Следующим летом Нина Игнатьевна пустила нас в дом. За прошедший год она явно постарела и осунулась, как оказалось — из-за серьезной болезни. Мы разговаривали в комнате, на кухне гремела посудой соседка Валентина (помогала по хозяйству). Отчасти из-за ее присутствия, отчасти из-за болезни Нина Игнатьевна рассказывала о своих злоключениях хриплым шепотом, порой еле слышно.
Соседки-колдуняки совсем ее измучили:
Вот они мене сушуть… руки ноють, сердце — тук, тук, тук, задыхаюсь, не могу… Тут болит, потом на спину, уже на позвонок, начнут, знаете, начнут как кататься какие-то комки… Вот эта вот мне насажала рожи, в этом доме, москвичка. Морда вот такая во, красная, огневая, температура более сорока, и по лицу шишки черные прямо, ой, страсть показаться! И вот я в К. съездила, эту бабушку знаю, и вот к ней ездила <…> Одни вот ноги, а тут вот ничего у меня нету. Вот тут на мене надето пять штук — двое штанов, три платья и рубашка. А так — скелет. Вот как она сделала? Как она, эта изо всей деревни колдуняка? Сильная <…> Вот эта мене давала вещи, я не знала сперва, как она приехала… Как-то мне пальто дала, потом платье. Я пошла к своей бабушке, она мне: «Покидай всё их, они наговорные». Я их все покидала.
Не довольствуясь воздействием на здоровье Нины Игнатьевны, колдуньи насылают на нее насекомых:
Я молитвы читаю, они мне не дают читать — и пчелы летять, и мухи черные какие-то летять, они не дают мне читать. Они с насекомыми работают, с птицами, с пчелами, с мухами.
Соб.: А откуда вы знаете?
А откуда… как же я не знаю, ни с того, ни с сего летят, я махаю веником, они на меня летят, значит, это они посылают <…> Даже вот она адреса оставила на бумаге. Им, наверно, легко пролазить, что ль, через бумагу, не знаю. Прям моментом у хате мухи, куда я, туда они, я бью их, они за мной. Ну, я поняла, это уж они.
И сами колдуньи в образе птиц и животных (мышей, лягушек, змей, кошек, собак) проникают в ее дом и на двор:
А они на меня шум наводят, как будто утка — у-у-у. Они из меня всю кровь высосали. А эта — ш-ш-ш, она птица, эта колдуняка. А другая, эта Мария Ильинишна, ей прозвище дали — лягушка.
Соб.: Что, она превращается в лягушку?
Да, да. У меня у сенцах…
Соб.: А птица какая, какой породы?
А птица — вот как галка <…> А в обед ужака поймали, с картохи пошли жуков собирать, — вот такой длиннай, вот такой вот толстай, прямо под ногами! Я чуть дар речи не потеряла! «Люд, — говорю, — сбегай быстрей, беги, — говорю, — за тяпкой, щас мы его…» Побежали за тяпкой. Идем назад с тяпками — нету ужака. Идем — ужак за нами. И вот привязываем к тяпке, сами обираем жуков. Тяпка за нами — ужака нету. И вот уже не ужак, а гадюка.
Соб.: Это московский дед?
Да.
Соб.: Почему вы думаете, что дед?
А он глядить, вон от его дома и ползуть <…> Ходит тут одна колдуняка, она черту руку отрубила, и этой рукой как-то… Вот она тама прямо ходит-ходит… И вот по бурьяну ко мне… лезет. Вот лампочка тут горела, на улице. Я еле на гору взбежала, умерла со страху! Ладно. Прибегла суда, околицу открыла… К погребу пошла — собака! Грудь белая, попа черная. Там околица, под околицу лезет. Говорю: «Ты куда, змея, лезешь?» Она к колонке-то побегла, два раза вот так вот тряханулась: «Мяу, мяу!» И кошкой сделалась. Я прибегла сюда, в сенцах закрылася. А она наутро и говорит: «Ну и ты смела´, ну и ты смела´!» Говорю: «Смела´ — не смела´, а я больше не буду с тобой ходить». Мне так напротивело это, как они — день и ночь, день и ночь. Ох, невозможно было спать. Я говорю: «Ах ты, змея колдовская», — на ее прямо так говорю. И они меня мухами травили. Надоело, не могу… Они говорят: «Это блокаду тебе на ночь сделали». Я говорю: «Какую блокаду?» Гипнозную каку-то, говорит, блокаду. Они собираются в доме рядом со мной, собираются все… Между собой беседуют, я не знаю, я же с ими не общаюсь.
Причиной вредоносного воздействия соседок Нина Игнатьевна считает не просто злобу или зависть, но стремление заставить ее сотрудничать, завербовать в свою организацию:
Замучили, замучили! Я всю жизнь Иисусу Христу молилася. На что мне колдовать сатане, на что? Я не хочу!
Соб.: Почему они хотят вас заставить?
Заставить? Потому что их мало, 30 человек на всю деревню. Наша деревня самая колдовская. Вот они хочуть свою организацию организовать.
Соб.: 30 человек колдунов?
Да, да, да, да. Вот на нашей стороне — рядом колдунья, желтый дом — колдунья, третий — колдунья. Вот москвичка приехала, это она их научила, колдунья. Другая — колдунья, там еще дальше. Я не колдунья! Я одна супротив их, не колдунья. Замучили! <…> Я не хочу, я человек больной, инвалид первой группы, у мене щитовидка, у мене рак, куда они мене затаскивают? Я им говорю: «Куда вы меня тащите? Вы, — говорю, — у вас чертова сила!» Лежу — по полу прямо вот такой вот мышонок лезет. От этого мышонка такой длинный след сверкнул, и с блестками. <…> Я говорю: «Не пойду! Отстаньте от мене. Я, — говорю, — из-за вас на грани смерти, и вы мене затаскиваете туда».
Соб.: Они вам что-то предлагают?
Да ничего они мене не предлагают. И не разговаривают. Мне просто одна говорит: «Нина, я знаю, ты болеешь…» Я говорю: «А почему ты знаешь, врач, что ли?» — «…Сильно болеешь. Я сделаю все возможное, давай со мной сотрудничать». Я матом на нее, и все, и она больше со мной не разговаривает, и я тоже с ней. А что, куда это мне, на что? Мне вон, на кладбище пора.
Соб.: А может, она что-то другое имела в виду?
А что же я, не знаю, что она колдунья?
К прежней версии, объясняющей изобилие колдуний в А. (москвичка научила), добавилась еще одна:
Приходит мужик, из города приехал, приходит к клубу и говорит: «Девки!» Они говорят: «Что?» — «Кто хочет колдовать?» Они говорят: «Все мы пойдем». А нас двое: «Не пойдем». — «Почему?» — «Мне своя мать надоела». А другая говорит: «У меня никого нет колдуний, я на ее мать насмотрелась, что она творит. Я не хочу людей, — говорит, — портить». Вот он заводит этих девок в клуб, и там они и кошками, и крысами делаются, ох! И до сих пор они колдуют, эти сволочи… Он их учил. И эта мне бабка рассказывала (у которой мать колдуньей была. — О. X.), она умерла сейчас».
По словам Нины Игнатьевны, происходило это в 1950-е гг. Раньше Нина Игнатьевна ходила по знакомым знахаркам, теперь из-за болезни далеко ходить не может, лечится от напастей только святой водой. Есть и еще способы:
Вот из желтого дома придет на колонку, через левое плечо так глянеть на хату… а потом задом встанет ко мне, прочитаеть, а потом нямножко отойдеть на другую дорогу и опять читаеть. После этого читания примерно через полчаса — помираю, валяюсь! Глаза не видють, сердце — ту, ту, ту… Кого я, как она начитывает? И рука вот такая вот становится (опухает. — О. X.).
Соб.: А что читает?
А я откуда знаю? Я не знаю.
Соб.: А вы слышите?
Нет!
Соб.: А почему вы думаете, что она читает?
Ну, она стоит, не идеть! Она задом становится, сперва глянеть через левое плечо, а потом задом ко мне становится, стоит — значит, она читает что-то. Примерно минуты три-четыре. А потом отправляется вперед. Потом опять глядить… А я ей кукиш вот так вот: «Чур, змея! Уходи от меня, это место не твоя, — записывайте, — что подготовила на меня, возьми на себя». Вот это говорю.
В А. нет своей церкви, Нина Игнатьевна приглашала священника из другого села освятить дом:
Дак они все равно, по этим крестам! Ох, таскають! Я тут замазала…
По ее мнению, колдуньи, обратившись птицами, выщипывают снаружи то место стены, на котором внутри находится изображение креста, наклеенное во время освящения дома. По ее словам, батюшка, уезжая, сказал, чтобы она не сдавалась и ни в коем случае не вступала в организацию. При этом, по ее мнению, в организации не состоят и другие старожилы, даже слывущие знахарками.
