– Если мир погружен во тьму, а ты единственная, у кого в руках огонь, как ты поступишь?

– Поделюсь им, – ответила я.

Афир улыбнулся и поднес клочок бумаги к мерцающей на низком столике между нами свече.

– Да, Шустрый клинок, ведь свет, которым не делятся, обязательно погаснет.

Брат приблизил горящую бумагу к фитилю второй, незажженной свечи. Мы вместе проследили, как он ожил, но я ничего не поняла.

Не понимаю я и Запретные пустоши, однако они манят меня своей загадкой, как Афир. Эта земля непостижима, каждый отрезок песка и камней повторяет предыдущий, но в чем-то неуловимо иной. Будто я пытаюсь читать язык из символов, в которых все знакомые изгибы, точки и черточки сахиранского, и тут же осознаю, что этот язык совершенно чужой. Время здесь теряет власть – или же, наоборот, ее укрепляет тайным, известным лишь ему способом. Каждый миг, словно густая краска, перетекает в следующий, и пересечь огромную равнину вдруг проще и быстрее, чем перейти из одного конца маленькой комнатки в другой. Бредешь словно во сне. Я понимаю, что время утекло, лишь когда смотрю на небо и вижу, как солнце клонится к горизонту.

Между двумя ударами сердца горы, что маячили на горизонте, вдруг вздымаются из песков, обступают. Они похожи на громадных песчаных змеев, их поверхность испещрена коричневыми и красными бороздами, гладкая, как стекло, после долгих тысячелетий безжалостной эрозии. Следы Раада, ямки в песке, убегают в проход меж каменных стен, уводят прочь от всего, что нам знакомо и безопасно.

Мы с Амирой едем верхом бок о бок в мрачном молчании. Здесь царит духота, но моя кожа вся покрыта мурашками, а сестра постоянно потирает плечи сквозь бежевые рукава туники. Я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на следах, чтобы не потерять их в этом запутанном лабиринте. Раньше Раад бежал размашисто, галопом. А теперь петлял.

– Видишь, как он замедлился? – отмечает это и Амира. – Должно быть, почти достиг нужного места.

– Он сбежавшая лошадь, а не извозчик, что держит путь с базара Дахаби в пекарню Афры. – Кивком указываю в сторону темнеющего неба. – Скоро закат.

– Правда? – Сестра таращится вверх. – Но как? Прошло же всего ничего.

– Поэтому Щиты издают предупреждения для путешественников, – говорю я. – По Сахиру растекаются чудовища, и во многих уголках типа Пустошей они особенно сильны. Непонятно, как далеко забрался Раад, и я не горю желанием узнавать, что выходит на охоту в этих горах по ночам.

– Значит, нужно поспешить, – отзывается сестра.

Проход впереди слишком узкий, вдвоем не проехать. Она пытается выйти вперед, но я преграждаю ей путь.

– Здесь что-то не так. Разве не чувствуешь? Будто это не мы выслеживаем, а нас.

Амира сглатывает, оглядывается по сторонам.

– Вероятно. Однако Афир однажды сказал мне, что страх подобен воде. Если его не сдерживать, он просачивается везде, где только может, затапливает наши грани, где в его застойных глубинах гноится то, что чинит вред. Может, ты просто боишься. Давай пройдем еще немного.

Сестра жестом приказывает мне двигаться дальше. Я не шевелюсь. Как любопытно: несмотря на наши совершенно разные интересы и увлечения, в детстве мы никогда не ссорились. А вот сейчас опять бодаемся. Похоже, споры нынче единственное, что мы делаем вместе.

По расщелине зловещим эхом разносится ржание, прерывая наш безмолвный поединок взглядов. Лицо Амиры озаряется.

– Раад! Он близко! Скорее, продолжим пешком. – Сестра привязывает лошадь к иссохшему корню, что торчит из трещины в каменной стене, подхватывает свою плетеную сумку и устремляется в проход.

– Оставайся здесь, я все разведаю, – командую я, снимая с седла аркан.

– Нет. Я тебе не какой-то там рядовой Щит, чтобы мной помыкать.

Я спешиваюсь, привязываю Бадр.

– До тебя все не дойдет, как опасны дебри Сахира?

Сестра демонстративно пожимает плечами.

– На нас пока никто не напал, и со мной ты. Куда уж безопаснее, насколько я могу судить.

– Ценю твое доверие. – Вздохнув, я закидываю аркан на плечо и ступаю за сестрой. – Ты упомянула, что я с тобой не разговариваю. Так позволь же кое-что рассказать. Несколько месяцев назад командир моего отряда получил весточку из городка у соляных равнин Джейты. Городку не давал покоя гуль, и за каких-то пару часов до нашего прибытия он похитил местного. Семья этого человека привела нас туда, где гуль скрывался, – на кладбище. Существо это было высоким, чуть больше двух метров, но сгорбленным. Под серой натянутой кожей бугрились мышцы. Как будто человек, но с жилистыми руками такой длины, что волочились по земле.

Я вскидываю ладонь.

– На них по пять пальцев с загнутыми когтями вместо ногтей, и на ногах тоже. На лице горели в свете луны два красно-желтых глаза, сверкал оскал острых как бритва клыков, с которых капала слюна. Заостренные уши, длинные пряди прямых черных волос. Если не считать лохмотья на бедрах, он был обнажен, и с каждым вдохом сквозь кожу проступали ребра.

Я останавливаюсь посреди прохода.

– Мы не успели, он сожрал парня. Прямо у меня на глазах. А знаешь, что может сделать гуль, когда тебя убьет?

Амира вжимается в стенку и шепчет:

– Нет. Что?

– Примет твой облик. Вот от убитого остались одни обглоданные дочиста кости. Сгустился туман, мгновение спустя рассеялся. От гуля ни следа, а парень снова на ногах. Живехонький, как мы с тобой. Вот только уже не человек. Он вел себя не как человек, не мог разговаривать, только выл. Я прикончила его одним ударом, поскольку, если ударить гуля дважды, он восстанет с новой силой. А парень… парень погиб дважды, и его мать не простила меня за это. Думаешь, в Сахире безопасно, ведь ты еще не пострадала, но уверяю тебя, пострадали многие другие, и войне этой не видно конца. Этот яд сочится по всей нашей земле, и мы едва ли с ним справляемся.

Амира смотрит в проход.

– Мне жаль, что тебе пришлось это пережить, Имани, и вообще приходится сражаться на этой войне, но я… – Она глубоко вздыхает. – Я готова столкнуться со всем, что меня ждет, лишь бы спасти коня нашего брата.

Я снова беру сестру за руку.

– Пожалуйста, откажись от этой затеи, ради своего же блага.

– Я достаточно взрослая, чтобы принимать решения сама, – говорит Амира, упрямо надув губы.

Да, глупые решения, думаю я, но покорно прохожу вперед сестры, вглубь узкого прохода. Голодный песок засасывает туфли, каждый шаг звучит вздохом. Через несколько мгновений ржание наших лошадей стихает, воздух становится спертым, застоявшимся, как в склепе. Мир погружается в тишину, лишь стонет ветер над вершинами да скатываются с выступов камешки, скачут вниз по крутым утесам. Такое чувство, будто мы совершенно одни, последние живые существа во всем Сахире. Но это не так.

За следующим поворотом перед нами предстает высеченная в камне арка, которую когда-то преграждали потускневшие бронзовые ворота, нынче распахнутые настежь. За ними лежит внутренний двор с каменным прудом. Рядом с ним стоит Раад, наблюдая за нами.

– Да… – выдыхает Амира, бросаясь вперед. – Видишь? Я знала, что мы его найдем.

Я отдергиваю ее обратно. Меня останавливает не только вид Раада, не только странное ощущение, что он привел нас сюда намеренно, но само это место: древнее жилище, вырубленное в камне, некогда величественное, но давным-давно разрушенное неумолимой рукой времени. Противоположная стена представляет собой поразительный ансамбль витых колонн, вырезанных вокруг открытой арки. В остальных стенах виднеются асимметричные окна, к обвалившимся дверным проемам ведут такие же лестницы с витыми же балясинами, и некоторые, все еще целые, манят исследовать таинственные недра горы. Потрескавшийся мощеный двор обставлен по периметру каменными скамьями и урнами с высохшими лозами. Единственное не древнее здесь – это обратноконическая почтовая башенка у пруда, высотой примерно мне до пояса, сделанная из дерева и латуни. При использовании от нее бы к небесам поднимался ароматный дым горящих специй, привлекая внимание почтовых соколов, которые обучены издали распознавать определенные запахи.