Шмыгая носом, мама тащит меня через дверь во внутренний двор. Наш дом возведен в сахирской традиции, в нем мало окон, выходящих на улицу. Вместо этого он будто бы сворачивается вокруг двора, своего сердца. Здесь, в беседке, мы принимаем гостей, здесь, из колодца у выложенного плиткой фонтана, мы набираем свежую воду, здесь мы завтракаем за большим столом среди каменных арок и цитрусовых деревьев, которые посадили, еще когда мать теты была маленькой.

За столом сидят двое. Тета, мамина мать, миниатюрная женщина, что смотрит на меня такими же теплыми, карими глазами, как у Афира. И баба – грудь колесом, смуглая кожа, совсем потемневшая от сахирского солнца, под которым он гоняет лошадей, и страшный шрам под глазом, который он получил от птицы сокольничего еще мальчиком, – само воплощение силы. Симсим, наш пес, дремлет калачиком у ног бабы, но приподнимает ухо, когда тот встает меня поприветствовать.

Приближаюсь, и сердце колотится в груди сильнее. Белки глаз отца пронизаны красным – он тоже плакал.

– Что происходит, баба? – спрашиваю я, хотя чутье уже заставляет меня оглядеть двор в поисках тени Амиры.

Замечаю ее у окна на втором этаже, сестра смотрит на меня сверху вниз, но на ее лице нет ни ухмылки, ни хмуро сведенных бровей. «Почему?» – хочу крикнуть ей я. Она с готовностью нарушила мой приказ сохранить все в тайне. Страшусь узнать, какие подробности она раскрыла нашим родителям… упомянула ли Кайна.

– Я должен услышать все из твоих уст. – Баба поднимает густые брови домиком, светло-карие глаза ищут ответ в моих. – Королевство за Песками… и Афир… это правда?

Двор неподвижен, словно картина. Мама стоит у фонтана, в морщинистых пальцах теты замерли четки. Я смотрю на бабу, и все во мне резко сжимается. Я бросаюсь вперед, падаю в его распростертые объятия.

– Да, баба, все правда.

Мама прячет лицо в ладонях, подернутые дымкой глаза теты устремляются к звездам, и она возносит им безмолвную благодарную молитву. К моему удивлению, баба громко и победоносно смеется, прижимая меня к своей широкой груди.

– Мой могучий мальчик жив! И моя храбрая дочь нам его вернет!

Он целует меня в лоб, но радостному мгновению суждено тут же оборваться.

– Ничего подобного Имани не сделает. – Мама берет со стола кувшин с водой и мятой, наполняет стакан и сует его мне в руки. – Эти проклятые земли не отнимут у меня еще одного ребенка.

Я стою между родителями, крошечными глотками потягиваю воду, хотя в горле совсем пересохло. Просто вбила себе в голову глупость, мол, если буду слишком занята стаканом, они не смогут втянуть меня в свой спор.

– Захра, прошу тебя, – говорит баба, шагая за ней, когда она принимается накрывать на стол. – Кто же еще, как не Имани?

– Кто угодно. Имани – дитя…

– Она Щит.

Мама грохает о стол тарелкой, сотрясая его и чуть не опрокидывая кувшин.

– Да, и мне уже само по себе невыносимо, что она рискует жизнью и сражается на бесконечной войне, пока остальные бездельничают, вместо того чтобы выяснить, почему чудовища все прибывают, почему воды иссякают! Она не вступит в очередную бессмысленную войну. Я позабочусь, чтобы моя безответственная сестра и этот болван, зовущий себя великим заимом, отправили лучших Клинков спасать нашего сына из передряги, в которую они же его и втянули.

– Полно тебе, – умоляет баба, сжимая пальцы щепотью. – То, что пошлют незнакомца, а не сестру Атира, позор. Что скажут люди?

– Ничего люди не скажут. Все должны сохранить в тайне, это самое малое, что Совет может для нас сделать. Как Азиза посмела украсть моего мальчика, подвергнуть его такой опасности без моего согласия?!

– Уймись, моя девочка, уймись, – успокаивает ее тета.

Все тщетно. Я еще никогда не видела маму в подобной ярости. Удивительно, как у нее до сих пор не повалил из ушей дым.

– Нет, не уймусь. Азиза должна объясниться. И упаси их в этом Совете Великий дух, если хоть одному хватит наглости усомниться, почему Афир повел себя как любой другой молодой, сбитый с толку человек.

Я бросаю мрачный взгляд на Амиру, которая все маячит у окна второго этажа. Если б только она подождала, пока я вернусь домой и все объясню, этой ссоры можно было избежать, и родители не говорили бы так, будто Афир совершенно точно жив. Я снова поворачиваюсь к ним.

– Нет нужды спорить. Совет уже решил. Утром я выступаю с отрядом.

– Нет! – Мама хватает меня за руки. – Не пойми неправильно, девочка моя, прошу тебя. Я благодарна милостивым духам, что мой прекрасный Афир жив, но это не твоя обязанность, как и не обязанность Афира выведывать, что там у чужаков, чтобы удовлетворить любопытство Совета – и моей сестры. Если у них с этим проблемы, я дойду до самого святилища на рассвете и прикажу этому самодовольному болвану Байеку назначить кого-то другого.

– Мама, проблема не в этом. – Я покачиваюсь с носка на пятку. – Я сама хочу туда отправиться.

– А я хочу, чтобы ты осталась здесь. Там опасно, Имани. Те земли не просто так зовутся проклятыми. Прошу тебя! Посмотри, что случилось с твоим братом.

И ни с того ни с сего мне кажется, будто я вся ужасно спуталась изнутри, словно позабытая, заброшенная в нижний ящик пряжа. Если я завтра уйду, это сокрушит маму, но именно я должна вернуть Афира домой. Я слишком много раз от него отворачивалась и должна загладить вину.

– Прости меня, – слабым голосом произношу я. – Но я должна быть первой, кого увидит Афир. Это станет для него великой отрадой, и для меня тоже. Пожалуйста, мама, отпусти.

По ее щекам стекают слезы, которые я хочу и не могу стереть.

– Тогда знай, – шепчет мама, – если что-нибудь случится с тобой или с ним, я никогда не оправлюсь. Никогда.

Она торопливо пересекает двор и скрывается в кухне, забирая с собой мое разбитое сердце. Я делаю шаг следом, но меня останавливает баба.

– Дай мне с ней поговорить, Имани. Ты поступаешь благородно по отношению к семье и роду. Иди-ка позови сестру к ужину, а? – Он бросает взгляд на второй этаж. – С ней я потолкую позже.

– Да, баба.

Пока я волочусь вверх по лестнице, отец входит в кухню и закрывает за собой дверь. Та не помогает заглушить мамины хриплые крики, и я упорно слышу, как тета вновь бормочет молитвы над четками. Остаток ступенек я пробегаю. Пусть среди Щитов бывает опасно и одиноко, но там я, по крайней мере, не чувствую себя куском каната, который перетягивают двое, кого я люблю больше всех на свете.

Второй этаж пуст, комната Амиры закрыта, как и комната Афира в конце коридора. Не снисхожу до того, чтобы постучать. Просто распахиваю дверь так, что она ударяется о стену. Комната сестры, пожалуй, самая роскошная во всем доме. Вполне уместно, сердито думаю я, если вспомнить, как эгоистично себя ведет Амира. Кровать с балдахином, инкрустированная кристаллами, стоит у похожим образом украшенного стола, заставленного – вот-вот надломится – дорогими книгами, которые сестра за год ни разу не открыла. Рядом стоит кремовый платяной шкаф, трещащий по швам, битком набитый прекрасными вещами – их Амира тоже не надевала уже год, затем книжная полка, столь же нагруженная. К стене прислонено зеркало, запачканное краской для лица, жемчужная оправа покрыта пылью.

Сестра сидит на подоконнике, подтянув ноги к груди, за кружевной занавеской, что развевается, колышется на ночном ветру. По сравнению со светлой комнатой Амира в черном платье выглядит до боли безрадостной.

Я захлопываю за собой дверь.

– Могла бы и подождать.

Сестра пожимает плечами, глядя не на меня, а на фиговые деревья внизу.

– Да чтоб тебя, Амира, ты ослушалась приказа, лишь бы мне досадить. – Я подтягиваю к окну стул, плюхаюсь на него. – Когда ты уже завяжешь с этой своей строптивостью? Ты на себя не похожа…

– Не похожа? – Сестра смеется, прислонившись головой к оконному стеклу. – Как будто ты знаешь, на что я похожа.

Я могла бы ругаться и спорить до самого рассвета, но кому от этого легче? Путешествие в Алькибу займет долгие недели, если не месяцы… месяцы, на протяжении которых Амира будет доставлять родителям неприятности. Нет, нужно попробовать иную тактику.