Гораздо сложней в работе полотера оказалось терпеть ежедневные насмешки и издевательства, как со стороны гостей, так и всего ресторанного персонала. И без того жалкое положение забитого бесправного существа усугубляла моя непохожесть на окружающих. В заведении Злюфы работали одни лишь трунги, на фоне которых чужак-землянин выглядел белой вороной.
К человеку-полотеру относились как к существу второго сорта, ненавистному всем прокаженному. Посетители — не все конечно, а несколько злыдней завсегдатаев — изо дня в день норовили подстроить какую-нибудь пакость. Официантки, стоило замешкаться у них на пути, лягались, словно сбесившиеся кобылы, или, что гораздо болезненней, норовили отдавить палец острым каблуком. Все это происходило с молчаливого одобрения садюги управляющего. Мне некому было жаловаться, приходилось стиснуть зубы и терпеть.
На раздаче, где официантки забирали подносы с заказанной едой, мне могли выдать завтрак или обед, или ужин в зловонной тарелке, предварительно вымазанной вчерашними тухлыми помоями. Малейшее же недовольство ужасным положением изгоя беспощадно каралось Рчифой, против увесистых кулаков и хлесткого хвоста которого я был бессилен.
И лишь по ночам, закрывшись в крошечной коморке, и рухнув без сил на старую скрипучую раскладушку, я наконец оставался наедине сам с собой. Перед сном неизменно вспоминал свою предыдущую жизнь в Москве, такую невообразимо далекую и безвозвратно потерянную. Горючие слезы непрерывным потоком катились из глаз, но я их не замечал. Замученный дневными хлопотами, я без оглядки бежал от жестокой реальности и искал утешение в спасительном омуте памяти.
Там, в земной жизни, у меня тоже не всегда все было гладко. Случались проблемы и в непростых взаимоотношениях с любимой девушкой, и по бизнесу, и всякие бытовые неурядицы. Но теперь они представлялись милыми забавными пустяками, расстраиваться из-за которых просто смешно. Вот сейчас я попал, так попал! По прихоти местного деляги меня, как котенка, выдернули из привычного мира и поместили в другой — враждебный, чуждый и непонятный. Я оказался на другой планете, где не только нет ни друзей, ни родственников, а в принципе человеческое лицо увидеть практически невозможно. Кругом одни лишь синие приплюснутые узкомордые хари трунгов. И теперь, возможно, до конца своих дней придется влачить жалкое существование живой игрушки, бесправного раба, безропотно выполняющего хозяйскую блажь за миску супа…
Под невеселые думки я забывался коротким беспокойным сном и через несколько часов просыпался от громкого требовательного стука в дверь. Пора было вставать, доставать из-под стеллажа тряпку с ведром и отправляться на проклятую каторгу.
Тяжко пережив первые самые трудные дни, я постепенно приспособился к своему положению. Научился молча сносить оскорбления, не реагировать на грубость и униженно молить о пощаде — от чего стал меньше подвергаться поркам. Приспособился уворачиваться от официанток и, подавляя брезгливость, жрать любую заплеванную, вонючую пищу — после чего травить меня стало неинтересно и качество питания заметно улучшилось.
Через неделю, наряду с многочисленными минусами по-прежнему отвратительной работы, я стал замечать и использовать редкие плюсы незавидного положения. Как и обещал Злюфа, работа полотера позволяла незаметно приглядываться к посетителям ресторана, прислушиваться к разговорам за столиками, и потихоньку собирать информацию о большом мире за стенами заведения, постепенно к нему привыкая.
Так, мне удалось разузнать, что ресторан, где работаю, находится в городе Груте, который, в свою очередь, располагается на открытой планете Зукда. Основное население планеты трунги составляли примерно девять десятых от всех жителей Зукды. Еще одна десятая — получившие гражданство выходцы с других планет, проще говоря, инопланетяне. Среди них было немало людей. Я периодически видел представителей вида гомо сапиенс среди посетителей ресторана. Но все они, в отличие от меня, были вольные граждане Великой Империи Хофа с открытых планет. А я нигде не зарегистрированный дикарь из Заповедной Зоны — бесправный раб, выкупленный хозяином у охотников за головами.
Но нет худа без добра. За две недели работы полотером я привык к симбиозу с Системой. Оценил практическую пользу от наглядной демонстрации составленных ею показателей. Да чего уж там, наблюдаемый мной ежедневно реальный рост ряда показателей наполнял хоть каким-то смыслом ежедневное однообразие каторги.
Конечно, специфика работы не позволяла равноценно прокачивать все показатели. Более того, такие показатели, как «Гипноз», «Телепатия», «Телекинез» и «Левитация», я даже не догадывался, как развивать. С «Интеллектом», «Силой» и «Скоростью» все было, вроде бы, худо-бедно понятно, но практика показала, что работа полотера совершенно не годится для их прокачки, за две недели их показатели сдвинулись на ничтожные сотые доли процента.
Зато с прокачкой «Выносливости» и «Регенерации» мне неслабо так подфартило. Тяжкий труд на износ и частые побои лихо закрутили маховик развития этих показателей. Текущий уровень их показателей ежедневно прирастал на пять-десять процентов. А по итогам двух недель и «Выносливость» и «Регенерация» отхватили аж по два новых уровня. Чуть медленней, чем «Выносливость» и «Регенерацией», но так же стабильно ежедневно развивалась и «Интуиция». Ежедневные стычки с официантками немало этому способствовали. С ростом показателя, я чаще угадывал направление нацеленных в мою сторону тычков обидчиц, вовремя уклонялся и, вместо злорадного писка, слышал раздраженное шипенье промахнувшихся трунг. За две недели «Интуиция» тоже подросла на уровень.
Благодаря обновлениям уровней «Выносливости», «Регенерации» и «Интуиции», я проследил взаимосвязь «Уровня развития» с уровнями показателей. «Уровень развития» отражал суммарную величину уровней показателей. Соответственно, с ростом уровня любого из показателей, автоматически поднимался и «Уровень развития». А следом подрастали и единицы «Здоровья», потому как они рассчитывались по незамысловатой формуле: «Уровень развития» помноженный на десять.
Глава 8
Личинка грауса
Показатель «Личинка грауса» из «Индивидуальных особенностей» стал для меня еще большей загадкой, чем «Гипноз», «Телепатия», «Телекинез» и «Левитация» вместе взятые. От Системы о нем я смог добиться лишь скупое сообщение, что показатель предназначен только для просмотра носителя. Таинственность показателя откровенно пугала на фоне его ежедневного стабильного роста на один-два процента. Конечно на фоне бурного роста уровней «Выносливости», «Регенерации» и «Интуиции» прокачка «Личинки грауса» выглядела гораздо скромнее. Но! По достижении стопроцентного рубежа показатели общих характеристик просто поднимались на уровень, а таинственная «Личинка грауса» росла сама по себе без уровня, и этим напоминала часовую бомбу с непредсказуемым бабахом в конце.
Кроме того, буквально с первого дня наблюдения за показателями, я подметил странную закономерность. Стабильный рост показателя «Личинка грауса» сопровождался синхронным подъемом на одинаковую величину процента уровней показателей «Гипноз» и «Телепатия».
Еще одна зловещая особенность показателя «Личинка грауса» открылась при достижении им тридцати процентного уровня развития. Это случилось ночью, то ли девятых, то ли десятых суток каторги, когда сомлев от усталости я провалился в чертовски странный сон.
Мне снилась машущая крыльями стрекоза, отчаянно пытающаяся вырваться из паутины, в которой неосторожно увязла всеми лапками и хвостом. Паутина была натянута в траве, рядом с большим мшистым камнем, из-под которого и велось наблюдение за пленницей.
Образ отчаянно бьющегося за жизнь большого и сильного насекомого отчего-то не вызывал во сне у меня, а вернее того странного существа, каковым я был во сне, совершенно никакого сочувствия. Напротив, я испытывал к этой несчастной жертве паучьих ловчих сетей ярко выраженный гастрономический интерес. Определить чьими глазами подглядывал за стрекозой было затруднительно, на свое тело таинственный наблюдатель за весь сон ни разу даже не покосился. Но судя по тому, какими крупными виделись ему окружающие стебли цветов, листья травы, натянутая между ними паучья сеть и бьющаяся в ней стрекоза, сам наблюдатель был совсем крохотного по человеческим меркам роста.