Погорельцев хмурился и молчал. Борис Амосович видел, что он колеблется.

— Куда предлагаете заглянуть-то? — усмешливо спросил Сергей Васильевич, решивший теперь окончательно, как и советовала ему Сербина, не уходить от событий.

— Где вы живете?

— У спортивного комплекса.

— Кафе «Цыплята табака» устроит? Там приличная кухня, уют и музыка.

— Знаю.

— Тогда в шесть тридцать, если не возражаете…

Борис Амосович потер ладони, покивал одобрительно

и довольно запустил пятерню в нагрудный карман пиджака, вынул бумажку.

— Хочу вас просить пробежать этот списочек. Тут все мои нужды.

Сергей Васильевич «пробежал» список, положил на него ладонь и сказал:

— Знаете ли, многовато. Да и не всем мы вас можем снабдить. Например, оцинкованное железо. Нам отпускать его на сегодня частным лицам запрещено. Это сейчас такой дефицит…

— Понимаете, — перебил его кандидат наук. — Была крыша шиферная — я ее снял, перекромсал половину листов. Теперь хочу накрыть только цинком! Вечная будет кровля! И красить не надо.

На Погорельцева взирали масляные, искательные глаза.

— Не могу, — развел руками инженер.

— А кто узнает? Я куплю и покрою, а уж сдирать крышу не будут!

— Но как вы купите-то его? — не удержался от улыбки Сергей Васильевич.

— Просто. Выпишу обыкновенное листовое, а вы мне отпустите цинк! Разница в цене пойдет вам. Понимаете?

— Интересно! — хохотнул Погорельцев. — Так и разбогатею, глядишь. — Две-три сотни — немалый куш!

Борис Амосович глядел в упор на Сергея Васильевича, примаргивал, ласково двигал бровями. Погорельцев чувствовал, как у него наливаются мочки ушей малиновым цветом, как ему становится жарко. Мышковский казался невозмутимым, только пальцы слегка выдавали волнение: теребят, мнут поля и без того помятой шляпы.

Никогда еще так открыто не пытались покупать Погорельцева. Выручить человека так просто, по мелочи, Сергей Васильевич не отказывался — вырезать стеклину, налить банку краски, зачерпнуть ведро гашеной извести. А в остальном… Ну и ну! Сидит перед ним гусак и клювом щелкает.

— Щекотливо все это, — кисло поморщился инженер и тряхнул головой. — Двести листов цинка! Что, с запасом хотите взять? Попробуем, черт побери!.. Договорились, в шесть тридцать вечера я подойду к «Цыплятам»…

Мышковский картинно откланялся и тут же ушел.

День длился долго, тягуче. Погорельцев не находил себе места, на все лады представляя, как оно выйдет все, в какую повернет сторону. В начале седьмого, глядя с тоской в окно на падающий снег, он позвонил жене.

— Сегодня появлюсь дома не раньше девяти-десяти часов. Не теряйте меня.

— А что так поздно? — спросила Клавдия Федоровна.

— Деловая встреча наклюнулась.

— Если не секрет — с кем?

— С Мышковским. Я тебе говорил.

— Господи, — вздохнула Клавдия Федоровна на том конце провода. — Гони ты его подальше.

— Не могу. Он же направлен ко мне самим начальником треста. Не обижайся. Все будет в норме, ведь завтра рабочий день.

Кафе «Цыплята табака», которое замыкало собой широкую улицу, некогда было обыкновенной пельменной, где подавали к столу не только разбавленный уксус, но водку и пиво, тихоокеанскую сельдь и отбивные котлеты. Потом эту шумную точку общепита кто-то свыше прикрыл, дабы не кидалась в глаза подгулявшая братия, толпой стоящая у входной двери. Кафе представляло собой низкое, неказистое помещение. Но внутри стены и потолок отделаны деревом, чеканкой. К дверям снаружи была прибита бронзовая львиная морда с кованой цепью в ноздре. По вечерам тут играл оркестрик, за дубовыми столами удобно и широко рассаживались посетители и пили коктейли. Усатый бармен чинно стоял за стойкой на фоне пустых бутылок иностранного происхождения. Тут красовались емкости из-под ликеров, ромов, виски, джинов, бренди, коньяков «Наполеон», «Курвазье», португальских портвейнов и прочей веселящей благодати. Но содержимое этого спиртного импорта отсутствовало, зато был отечественный коньяк невысокой пробы, ликеры и яблочный сок, на основе которого и составлялись различного рода коктейли. Только коктейли! Коктейли для всех рядовых посетителей. Тот, кто не имел здесь знакомства, больше не мог получить ничего в чистом, не смешанном виде. Коктейли, а к ним — цыплята, которые были и не цыплята, а расчлененные на куски бройлеры. Какой-то остряк, видимо, знакомый с палеонтологией, назвал это блюдо из бройлеров «жареным птеродактилем». Кому доставалась нога «птеродактиля», кому крыло, кому шея. Но все это было поджарено до румяности, начесночено и вызывало аппетит даже у сытого человека.

Мышковский с Погорельцевым вошли и сели в конце зала за стол, где в вазе зеленого бутылочного стекла стояла веточка кедра.

— Место для комсостава, — доверительно сказал Борис Амосович. — Я тут частенько бываю. Меня тут знают.

Русоволосая пухленькая официантка подошла к ним без промедления, улыбнулась и вопросительно уставилась на Мышковского.

— Нам по порции копченого муксуна, по цыпленку, по клюкве с сахаром и по стакану чая с ложечкой, — продиктовал Борис Амосович.

Очаровательно улыбнувшись, поморгав наретушированными веками, русоволосая царапнула карандашом в книжечке и удалилась. Минут через десять она принесла на подносе заказ. Мышковский пододвинул один стакан Сергею Васильевичу со словами:

— Прошу поднять за содружество науки и производства!

— Это коктейль? — опросил Погорельцев.

— Чистый коньяк. А ложечка — для маскировки. Коктейли — затея французская. Они, прямо скажем, не для Сибири! Что сходит в Шампани, то не приемлемо в Нарыме.

Выпили, приступили к еде. На тарелке перед каждым румянилось и блестело жиром по мускулистой ноге бройлера; желтели ломтики подсахаренного лимона. Кандидат наук выдавил сок на жареное птичье мясо. Погорельцев проделал то же. Обмакнули пальцы в судок с водой. Ели молча, сосредоточенно. Постепенно допитый до дна «чай с ложечкой» брал свое. Разговор завязался.

— Трудно работать в науке? — поинтересовался Погорельцев.

— Как и везде, где отдаешь себя целиком, — был ответ раскрасневшегося Бориса Амосовича.

— Понятно…

— Но в строительстве, наверное, тяжелее всего! Наш город лет двадцать тому назад почти не строился. Я имею в виду жилье. Мизер! Какие-то жалкие двухтрехэтажные домики! Зато в последнее время — скачок! Сергей Васильевич, вы любите собирать грибы?

— Только не червивые.

Мышковский не уловил иронии, продолжал:

— В городе создана строительная индустрия. И вы ее представитель!.. Мусенька! Еще, дорогая, нам с другом по «чаю».

Белокурая официантка издали кивнула и пошла в буфет.

— Прелесть, проказница! — мотнул головой в ее сторону Борис Амосович. — Посмотрите, какая походка!.. Моя бывшая студентка. Вышла, дурочка, замуж на втором курсе, и вот теперь… возле рюмочных дел. Не осуждаю! Каждый находит себе дорогу в жизни по-своему. Я считаю, женщинам вообще надо больше рожать! У вас сколько детишек, Сергей Васильевич?

— Одна дочка…

— Заводите еще! Очень рекомендую. Вот мне доходит шестой десяток, у меня детей двое, а иной раз мерещится, что мог бы дерзнуть! Вы — моложавы. Не мешкайте!

Погорельцев слушал и скромно молчал, поглаживая щеку, рассматривал чеканку на стене перед собой. Там на листе железа была выбита голова лося в профиль с таким выпуклым глазом, будто ему во время гона соперник ладно поддал в драке рогом.

— Не упускайте момент! — весело продолжал Борис Амосович. И засмеялся. Вышло у него это так необычно, так особенно, что смех Мышковского напомнил Погорельцеву блеяние барана. Причем лысина стала потной, блестящей, как снятый со сковороды жирный блин.

После второго стакана «чая» Борис Амосович почувствовал себя на подъеме и уговаривал инженера пойти «по третьему кругу». Но Сергей Васильевич заупрямился круто.

— Завтра работа.

— А у меня ее разве нет? — вроде обиделся Мышковский. — С утра — четыре часа лекций. Потом — зачеты. Потом…