Языковая картина мира придает этим механизмам их культурно-специфичный вид, и они становятся символами, управляющими поведением носителей данной культуры. Эти символы в русской культуре, как и в других, тесно связаны с понятиями власти и агрессии.
Глава III
Власть, гендер и агрессия
Карпушатские колдуны[147] Карпушата, ныне окраина большого старообрядческого села К., когда-то были отдельной деревней. Жили в Карпушатах представители двух родов: Гаврёнки — род горячий, поперёшная порода, и Савёнки — спокойные, но ленивые; от Савёнок пошли Изосёнки, тоже спокойные, но работящие: Как Изосёнок не стало, так и работать никто не стал[148]. Тесные связи были у Карпушат с соседней деревней Бузмаки — туда уходили взамуж, оттуда брали невест, вместе гуляли на свадьбах и устраивали помочи.
Дмитрий Тимофеевич
Еще не так давно славились Карпушата своими колдунами. Дмитрий Тимофеевич (он умер в начале 1950-х гг.), родом из Савёнков, был крепким хозяином. Детей у него было мало, всего одна дочь, а хлеба сеяли много, скотина была — шесть коров. Славился он на всю округу как сильный знаткой — мог портить, но мог и лечить, к нему многие обращались за помощью. От кого он перенял — неясно, вроде бы не по родству. Его родные братья — Павел, Никита и Илья —
они ведь не знали, а он ведь знал. Откуда он научился — не знаю.
Братья жили между собой дружно — когда Илья погиб на войне, помогали его вдове, оставшейся с малыми детьми. А Дмитрий всегда держался особняком, и несмотря на то, что был зажиточным человеком (они богатушшо жили, хлеб многушшо, все время они пировали), ни куска хлеба от него бедным родственникам не перепадало (хоть бы раз чем-то помог), наоборот, он им приносил одни беды. Однажды испортил трехлетнюю племянницу Машу — ей в ногу попал конский волос в метр длиной. Потом он сам признался:
Моя ведь работа, девку-то я испортил.
Оказалось, он хотел наслать порчу на тетку Маши, сестру ее матери, тоже Марью, которая отказалась стать его возлюбленной. Он сказал ей:
Раз не хочешь подругой быть, меня вспомнишь.
Но во двор в тот момент вышла девочка, и порча, пущенная на имя «Марья»[149], попала на нее.
Я в то время, в ту секунду вышла в огород. И мне по росе попала. Сразу, через трое суток, на ноге шесть ран открылись. Зачем вышла — за луком, лук надо было нам. Три года, мама уйдет с утра до вечера ведь, а у меня еще сестры есть, куда деваться-то? Я ведь постарше их дак.
Лечить Дмитрий Тимофеевич не взялся, сказал только:
Почё вынесло-то ее на улицу-ту?
Мать позвала старуху-знахарку, та сказала:
Вот корову мне на зарок дайте, два пуда масла, три раза кормите, два ведра капусту и картошки еще.
Дмитрий Тимофеевич советовал не соглашаться:
Пусть, — говорит, — лучше девка умрет, чё ты без коровы будешь с ребятами-те жить-то? Не лечи, — говорит.
Но мать Маши его не послушалась. Знахарка взялась и целый год, три раза в день, прогревала Маше ногу. Раны зажили,
она говорит: «Вот видишь, как хорошо теперь! А если б, — говорит, — ты зарок не посулила, эту корову, масло, всё — это бы, говорит, не было, порча эта не могла б выйти».
Зарок знахарка забирать не стала, взяла только килограмм масла и ведро капусты. Но другую Марью Дмитрий Тимофеевич все же одолел — как-то на пирушке бросил левой рукой в нее золотым кольцом, попал в правое плечо.
Всё, неделя прошла — она начала болеть. И на плече, на правом плече выросло второе плечо.
Работал Дмитрий Тимофеевич в колхозе конюхом, начальству не подчинялся.
Если он начинал пировать — неделю пирует.
Объедет табун кругом на лошади и только ребят посылает проведать, как там кони:
Неделю кони в одном месте ходят, и задницы вот такие! Такой знаткой!
Однажды он с бригадиром Григорием Васильевичем расспорил из-за ключей от конюшни (по другой версии, менее правдоподобной, они подругу не поделили[150]), когда пили с мужиками брагу, в веселье были. Дмитрий Тимофеевич его сделал: бригадир только домой идти собрался, встал — упал и умер.
Или отравили, или, говорят, заколдовали.
Случилось это 5 марта 1953 г. —
умер со Сталиным вместе. Вот как он людей-то делал! Если ему кто досадит…
Все же некоторое участие в жизни родственников Дмитрий Тимофеевич принимал — например, удачно женил своего племянника, бедного сироту. Марья Абрамовна была очень скромной, тихой девушкой, никуда не ходила, людей боялась. Дмитрий Тимофеевич пришел как-то с племянником, а Маша как кака-то тюня на лавке сидела. Подошел, потрепал по загривку:
Ты, Марья, его не любишь, я знаю, ты его не любишь, он-де как цыган черный, ну, ты его залюбишь.
Они ушли, она про этого парня думать стала:
На глазах у меня стал, как на сердце стал.
Попросила мать сходить к нему посвататься, позвать в мужья. Согласился, пришел в примаки (она одна со стариками жила, не могла их оставить). Потом рассказала родным, как Дмитрий Тимофеевич ее похлопал по спине, а они:
Ой ты, ой ты, почё ты дала-то трепать-то?![151]
На свадьбе ее свечка у божницы вся чисто истекла, воск прямо бежал — старухи за столом перешептывались, а я молодая, хоть бы хны. Оказалось, это плохая примета — тяжело жила, пот и слезы бежали всю жизнь. Спустя несколько дней после свадьбы муж ушел к своей подруге, всю жизнь гулял, жену бил, все же двенадцать детей нажили. Марья ходила к лекарке, та сказала только:
При старости весь-де твой будет.
Знатков было много и в Бузмаках, и в других соседних деревнях:
Тот-де знал, другой знал… Да колдуны-те, они дополна здесь были!
Один из них, Иван Максимович из Першат, слыл портуном — только портил, лечить не мог. Однажды у коровы рассказчицы потерялось молоко. Позвали Дмитрия Тимофеевича —
лекарь был… он так колдун-то был, но лечил он это, скотину.
Он заставил хозяйку по воду сходить на ключик, велел открыть трубу и что-то гаркал в нее, потом показал в стакане с водой того, кто
молоко запер: Ваня Максёнок в стакане стоит у ворот своих, в трусах, в майке.
Дмитрий Тимофеевич предложил:
Если тебе он так уж нелюб, ткни-де ему в сердце — дак он сейчас же помрет. В глаза-те ткни — он-де ослепнет. Ткни в руку — рука у него не будет, высохнёт.
Но они не стали грех на душу брать:
Ой, нет! Чё это, ведь тут непростимый грех. Корову, мол, можно будет нажить опять, а человека-то не наживешь!
Но корову Дмитрий Тимофеевич вылечил:
Он чё-то поделал корову-ту, молоко появилося.
Дожил Дмитрий Тимофеевич до глубокой старости. Незадолго до смерти, по словам соседки,
каялся, говорил: «Я, — говорит, — людям помогал, людей вылечивал, а вот одного человека, — говорит, — я угробил».
