— Могу дыхнуть — я трезвый… Отлучался домой на часок перед самым утром за провизией.

— Как проникли?

— Заднее стекло в рубке выдавили.

— Едрит твою в сантиметр! — выругался Старший Ондатр. — Что украли?

— Пойдем поглядим вместе. Я тебя жду…

Через люк в рубке они спустились в салон. В иллюминаторы уже вовсю лилось солнце, свет падал пучками, играл. День обещал быть знойным, без ветра.

3

В каютах все было вверх тормашками. Попытка сорвать приваренный к полу сейф, где хранились патроны к ракетнице, ворам не удалась. Тонкий согнутый ломик валялся около сейфа да еще нож со сломанным кончиком: видать, ковырялись в замке, пока не хрустнуло лезвие. Воры сняли штормовки с вешалок, прихватили пару новых болотных сапог, два надувных матраца и резиновую лодку. С камбуза утащили непочатый ящик лимонада.

— Эх ты, Павлуха! — сплюнул Бобров. — Не надо было тебе до моего прихода с катера исчезать.

— Разве я думал? — Черные глаза ханта обволоклись влагой.

— Тебя караулили.

— Что теперь делать?

— В милицию заявлять.

— Там Смагин. — Сандаев потупил взгляд, веки его задрожали. — Я виноват, а он на меня и так косится. В прошлом году раз пять вызывал на допрос, все допытывал, где запчасти стянул для своего тракторишки. Не верит, что из хлама собрал, из кучи металлолома.

— Ты, Павлуха, умелец у нас.

— Я за свое ротозейство сполна заплачу. Только бы вот обойтись без милиции, — почти жалобно попросил моторист.

— Иди за Фролкиным, — сказал Бобров. — Буди его, он спать горазд! Есть такие работнички: им на службу, а они — позевать!

Сандаев пошел в поселок, а Бобров прибрал постели, вымел сор из кают, протер мокрой шваброй пол на камбузе и в рубке, выдраил палубу, расставил и разложил все как было. Когда на «Гарпуне» стало свежо и чисто, Александр Константинович разделся до плавок, зачерпнул из реки воды и окатил себя с головы до ног. Окатывался забортной водой Старший Ондатр с завидным постоянством от ледохода до ледостава. Никто из команды катера не мог в этом с ним потягаться. На что Павлуха Сандаев считался крепким на холод, и тот не отваживался подставить спину под забортную воду ранней весной или поздней осенью.

После купания Бобров отомкнул замок от дизельной, спустился в машинное отделение, проверил горючее, масло. Все было в порядке, солярки и смазки с запасом, можно идти в дальний рейс. Поджидая товарищей, Бобров сел на палубе загорать. Солнце выпаривало влагу из швабры, что, раскуделенная, лежала у трапа. Мысли у капитана-инспектора были невеселые, но он старался их отогнать. На берегу, справа и слева стояло много причаленных лодок, но пока ни один владелец не появился здесь. Только Боброву подумалось о безлюдности берега, как он увидел, что кто-то спускается с удочками. Старший Ондатр узнал районного судмедэксперта Пинаева. Пинаев уже лет десять работал в Медвежьем Мысу на этой дьявольской, по мнению Боброва, должности и, кажется, не унывал. Александр

Константинович мог представить себя на любом другом месте, но не на месте судебно-медицинского эксперта. Трупы его не пугали — отвращал запах. Боброву не раз приходилось искать и вылавливать утопленников, распухших, с присосавшимися ракушками. И этого было с него достаточно, чтобы после неделю морщиться, содрогаясь от приступа тошноты. Можно перетерпеть подобное дважды, трижды, но чтобы из года в год, ведь не проходит лета, когда бы большая река не заманивала кого-нибудь к себе навечно…

— Здравия желаю, Александр Константинович! — по-военному приветствовал Боброва судмедэксперт, кладя удочки в лодку и ставя туда же вместительную, закрытую «молнией» сумку. Одет был Пинаев в импортную трикотажную блузку с изображением пантеры.

— Здорово, Яша! — Бобров как-то сразу повеселел. — Рано ты удить собрался. Поди и не клюет! Июнь — на рыбу плюнь.

— Когда наживишь пожирней да потолще — клюет! А не поймаем, так петуха в котел!

— С кем едешь?

— Да тут с одной. Должна подойти… Пепси хочешь? Прямо из холодильника.

— Где достаешь?

— Из Новосибирска привозят. Там ведь у них завод. Мы — водку американцам, они нам — бодрящее пойлице! Меняем шило на мыло.

— Ты еще в отпуске?

— Пять дней осталось.

— Поднимайся на борт нашего корабля. Чуток посидим.

Бобров сходил в каюту, принес стаканы и конфет. Пепси-кола была настолько холодной, что у Старшего Ондатра перехватило горло и заныли зубы.

— Потрошить опять едешь? — подмигивая, спросил Пинаев, вяло разжевывая конфету.

— Это ты у себя там кромсаешь, а мы охраняем рыбу. — Старшему Ондатру Пинаев нравился, но встречались вот так они редко. — Ты поди по своей клиентуре соскучился?

— Да нет. Без меня там обходятся. Да и бедняги мои не ропщут. А уж как ты своих тронешь, то они и пищат, и кусаются, и картечью стреляют. Опасны живые, не мертвые… Вот сравнить меня и терапевта. Один жаловался, что некоторые больные, когда им бюллетень не дают, так сильно начинают изображать насморк, что чихают врачу прямо в лицо, не отворачиваясь. Хорошо, если этот больной не заразный! А если он вирусами начинен? И марлевая повязка не спасет.

— В таком случае, Яша, тебе бояться действительно нечего, — рассмеялся Бобров. — Скажи, разговоры о рыбоохране в поселке идут?

— Что о вас плетут, ты и сам знаешь. Главный объект снабжения — Ника Фролкин. Считают, что он умеет держать нос по ветру.

— Люди скажут! Им палец в рот не клади. — Бобров глядел на струящуюся за бортом воду. — А нас сегодня воришки нагрели! Не думано, не гадано, а сталось.

— Отомстил кто-то вам, я думаю, — предположил Пинаев, скатывая в ладонях шарик из конфетных оберток.

— Мальчишки, наверное, — сказал Бобров. — На лимонад, и то позарились. — Он повернул лицо к яру и тут же воскликнул: — Кого я вижу! Любка топает. Это к тебе, Яша?

— Ко мне. Не ревнуешь?

— Боже избавь! — рассмеялся Старший Ондатр, откидываясь на спинку сиденья и кладя руку на голую грудь. — Насчет Любки надо Фролкина подковыривать. Он в ее огороде частенько петрушку рвет! Ты с ним, смотри, не сцепись.

— Устаревшие сведения, — замотал головой Пинаев. — Любка ему давно отходной дала… Тихо, она идет.

Свежая молодуха, невысокого роста, полная, направлялась к мотолодке Пинаева. На ней туго сидел олимпийский костюм малинового цвета. Она бухнула рядом с пинаевской сумкой свою — глухо звякнуло стекло, гулкнул дюралюминий лодки, рассыпался нагловатый Любкин смех.

— Любша, как давно я тебя не видал! — нарочито взволнованно крикнул ей Александр Константинович. — Что несешь — петуха? С петухом или курочкой на рыбалку теперь самое время ездить: рыбка на лугах пасется — червячком ее не прельстишь!

— Зубоскал ты хороший, Старший Ондатр! — звонко откликнулась Любка. — Думаешь, что не добудем на уху?

— Да попробуйте. Только приговаривать надо, мол, клев на уду — шиш добуду!

— На крючок не пойдет — подолом зачерпнем! — озорничала молодуха.

— Не возбраняется! — Бобров подбоченился, провел пальцем по мнимым усам. — Лови подолом, только смотри, чтобы какой налим мимо не проскользнул!

— Мы с Яшей опытные — не упустим! — отбрила Любка.

Работала она в коптильном цехе Медвежьемысского рыбозавода. В отпуск на сторону ездила редко, любила больше шалаши и костры. Бездетная, незамужняя женщина, она с радостью пускалась бродить поближним и дальним приобским местам.

У Любки были глаза удивительные: левый напоминал лимонный топаз, правый — дымчатый, и зрачки постоянно блестели.

Пинаев пошаливал с Любкой, как временно влюбленный в нее, скрашивал отпускную скуку. В нем тоже неистребимо жил дух скитальца. Боброву такие бродяги нравились.

Пинаев и Любка столкнули лодку, сели и помахали ему. Мотор взревел, дюралька окуталась пеной и брызгами, направляясь к Оби. Старший Ондатр отчего-то вздохнул, сладко потянулся и опять стал глядеть на яр, ожидая Фролкина и Сандаева. Но яр был пуст. Лишь по крутому спуску брели коровы, влекомые запахом сочной травы на луговой стороне Панигатки.