а почему Климу морду не били, было не ясно. Бухали там демократично, иногда в узком коридоре случались потасовки, но несерьезные.

Выпив сто пятьдесят коньяка, Петров сказал Климу:

– Помнишь, у тебя концерт был «Крематорий»?

– А ты откуда знаешь?

– Так я был.

– Не помню. Давай за это выпьем.

– За то, что ты не помнишь, – Петрову как-то случайно получилось наехать на Клима и в голосе появилась мерзопакостная блатная интонация. Но Клим не услышал или сделал вид, что не дошло.

– За то, что был. Что делаешь? Все в комсомоле? – и выпил первым.

– Ты откуда знаешь? – напрягся Петров.

– Мы же давно знакомы.

– Ну да, – иногда Петров мог набычиться, если не понимал, сколько в нем коньяку или ему казалось, что он главный.

«Почему этому волосатому очкарику до сих пор тут не напинали? Может, я что не рублю?»

Петров стал дольше молчать и приглядываться.

Все здоровались, не быковали, даже Валек вел себя спокойно. После «Трех капитанов» ехали в «Регату», если там было скучно, доезжали до «Адмирала», в нем бармэнили Вадик Ловцев и Мишаня. Наливали по-свойски. Можно было зайти и в «Родину», но там вечно сидел Циган, а с ним лучше дел не иметь.

Степной город, стоящий на крутом обрыве Оби, про которую Сват пел: «Люблю я, Обь, твою муть», – очень хотел морской романтики. Именем города назвали подводную лодку, но моря рядом не было, а романтика была – пили за море и пели морские песни.

За душевными разговорами рождались новые дела. Так Петров научился слушать людей и легко знакомиться. Теперь кроме «Вельвета» он никуда не ходил. Зайдешь обедать, кругом знакомые, раньше он часто бывал в «Тринашке», но с возрастом стал предпочитать хорошую кухню и классический интерьер. Хотя в «Тринашке» кухня была не хуже, но «Вельвет» был солиднее.

Там он опять увидел Клима. Давно не встречались. Выпили.

За соседним столом гулял всемогущий начальник отдела экономической безопасности главного управления внутренних дел, про таких людей говорили, что лучше не знать про его существование. Петров не был с ним знаком, а Клим оказался приятелем, познакомил.

Как всемогущий завербовал Петрова, он не понял, и стал потихоньку посыльным при его делах. Страх пришел потом. Чтобы свалить от этих грязных дел, пришлось включить воображение, придумать инфаркт, инсульт и уехать на всю зиму на Гоа.

С тех времен Петров решил, что во всем виноват Клим. Хотя все закончилось хорошо. Всемогущего накрыли свои. Услышав, что его закрыли, Петров перекрестился и решил, что в следующий раз на Петров день поставит большую свечку за упокой и себе за здравие.

– Зачем Васе пистолет? Не стреляться же. Он скорее повесится или из окна выпрыгнет. Прыгать из окна – это художественная манера.

Был у Петрова знакомый Андрюша Абабков. Эстет. На гитаре играл, песни у костра пел, чашечки мельхиоровые с собой в Повалиху возил. Таскал с собой черного карликового пуделя. Абабков в темной воде девяностых поднял денег, стал реальным людям в долг давать. Дела пошли.

А там где серьезные дела, там появлялся Петров со своим интересом. Все шло у Андрюши хорошо, появилась машина, квартира. Когда Петров с ним познакомился, тот жил в малосемейке на первом этаже, почти на «Потоке». До ближайшего метро «Юбилейный парк» было две остановки на трамвае. Потом Абабков купил офис в центре, в пристройке у прокуратуры – наглость несусветная. Взлетел этот офис на воздух вместе с рыбками в аквариуме, любил покойный фауну.

Может он сам себе бросил гранату в окно, потому что ему сильно наступили на горло. Какое-то время Абабков скрывался, его разыскивал Горох, знатный «дядя Степа» из ЖДовского райотдела.

Нашли Андрюшу выпавшим из окна восьмого этажа неизвестной квартиры. Чья квартира, как он туда попал, осталось тайной. Вот такой шаг в вечность.

Абабков Петрову пришелся к слову как пример творческой ранимости. А может, и не к слову, все это подсознание. Потому что этот пистолет ему подогнал Абабков. Андрюха в последнее время проникся оружием, видимо, придавили обстоятельства.

Иванов не такой. Зачем ему пистолет? Может, пишет картину и нужен в натуре, он же художник.

Петров любил пейзажи, простые стройные леса, тихие речки, русскую прелесть, которую начинаешь любить после пятидесяти как тоску по детству. У Васи не было абстракционизма или сюрреализма.

Сальвадора Дали не подаришь бывшему министру сельского хозяйства Назарчуку. С Григоричем у Петрова были дела через его помощника Русю. Тот ворочал делами бывшего министра дай Бог с какой скоростью.