Бобров захватил лоб ладонью.

— Неужели же самого Глушакова? — Старший Ондатр весь в ожидании напрягся.

— Его, Смагина и Абрамцева с нефтебазы, — протараторила Любка, тоже взобравшаяся по трапу на катер.

— Вот это букет фиалок! — воскликнул Бобров и тут же нахмурился. — Жалею — меня там не было! А Ника Фролкин?

— Он в задержании участвовал. И мы там как раз оказались. — Пинаев кивнул на Любку.

— Как понятые, что ли?

— Как понятливые! — Свет заходящего солнца мягко плавился в разноокрашенных глазах Любки.

Старший Ондатр только теперь заметил, что дождь кончился, на западе, в широкий разрыв заволоки, свежо и сочно голубело небо.

Пинаев с Любкой спешили. Бобров, не удовлетворенный их торопливым рассказом, зашел поутру в дом Ники Фролкина. Тот еще спал и поднялся на стук нехотя, всклокоченный и помятый, с неизменным рубцом от подушки на пухлой щеке. И взгляд его бегал, и слова с языка срывались с трудом. Александру Константиновичу все же удалось вытянуть из него некоторые подробности.

«Державин» пришел в Медвежий Мыс ночью. Это щеголеватое судно значительно превосходило «Гарпун» по всем параметрам: изящной формой, числом удобных кают, отделкой их и убранством, салоном, который был устлан коврами и обставлен дорогой мебелью. Все блестело, сверкало внутри и снаружи «Державина». На высоких, ажурных мачтах вились флаги и вымпелы. Радиостанция, установленная на нем, позволяла держать связь практически с любыми точками по Иртышу и Оби. Куда как дивно выделялся «Державин» рядом с облупленными к концу навигации, закопченными самоходками, шпаловозами, танкерами, флотом кооператоров и прочими маломерными, на износ работающими судами. Как франт бросается всем в глаза среди серой толпы, так этот кораблик был на реке отовсюду обозреваем.

Флагман бассейновой службы рыбонадзора, «Державин» был в непосредственном ведении начальника всего Обь-Иртышского управления охраны рыбных запасов и вод Низкодубова, человека предпенсионного возраста, осанистого, холеного, с непроницаемо строгим, сухим лицом. В кителе с золотыми шевронами, Низкодубов напоминал адмирала.

Низкодубова на «Державине» на этот раз не было, а появились на нем два старших рыбонадзоровца. Они-то и подняли в полночь с постели Фролкина, посадили на судно и сразу же вышли на «отлов» браконьеров.

Первые дни и ночи почти ничего им не дали: нарушители или не попадались, или случались мелкие и с такими мизерными уловами простой обской рыбки, что составлять грозные протоколы и предъявлять иски суду было, собственно, не из-за чего. Однако рыбоохранники помнили заповедь «ищи и обрящешь» и продолжали вспенивать мутный паводок, подымать широкие — от берега до берега — волны.

Засада на вора — прием отработанный. А вору ночью в пору.

Однажды опять укрыли «Державина» в глухой протоке за островом. Охранники шустро снялись с него, расселись по лодкам и пошли по Оби-матушке вниз. Нике Фролкину было приказано «не забегать вперед батьки в пекло», следовать на почтительном расстоянии сзади, ибо его красный «Крым» в здешней округе был хорошо знаком. Ника так и делал, а те двое неслись с такой спешностью, будто старались удрать от преследования…

На сей раз успех шел им в руки. В одном месте богатого нерестилища стояли у берега две мотолодки, а трое мужчин топтались на невысоком яру. Два рыбоохранника, одетые «по-сермяжному», подъехали к ним, поздоровались. Ника на «Крыме» прошел в отдалении, убрал газ и начал копаться в моторе, как бы устраняя возникшую вдруг неисправность. Ника оставил мотор, взялся за весла, подгреб к берегу и напряженно издалека следил, что происходит там, у двух воровских дюралек. Фролкин знал, что были за люди те, кого предстояло сейчас брать с поличным. Знал и был весь в смятении.

Трое на берегу были веселы, разговорчивы, принялись рассуждать о погоде, о нынешнем паводке, о ловле рыбы плавежной сетью. Фролкину передали потом подробности беседы рыбоохранников с нарушителями.

— Хорошо попадает? — спрашивали.

— Неплохо, если добрая сеть, если посажена мастерски. Если стенистая. Если нить липкая, тонкая, — объяснили охотно подъехавшим.

— Видно у вас такая, и — длинная!

— Семьдесят пять метров!

На кромке яра стояла недопитая бутылка водки. Хозяева предложили приезжим по стопке… И тут им выложили полномочия. Тут же подали сигнал Нике, чтобы ехал сюда поскорей.

— По сигналу ракеты я подъехал… для опознания лиц.

— А Любка с Яшей как там оказались? — Бобров не отрывал пристального взгляда от лица Ники Фролкина.

— А ты про них… откуда знаешь? — Глаза Ники егозили, припухлые веки мелко вздрагивали.

— Ну, надо думать, не от сороки, которая некоторым все новости на хвосте приносит. — Бобров с трудом сдерживал охватившее его раздражение. Он видел, что Ника до сих пор еще не оправился от испуга, и вряд ли освободится. Разве не Фролкин ему, Боброву, постоянно внушал «не плевать против ветра», «не мешать жить козырным тузам». — Не скрытничай, — настаивал Александр Константинович. — Хочу правду знать.

— Ты про эту халяву и судмедэксперта? — Ника уставился в потолок, покраснел. Напоминание о Любке было ему неприятно. — Мимо они газовали на лодке. Их до кучи и пригласили, как понятых…

Из дальнейших слов Фролкина картина нарисовалась такая. Охранники обнаружили в кочках мешок с рыбой — легко нашли по истоптанной прошлогодней траве. Смагин, тяжело отдуваясь, с искаженным лицом рвал мешок из рук охранников. Натренированный, крепкий, он уже было осилил их, и тогда оба рыбоинспектора положили руки на кобуры пистолетов. Смагин мешок выпустил, заметался по берегу, скверно ругаясь, выкрикивая, кто он такой и кто остальные, что им честь отдавать надо, а не хватать, как последнюю тварь…

При этой сцене нутро Фролкина сжалось, язык прирос к небу, он отводил глаза, чтобы не встречаться взглядом ни с кем из троих задержанных. А Любка, зараза, всех отчетливо назвала поименно и пофамильно, перебрала все их должности и общественные посты, да еще отпускала язвительные словечки в адрес каждого. Пинаев, когда обратились к нему, подтвердил все то же самое, но в мягких тонах.

Директор нефтебазы Абрамцев, ссутулившийся и серый, отошел в сторону и присел на коряжину. Глушаков и Смагин глухо переговаривались, кажется, упрекали друг друга. Тем временем рыбонадзоровцы вытряхнули на землю улов, пересчитали: сорок стерлядок, восемь кострюков.

— Тысячу шестьсот рублей преподнесут им по судебному иску, — быстро прикинул в уме Старший Ондатр. — Ну, нарвались наконец-то! На весь район засветились. Как поступили с уловом?

— Сдал в общепит — тридцать четыре кило. Протокол и квитанция — на «Державине». — Фролкин переминался и морщился. — Понимаешь, корячится уголовное дело. Но, я думаю, до суда не дойдет.

— Почему?

— Местные власти не захотят выносить сор из избы.

— Тебя уже вызывали куда-нибудь? — Бобров закусил губу.

— Пока еще нет, но звонили. Начальник милиции Гришин подробно расспрашивал… Потерять руководителя следственного отдела ему не хочется.

Бобров ударил себя по бедрам.

— Смагин и Глушаков вконец изнагличались! Зимой соболей стреляют, летом ценную рыбу гребут! И все им прощается. До каких это пор?

— Не хочется связываться, — понуро ответил Ника.

— А я рад! Хоть в омут брошусь, хоть еще больше врагов наживу, а замять скандал не дам…

Старший Ондатр вышел от Фролкина взбудораженный. Ему не терпелось окунуться в этот чертовский круговорот.

Дома его встретили с радостью. Ксения уже прогуливалась по двору.

Хозяин наполнил квартиру гулом тяжелых шагов, обычным своим громкоголосьем.

— Агафья Мартыновна, — квас-то не перекис? — гудел Александр Константинович.

— Подмолаживала, — ластился голос тещи.

Квас он пил с кряком, ладонью во всю ширь ее вытирал губы, хвалил напиток, зная, что от похвалы его Агафья Мартыновна будет еще добрее и уважительнее.

Наедине с Ксенией, в их небольшой, но уютной спаленке, Бобров спросил: