— О собаках договоримся. — Егерь поднял глаза к потолку, они закатились — стали видны одни белки с набухшими кровяными прожилками. — Собаки… найдутся, — повторил хрипловато и потрогал ребром ладони кадык. — Уф, отпускать начинает! Работа такая: приезжают, уезжают. Наливай, пей, мимо рта не проноси. Едой спасаюсь! Как выпью, так ем. Другие в застолье хватаются за папиросу, а я за шмат сала. Вы, смотрю, тоже не коптите легкие. От курящего — вонь. Для охотника это плохо: зверь далеко чует и убегает.

— А от пьющего? От него что — фиалками пахнет? — со смешком спросил Сербин.

— Да не цветочками тоже, — опять закатил глаза Мышковский. Щеки его уже блестели глянцем. — Жарко стало! — Егерь погладил тучный живот. — Итак, на чем мы остановились? Собак нет? Собак найдем! Это пустяк, допустим. Сложнее с людьми. Их одной костью и потрохами не ублажишь.

— Говорите прямее, — попросил Погорельцев.

Толстые щеки егеря повело на кривую ухмылку, но он ее быстро стер и напустил на себя важность. Взяв бутылку, налил, выпил, провел по губам большим пальцем, как если бы расправлял усы или бороду.

— С Петром Петровичем у меня был разговор о вас… Берлогу нашли два наших штатных охотника. Я им сказал, чтобы они не топтались там, не будили хозяина. Они согласились не трогать медведя, пока не будет команды. Меня тут слушаются! Я государственный егерь, а не чухры-мухры. Уже много лет. Ко мне приезжают сюда знаменитости.

— Наслышаны, Денис Амосович, — вклинился в егерское бахвальство Сергей Васильевич.

— От кого? — скосил на него глаза Мышковский.

— Да еще в городе от кого-то, — соврал Погорельцев.

— Пусть говорят… А с медведем петрушка тут вот какая. Охотники эти, я сказал, штатные. Медвежью берлогу заметили, значит, они. Им его и положено брать! Разрешение на отстрел у них тоже положено не мимо кармана! Отстреляют, и у них будут мясо, шкура, жир и желчь. А за желчь нынче дают — ого! Понятно?

— Еще бы! — проглотил слюну Сергей Васильевич и глянул на Сербина. Тот ему чуть заметно кивнул.

— За хорошую шкуру медведя нынче в городе и тысячу карбованцев не пожалеют, — продолжал вдохновенно Мышковский. И мясу, и салу — цены нет. В них огромный набор полезности. Допустим, стоишь ты одной ногой в гробу, а медвежий жир пить станешь — нога-то из гроба и выскочит да в пляс пойдет! Вот оно, охотнички мои, как. Медицина все эти свойства признает и не оспоряет. Так что я думаю? Семьдесят рублей за лицензию на отстрел косолапого не цена — пшик! Мелкая ставка в крупной игре.

— Вы — картежник? — спросил Погорельцев.

— Преферансист. Могу предложить пульку для разминки, если умеете.

— Умеем, да игра затяжная, — ответил Сербин, похмыкал, не сводя взгляда с разомлевшего, потного лица пышкинского егеря. — Вам везет в преферанс или больше сидите на мизере?

— Зачастую — везет, — гонористо ответил Мышковский. — Особенно когда попадет длинная масть из-под туза!

— Туз и в Африке туз! — рассмеялся Погорельцев, прикусывая губу. — Удивительно.

— Оттого, что я в карты играю? — спросил егерь.

— Да нет, — вздохнул Погорельцев. — Вы продаете шкуру, мясо, сало и желчь неубитого медведя. Просто веяние времени!

— Я — продаю? — выпучил он глаза. — Ошибаетесь! — Егерь положил дольку огурца в рот и захрумкал. — Я вам исключительно по просьбе Кошелева устраиваю охоту на медведя, и вы же меня укорять вздумали?

— Напрасно обижаетесь, Денис Амосович, — успокоительно произнес Погорельцев. — Мы готовы и раскошелиться. Назовите сумму.

Егерь выдержал прямой взгляд Сергея Васильевича. Мышковский глыбой сидел за столом, опершись на кромку локтями. Выражение лица его было туманным, непроницаемым. Охотники ждали, что он ответит им.

— Мне ваших денег не надо, — начал цедить он сквозь зубы. — Плату требуют те промысловики, которые застолбили берлогу. Они говорили так: если медведя добудете — пятьсот рублей с вас. Если упустите, промахнетесь или уйдет он раненый — по триста с носа. На другие условия они не согласны.

— Ни черта себе! — вырвалось у Погорельцева. — У нас миллионов нет в банке. Это не по-таежному — по-делячески.

— Золотые слова! — Денис Амосович пришел в трепет и смотрел теперь на приезжих так лучезарно невинно, что Погорельцев и Сербин, видя такой неожиданный артистический поворот, оторопели от удивления. — Креста на вас нет, я им говорил, рвачи вы, а не таежники, прохиндеи. Медведь — животное дикое, в лесу живет. А лес-то чей? Государственный! Это не ваша усадьба, так что и нечего тут наживу искать — возьмите поменьше мзду с городских, не позорьтесь! И что вы думаете? Не уломал, не усовестил. Уперлись, как два барана в новые ворота. Толкуют: не будет навара — не покажут берлогу! Медведь сейчас жирный, весь салом затек, так они это сало плюс желчь в семьсот целковых оценивают. Я один год сам покупал жир медвежий — по двадцатке за пол-литровку!

— А вы познакомьте нас с ними, чтобы мы с глазу на глаз потолковать могли, — попросил Погорельцев.

— В тайге они. Промысловый сезон открылся, чего им дома сидеть. Вот времена пошли! — продолжал сокрушаться егерь Мышковский. — Медведь в берлоге сидит, а его продают, будто корову стельную. Неудобно за таких, да куда денешься…

— До берлоги далеко? — спросил Погорельцев.

— Верст шестьдесят на машине, а там пешком через болото — полдня ходу. Это я по их рассказам прикидываю. Они-то все точно знают.

Денис Амосович улыбался, нежно смотрел на гостей, лоб и щеки лоснились, на подбородке проступил пот.

— Что ты обо всем этом скажешь? — обратился Сергей Васильевич к другу.

— Надо подумать, — качнул головой Сербин. — Когда вылазку-то начинаете, Денис Амосович?

— А как сговоримся, так и тронемся. За мною дело не станет.

…С тем они и расстались, оставив егеря досиживать за столом в одиночку.

— Чертовщина какая-то, — стал возмущаться Погорельцев, едва друзья оказались на улице. — Один Мышковский лез со взяткой ко мне, другой пытается сам в чужом кармане пошариться! Ну, Яким бородатый! Черта лысого! Не дам я ему ни рубля.

— Ишь, хочет нас облапошить, — поддержал друга Владимир Изотович. — Он про тех мужиков врет. Если им перепадет какая-то малость из того, что он с нас хочет содрать, то хорошо. Ну и положеньице! Действительно, как по той присказке: не подмажешь — не поедешь. Не повезет он нас на берлогу без подачки!

— А тебе что, руки охота пачкать? — хмыкнул Погорельцев, косо взглянул на Владимира Изотовича. — У нас с тобой таких случаев не было.

— А что делать? С полдороги ни с чем вернуться?

— Повлиять на него надо, — сказал Погорельцев.

— Уж не собираешься ли ты рассказать ему ту историю с его братом? — рассмеялся Сербин.

— Пошел он к черту…

На все лады обсуждали они свое положение и ни к чему определенному не пришли.

А погода все бесновалась. Не утихла она и на следующий день, но мороз к утру усилился. В канавах и лужах воду как застеклило. Жесткий снег поскрипывал под ногами.

Погорельцев вышел к киоску за газетами. Пересек улицу и увидал человека, идущего навстречу ему. Да это же Кошелев.

— Петр Петрович! — взмахнул рукой Погорельцев.

— Доброе утречко, — с улыбкой кивнул Кошелев, пожимая Сергею Васильевичу руку. — Когда приехали? Вчера! И я вот тоже — ездил «мотору» гайки подкручивать. — Говорил он в веселом, шутливом тоне. — Как устроились? Как дела?

Погорельцев кратко поведал о своих злоключениях. Кошелев выслушал. У рта прорезались скорбные складки, глаза сузились.

— Да он спятил! Мы с ним как договорились? Добудете зверя — угостите мужиков, как водится. И все! У костра да за доброй беседой — за милую душу ведь, а?.. Ах он паршивец!

— Неунывный вы человек, Петро Петрович! — повеселел Погорельцев. — Оставлю, наверно, я город, приеду в колхоз к вам прорабом. Вот понастроим тогда!

— Хоть сейчас заявление пишите!.. Вот что, Сергей Васильевич. Пошлем-ка мы этого Дениса куда подальше. Дело в том, что наш ветврач Петроченко, Николай Никодимыч, тоже засек берлогу. Я об этом недавно узнал. Мужик он — дай бог какой добрейший и вернословный! Уж этого-то я знаю не с того боку, с какого мне пышкинский егерь известен. Идем в контору, я позвоню, он вас возьмет в компанию…