– Принцесса Имани! – объявляет Амира, топает ко мне с венком в пальцах.

Я, вся потная и грязная, застываю на полувзмахе, но все равно наклоняюсь, чтобы сестра надела «корону» мне на голову. Афир, вернувшийся домой на предписанный отдых, помогает бабе объезжать новую лошадь и как раз шагает по дорожке к сараю что-то прихватить.

– Ах! – радуется Амира, взяв еще один венок. – А вот и наш будущий король.

Брат оглядывается, приподняв бровь, но замечает цветочную «корону» и торжественно опускается на одно колено.

– Имани, посвяти меня мечом. Как до́лжно, – подзывает он меня.

Я закатываю глаза, слишком взрослая для этого ребячества, а потом все же хихикаю, мягко касаясь клинком широких плеч Афира. Сестра опускает венок ему на взъерошенные кудри.

– Славься, король Афир! – восклицает Амира, и я восторженно вторю.

Спустя пару минут показывается баба, вытирая вспотевший лоб краем клетчатой куфией.

– Афир, ты где? – зовет баба, оглядывая сад, где Амира водит по волосам тонкой расческой, а я вновь бьюсь с невидимыми врагами. Афир торопливо выходит из сарая с перекинутой через плечо уздечкой. Волосы брата по-прежнему украшает венок.

– Здесь, баба!

Тот округляет глаза:

– Что у тебя на голове, сын?

Мы с Амирой переглядываемся, раздуваем щеки, сдерживая смех. Медовые глаза Афира светятся озорством.

– Это по новой моде, баба. Разве не слышал? Все парни так делают. – Он чуть оборачивается, чтобы нам подмигнуть, затем как ни в чем не бывало проходит вдоль дома, насвистывая. А дорогой наш баба смотрит ему вслед в забавном замешательстве, почесывая жесткую черную бороду.

Воспоминание скорее опаляет, чем озаряет. Печаль обжигает до самых краев, разбавленный смятением гнев ошпаривает их, заставляет свернуться внутри, и я знаю только то, что облегчение наступит, если кричать. И я кричу, страдальчески, до хрипа, вою в полумраке, пока Амира обнимает меня и уверяет, что все будет хорошо. Я кричу, пока легкие не начинают болеть, пока не сдираю горло, пока не оказываюсь на грани рвоты. Я кричу, пока перед глазами не начинают плясать мушки, пока не перестаю слышать себя. И когда я умолкаю, чтобы вдохнуть, воздух обжигает раздраженное нутро, и голова идет кругом. Я падаю навзничь, задыхаясь, плача. И тут в темноте раздается шаг.

Зал затапливает горчащей вонью пожара, гибели, она пропитывает кожу, одежду. Мои слезы иссякают, унимается даже дыхание. Если бы не запах, я бы задумалась, не мерещится ли мне все в таком состоянии. Но из-за него в голове бьется тревожный набат – здесь что-то про́клятое, совсем рядом. В этом самом зале, с нами.

Вскакиваю на ноги, выхватываю кинжал. Амира спешит подняться следом. Я направляю сияющий меч на тени. Я все еще чувствую запах чудовища, но оно еще не показалось из мрака.

– Ей-ей, какой внушительный клинок.

Его голос острее меча. Странно чарующий. Наверняка это джинн, поскольку никакое другое чудовище не славится красноречием – и такой опасностью.

– Я тебя найду, а когда найду, то прикончу, – заслоняю собой Амиру. – Собирай сундук. Быстро.

Она опускается на колени, принимается неуклюже сгребать бумаги. Чудовище издает смешок, легкий и свободный, как ветер, что играет листвой оливы.

– Да еще и в руках ни много ни мало пресловутой Грозы джиннов. Так ты сестра Афира. Вполне предсказуемое развитие событий, с его-то мастерством. – Чудовище умолкает. – Сходство и впрямь поразительное.

Я дышу чаще – и, как никогда, задыхаюсь.

– Говоришь так, будто ты его знал.

– Знал, и очень хорошо.

Позади меня Амира перестает собирать вещи. Я бросаю на нее взгляд через плечо.

– Не обращай на него внимания. Он лжет, такова их натура.

Все джинны обманывают речами. Пытаются убедить, что они нам не враги, пусть целое тысячелетие исторических свидетельств говорит об обратном. Среди первых уроков, которые я усвоила как Щит, был и такой, что лучше отрезать себе уши, чем слушать словеса джинна. А еще лучше – убить его, не дав и шанса заговорить.

Здешний вздыхает:

– Как жестока ты в своем невежестве. Неужто веришь, что твой брат нашел сюда дорогу собственнолично? И по чистой удаче провел столько времени в моем жилище невредимым? Нет, мы с Афиром были друзьями. Он даже упоминал о тебе в наших беседах. Свою любимую сестренку Имани.

– Кончай лгать, – приказываю я. – Ты не знал нашего брата, ты лишь роняешь те крохи, которые подслушал в нашем разговоре, чтобы нас обмануть. Ты глупец, если думаешь, что это сработает.

Тишина. А затем спокойный, как летняя ночь, голос:

– Я знаю, что ваша мать, Захра, – верховная ученая в Калианских архивах. Я знаю, что ваш отец, Муамер, происходит из известного рода коневодов. Я знаю, что ваша тетка Азиза – Ведающая мисрой. Напомни-ка, затрагивали вы эти детали в разговоре?

Амира медленно поднимается на ноги.

– Ты и правда знал Афира.

Сама возможность этого – сущий кошмар. В пустыне я встречала многих чудовищ, но, стоя здесь, беседуя с тенью, которая не сотворила ничего, лишь назвала имена моей семьи… я слабею от сопливого страха.

– Можем ли мы тебя увидеть, чтобы поговорить? – спрашивает Амира.

– Молчи, – шиплю я на сестру, но та встает рядом со мной, беззаботно протягивая руку во тьму.

– Имани не причинит тебе вреда. Мы всего лишь хотим узнать больше о нашем брате.

Я крепче сжимаю клинок, готовясь, что из тени выскочит нечто жуткое. Но из мрака на свет является юноша, примерно моего возраста – и в то же время будто извечный. Он неестественно красив, с худощавым, лисьим лицом, на котором больше всего выделяются безжизненные глаза под прямыми бровями. Зловеще завораживающие, словно отнятые у гиены, черные и непроницаемые настолько, что по ним не прочесть ничего, ни дружелюбен ли он, ни злобен ли он, ни жив ли он вообще. Волнистые черные волосы игриво ниспадают до подбородка, подчеркивая гладкую смуглую кожу цвета песка, раскаленного полуденным солнцем. Стройную фигуру обнимает простая, но изящная черная туника поверх черных же шальвар длиной до середины икры. И джинн бос, лишь тонкая нить черных бус украшает одну лодыжку. Словно он в день отдыха лениво шатается по дому.

– Меня зовут Кайн. Я не причиню вам вреда, если это взаимно.

– Мы тоже не хотим причинить никому вреда. – Амира позабыла страх, а у меня нет времени объяснять, что могущественные джинны способны принять привлекательный облик, чтобы, как они думают, обманом усыпить нашу бдительность. – Откуда ты знаешь Афира?

– Нашел его, отчаявшегося, в Пустошах. Незадолго до того он вернулся из Алькибы, куда его с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать, постоянно отправлял на разведку Совет.

Что-то странное творится с моим сердцем. Кажется, оно встало боком.

– Тогда ты его совсем не знаешь, – произношу я с гораздо меньшей убежденностью, чем хотелось бы. И думаю, как заметно стали затягиваться вылазки Афира, когда ему исполнилось восемнадцать и он начал ходить в них в одиночку.

– Наш брат был Щитом, – говорит Амира.

Кайн склоняет голову.

– Верно, и Совет знал о его второй, тайной службе – раз за разом путешествовать взад-вперед через Поглощающие пески и докладывать о найденном. В отличие от предшественников заимы пожелали знать все о делах в мире. – Кайн кивает на карту на полу. – Не такая уж бесплодная пустошь, которую вы себе представляли, а? Народы, очень похожие на вас. Даже можно сказать, что родня. У вас общие предки.

– Ложь! – Мой клинок задевает тунику джинна. – Мы совершенно разные.

Кайн, кажется, проявляет живейший интерес и к мечу, и ко мне, разглядывая нас по очереди.

– И ты понимаешь алькибанский. Он принадлежит к той же языковой семье, что и сахиранский, ты знала? Но жители Алькибы, конечно, лишены благословленного дара волшебства Великого духа.

Джинн сверкает сухой полуулыбкой, от которой на щеке показывается ямочка.

– Афир был прав. – Амира поворачивается ко мне. – А Совет лгал, что снаружи ничего нет.