Annotation
Основной темой повестей Владимира Колыхалова, представленных в этой книге, стала тема самоутверждения человека как личности, выбора жизненной позиции, ответственности за свою судьбу.
Колыхалов Владимир
Крик коростеля
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
Тающие облака
1
2
3
4
5
6
7
Ненастные дороги
1
2
3
4
5
6
7
8
9
Сверчок
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
Колыхалов Владимир
Крик коростеля
Крик коростеля
Александру Каялову
1
К бессонным ночам Александр Константинович Бобров давно привык: профессия капитана-инспектора рыбоохраны приучила его полуночничать — браконьер чаще всего норовит темнотою прикрыться. Тут не зевай, не спи…
В эти дни Боброву надо было идти в рейд, но из-за болезни жены Ксении пришлось задержаться, испросив у начальства отгульные сутки. А их в запасе у капитана-инспектора хватало, так как он, почитай, в весеннюю, летнюю и осеннюю пору дневал и ночевал на реке, гоняясь, по словам его тещи, «за татями». Время для службы рыбоохраны стояло натужное, а он был вынужден мешкать, помогая жене поскорее встать на ноги. Это и бередило бобровскую душу — приходилось как бы отлынивать от служебных дел. У жены случился острый аппендицит, увезли ночью по скорой и сразу под хирургический нож. Операция вышла тяжелая, с осложнениями. Теперь Ксения выписалась, но все еще «шатко ходила», держась за стены. Переживал за нее, за работу, оттого и спал плохо или вовсе не мог сомкнуть глаз.
Уже приближалось утро необычно раннего для Нарыма лета. Светлые шторы на окнах окрасились алым; скоро заря займет полнеба, прольется в озера и реки, высветит стены и крыши домов по всему Медвежьему Мысу…
Дело свое в управлении охраны рыбных запасов и вод Александр Константинович вел исправно почти десять лет кряду. Относился он к крепкой сибирской породе — роста саженного, в плечах крутой, с крупным выдубленным лицом, светлоглазый и светловолосый. О нем говорили, что он прямодушный и живет по заповеди: не укради.
На его-то работе, при его-то возможностях можно было жар загребать чужими руками. Хорошие люди к Боброву тянулись, мошенники за версту стороной обходили, ибо был неподкупен Старший Ондатр, как он сам себя окрестил давненько уже под веселую руку.
Бобров считал себя человеком в какой-то мере счастливым, потому что с природой он жил в ладу, в меру сил охранял ее, «не живодерничал», и всякое надругание над ней отдавалось в его душе болью.
Каждую зиму молил Александр Константинович прихода большого паводка: уж разлив так разлив, чтобы и хлам с земли смыло, и напитало луга влагой и илом, и рыбы могли всласть отвести свою брачную пору. Когда-то оно так и было, но последние годы застопорило. Началось удручающее мелководье: заливные луга на глазах превращались в суходолы, полноводные прежде протоки мелели, озера будто вычерпывал кто — и обнажались чаши до дна с высохшими ракушками. Нерестилища заболачивались, зарастали кочкарником, а по кочкарнику поднимался стеной таволожник, ушасто топорщилась трава-резунец.
Да только ли это! Сама Обь приуныла, не стало в ней шири былой, ослабло течение, косы, закоски да острова куда ни глянь. Прежде обильные паводки намывали на пойму ил, от которого разнотравье густело, кипело в цветении от середины и до заката лета. Теперь же маловодье и здесь оставляло след грусти. Скудели луговые злаки, редели косяки рыб, утиные стаи и всякое водяное зверье. А тут пришло еще в чьи-то умные головы подпитывать луга мочевиной. Горы мешков громоздились теперь по обским берегам. После покоса удобрения рассеивали по низинам и чисто выбритым гривам. На растительности эта мера неплохо сказывалась, травы взаправду тучнели и колосились, но рыба дохла по озерам, истокам. Дождями яд смывало в ближайшие водоемы, и беды просто было не избежать.
Рыбе вредили и с разных других сторон: когда случались разрывы нитки нефтепровода, когда выплескивали нефть из скважин при испытаниях. Исходила порча от заправочных станций — наземных, плавучих. От множества судов, капитаны которых не стеснялись спускать замазученные подсланевые воды в реку. Вредил молевой сплав леса и изношенные корпуса катеров, самоходок, затопленные вблизи Медвежьего Мыса и во многих иных местах.
Не сокращались, а множились и любители воровской рыбалки.
Чем больше терпела природа, чем хитрей, изворотливей становились ее хулители, тем яростнее ввязывался в борьбу Старший Ондатр, не обольщая, впрочем, себя скорой победой…
На часах было пять. За раздумьями Бобров не услышал, как поднялась со своей постели теща, Агафья Мартыновна, молчаливая, вкрадчивая старуха. Из кухни в спальню доносились осторожные всплески: Агафья Мартыновна ополаскивала подойник, наводила корове пойло.
«Опередила меня!» — подумал Бобров и живо вскочил с постели. Тугими ладонями он растер себе щеки, надел стеганый атласный халат. На катере у него была флотская форма, но дома любил он в халате пощеголять, сам над собою подшучивая, что похож в нем на какого-нибудь раджу или шейха.
— Шура, ты что так рано? — слабым голосом спросила Ксения.
— Сегодня поеду в рейд. Тебе уже лучше. Обойдетесь как-нибудь тут без меня, — отвечал он негромко. — Я почти и не спал. За ночь на полчаса, может, всего и забылся. И то пригрезилось, будто яр обвалился, такая огромная глыба, и прямо на рубку моего старого «Гарпуна».
— А бывает ли так? — насторожилась Ксения.
— Если причалить к обрыву, где моет, то запросто. Но «Гарпун» на приколе в широкой заводи. Там безопасно, мать. — Бобров по локоть засучил рукава халата, собираясь идти умываться и бриться. Он был возбужден, как всегда, перед рейсом. — Поперла нынче вода! Четыре весны подряд настоящего паводка не было. Помнишь, Ксения, я себе места не находил?
Ксения глядела на мужа ласково. Слава богу, взбодрился мужик у нее, сошла тень с лица, спина не сутулится. По нему и не видно, что с вечера до утра таращил глаза в потолок…
На кухне, стоя у зеркала, Бобров сейчас брился. Жесткость волос на лице понуждала его делать сперва горячий компресс, а уж потом пускать в ход помазок и бритву. Чужестранные лезвия, которыми нормальные люди могли пользоваться многократно, тупились быстро о щетину Старшего Ондатра. Смахивать такую растительность было все равно, что косить перестойную осоку.
Выбрился чисто, оглядел себя с разных сторон. Глаза с зеленцой, белки выпуклые. Привычки щуриться Александр Константинович не имел, только приспускал веки при ярком свете солнца, да еще когда мошка налетала, а это из тварей тварь — во всякую щель залезет, вкровь искусает, хотя и смотреть там не на что. У Боброва нос крупный, лоб покатый, волосы рыжеватые и на темени редкие, зато на затылке и по вискам — густые, с легкой волнистостью. Лицо красноватое от загара и ветра, черты выразительные. Тем, кто видел его впервые, запоминался он сразу.
Сбросив халат, Бобров натянул трико цвета морской волны, ткань облегла ладное тело. Александр Константинович вспомнил слова, сказанные когда-то Агафьей Мартыновной:
— Ты, Шура, если хватишь быка за рога — бык попятится!
В хозяйстве он за троих ворочал, и теще с женой этого было достаточно. Опасная служба его на них наводила страх. До поры их переживания были скрытными, но когда прошлым летом кто-то ударил картечью с берега, продырявил борт лодки, а в него по счастливой случайности не попал, Агафья Мартыновна с Ксенией в один голос взялись уговаривать оставить «Гарпун» другому, перейти на рыбозавод возить ларевки от рыбаков со свежим уловом. Тихая теща, малословная, а тут напирала на зятя во всю свою силушку. Она говорила:
