Сестра идет следом, в ее руке покачивается фонарь.

– Ты в порядке?

Свет рисует на стенах наши изломанные тени. Они переплавляются друг в друга, бросишь один взгляд – нас двое, бросишь второй – и нас уже трое. Я борюсь с бессмысленным страхом, что пытается меня охватить. Я повелеваю Кайном, а не наоборот. Он привязан к моему клинку, а не ко мне и не к моей душе и будет привязан до тех пор, пока я не спасу Афира. И тогда я убью джинна, исполню свой долг.

– Имани?

Я прочищаю горло.

– В порядке. Не стоит терять время.

Я набрасываю аркан на шею Раада и увожу его со двора. Жеребец спокойно следует за мной, по-видимому, довольный тем, что достиг желаемого, ради чего сбежал утром. Вернувшись в переход между скалами, я убираю сундук Афира в седельную сумку Бадр и отправляюсь домой.

– Я так счастлива, – вздыхает Амира, пока мы скачем рысью по извилистой тропе. – Брат жив. Мечта стала былью!

Слова «возможно, жив» жгут язык, но я держу их при себе. Во все это, разумеется, сложно поверить, и я не знаю, что делать дальше. Оплакивать ли долгие одинокие ночи, которые мне пришлось пережить, или радоваться предстоящим светлым дням? Безмятежному будущему, в котором мама и баба больше не ссорятся, Амира переросла свое бунтарство и никто не сплетничает о моем брате, потому что он вернулся и, как прежде, блистает. Но иные тревоги, что разрастаются в тени, поспешно возвращают меня с величавых высот этой чудесной грезы. Они требуют бояться за жизнь Афира, подталкивают нырнуть в бурлящий поток гнева, жаждущий ответа на вопрос, почему он так поступил. Горе – загадочная штука, это искалеченная любовь, что горит, несмотря на все усилия мира ее погасить.

– До сих пор в голове не укладывается, что он делил мисру с чужаками, – говорю я много после того, как мы покинули тесные стены гор.

Амира пожимает плечами:

– У брата были причины. Он увидел мир, которого не видели мы.

– Но наш брат не такой, – возражаю я. – Что-то здесь неправильно, ужасно неправильно. Наверняка он пережил какой-то… не знаю… внутренний кризис.

Сестра фыркает, надувая розовые, как персик, щечки.

– Если под кризисом ты имеешь в виду, что он влюбился в девушку и хочет ей помочь, тогда да.

– Здесь не до шуток. – Я смахиваю с бедра песчаную муху и случайно ее давлю. – Его «влюбленность» в чужачку – лишь очередное доказательство. Предки нас спрятали, ибо нас избрал Великий дух. Нас, не чужаков. Им нельзя доверить волшебство, а значит, Афир не отдал бы им мисру, если бы его не обманули. – Я с уверенностью киваю. – Именно это я и должна сказать Совету. Они всегда внимают голосу разума, и тетушка выступит защитницей Афира.

Амира поникает:

– Наверное.

Я склоняюсь к ней в седле:

– Мы знаем нашего брата, Амира. Он не такой. Просто не такой.

Но она ничего не отвечает. Мы молча пересекаем луга, окрашенные золотистым светом позднего, ленивого солнца. Это одно из немногих свободных от чудовищ мест в Сахире, где все безопасно и знакомо. Впереди возвышаются величественные стены Калии, увитые вьющимся жасмином и розовыми кустами. От вида города, похожего на изящный цветок, вдруг выросший посреди пустыни, меня охватывает безжалостная меланхолия. Уже год, как Афир втянут в чужую войну. Он целый год не был дома. Интересно, видит ли он Калию во снах? А нас?

– Имани, – прерывает мои размышления Амира. – Я хочу присоединиться к тебе в поисках брата.

Натягиваю поводья, замедляя Бадр:

– Нельзя.

– Почему? Он не только твой брат.

– Я такого не говорила.

– Так почему? – Взгляд Амиры мрачнеет. – Просто меня избегаешь, да?

Необъяснимая досада, которую я чувствовала весь день, вдруг усиливается.

– Ты здесь вообще ни при чем, Амира, – резко говорю я. – Чтобы вернуть Афира, придется путешествовать по опасным частям Сахира, пересечь Поглощающие пески, проникнуть в проклятые земли. Ты ни к чему из этого не готова. В твоем возрасте я уже состояла в Ордене чародеев, а не прогуливала школу при любой возможности…

Я прикусываю язык. У Амиры дрожит нижняя губа, и в угасающем свете я замечаю в глазах сестры новые слезы.

– Прости меня, – глухо бормочу я. – Я говорю это лишь из заботы о твоей безопасности. Пожалуйста, отправляйся домой и никому ничего не говори. Я закончу с Советом и объясню все маме и бабе.

– Ладно, – буркает Амира, повесив голову. – Извини, я не такая совершенная, как ты.

Она забирает поводья Раада и галопом направляется к городу, тихо плача.

– Амира, я не это имела в виду! – кричу я ей вслед, но она уже далеко.

Я смотрю, как сестра уезжает, и сердце бешено бьется в груди. Я хочу догнать Амиру, извиниться за резкие слова, но злой голос внутри желает, чтобы она перестала все время вести себя так вызывающе и расстраивать наших и так безутешных родителей. Дома сейчас достаточно сложно и без того, чтобы Амира влипала в неприятности, например желанием отправиться на опасную вылазку. Если моя резкость побудит ее стать лучше, тогда я, наверное, делаю все правильно. Амира сейчас сама не своя, и Афир, о котором мы сегодня узнали, на самом деле не наш брат. Но если я сумею вернуть его домой, к нам, быть может, вернется и настоящая Амира.

Вот что я с надеждой твержу себе снова и снова, но слова не помогают ни заглушить вину, ни меньше ощущать, как из моих рук ускользает власть над ситуацией.

Жду, когда Амира скроется из виду, затем продолжаю путь к открытым вратам Калии.

Закованные в золото, они возвышаются огромной аркой черно-желтого камня. На стенах по обе стороны вышагивают лучники в позолоченных шлемах и небесно-голубых плащах. Город внутри не менее прекрасный, не менее располагающий. На всех улицах, куда ни глянь, гуляют улыбчивые люди, забитые кофейные и кальянные гудят смехом и музыкой флейт нэй, барабанов-дарбук и удов. Базары еще открыты, залитые волшебным светом, звенящие криками торговцев, продающих все, от свежих фруктов и мяса до фиников и орехов, шелковых ковров, духов в разноцветных стеклянных флаконах и многого другого. А между этим расхаживают двойки городских стражников. Они подпоясаны мечами, но беседуют и держатся совсем непринужденно. В Калии всегда безопасно и почти нет преступности. Город изобилия.

«Здесь все чересчур», – сказал брат, когда мы однажды шли в пекарню, чтобы купить манакиш на завтрак. Я спросила, что Афир имел в виду, но он лишь покачал головой. Теперь я понимаю: он сравнивал Калию с теми местами, которые видел во время разведки, которые грабит и мучает эта заморская империя. Мне больно от того, что Афир не сумел понять, насколько невозможна эта ситуация, что ему не победить в войне в одиночку и он даже не обязан был пытаться. Его место здесь, где он прославленный Щит, в благословенном Сахире, со своим народом и семьей, которые его любят. И я должна его вернуть.

Я направляюсь к святилищу, но иду не по тропе, что ведет к казармам, а по извилистому, обсаженному травой Пути благородных к главному входу. Возведенное из белого мрамора святилище стоит на холме, что возвышается над Калией – сердцем нашего волшебства, правления, знаний. Огромный купол из мрамора и золота накрывает срединную часть святилища, купола поменьше – остальные крыла. Освещенные минареты стерегут каждый угол, давая возможность часовым наблюдать за землями святилища и городом за их пределами. А в самой глубине лежит сад, где растет древнее древо – мисра. Волшебство было милостью, дарованной нам Великим духом, дабы помочь сразиться с Пустынной Пагубой, злобным чудовищем, которое изводило Сахир тысячелетие назад. Когда мы победили Пагубу, Великий дух позволил нам сохранить древо и волшебство как в награду за наши жертвы, так и для того, чтобы мы стали хранителями этой священной земли. Мне никогда не разрешалось входить в сад, куда ступают лишь заимы, но достаточно и той милости, что я вижу из-за золотого купола кончики ветвей.