Макоша, конечно, причисляла себя к древнему роду «Монтекки», а бедную родню и дальних московских родственников – к не очень древнему «Капулетти».

Далеко тёте искать не пришлось. Как известно, в Грузии дворян, князей и царевичей больше всего в мире на душу населения.

Тётя Макоша переехала в Тбилиси из пригорода девять лет назад после смерти моих родителей, в дом матери, и с тех пор, оказывается, подыскивала мне подходящую партию. Иван Рюриков-Острый (сам он называл себя Вано) подходил определённо, кем-то там приходясь Багратионам и Романовым, то ли племянником, то ли внуком.

Нельзя не признать – тётка постаралась. Вано был молод, красив, умён и обходителен.

В первый же вечер он пришёл к нам в дом, и знакомство наше не задалось.

Вано заявился с другом – высоким мегрелом с чёрными, гудронными глазами. Мегрел окинул взглядом просторную комнату, оценил гостей и на секунду зацепился взглядом на мне. Что-то знакомое почудилось мне в тяжёлом, волчьем блеске прищуренных глаз. Тёмные волосы с ярким каштановым отливом были, пожалуй, по-старомодному длинноваты. На большом пальце правой руки сверкнуло гладкое железное кольцо с шипом. На следующих двух: указательном и среднем – такие же широкие, железные кольца, но без шипов.

Мегрел отвернулся, что-то тихо сказал другу. Я скользнула взглядом по длинному кожаному пальто. «Волк» отлично вписывался в образ героя киберпанка и был точной копией Нео из фильма «Матрица».

Вано взглянул в мою сторону. Я тут же отвела взгляд. С чего бы мне пялиться на незнакомца. А вот он глаз с меня не сводил – я чувствовала его взгляд на щеке.

Тётя подвела гостей к восьминогому бальному дивану.

«Запах аира!»

Ятровки расшивали натянутый на раму шёлк и болтали без умолку. Я сидела рядом в старорусском летнике и жемчужном кокошнике, забравшись на диван с ногами, и изучала том Брема.

Чувствовала я себя преглупо. Лиф сарафана постоянно сползал вниз, грозя оголить меня прилюдно. Я уже заметила, как гости мужского пола одобрительно оглядывают меня и довольно качают головами. Я незаметно подтягивала непослушный вырез и сердилась, что пошла на поводу у тёти и ятровок.

Друзья переглянулись, и Нео присвистнул:

– Это она.

– Спокойно, мгелико.

Вано улыбнулся, пряча за спиной розу:

– Ещё одна русская оккупантка приехала на грузинскую землю.

Я оглядела наглеца с ног до головы и тихо ответила:

– Здесь во всех присутствующих течёт русская кровь.

– Я вовсе не хотел никого обидеть… – самодовольно улыбнулся царевич, – в грузинских учебниках пишут, что в царские и советские времена грузинский народ находился в оккупации у России. Я неудачно пошутил… извините.

– В таком случае вам надо поостеречься.

– Полноте, Василиса, – вмешалась тётя, улыбнулась, сглаживая неловкость, – не шути так! Не то гости подумают, что ты говоришь серьёзно! Васа, это Иван Андреевич, очень дальний, но всеми любимый родственник…

Вано чуть склонил голову и вручил мне розу.

Я поблагодарила:

– Люди недаром говорят: кровь – не водица. Родне мы рады…

Слова прозвучали натянуто, но тётя умела находить общий язык даже с непримиримыми врагами:

– …и его товарищ Афанасий Дхоль…

«Афанасий? Мгелико? Я недавно слышала это имя…»

– …Помнишь тётю Ольгу? Так вот, Иван её двоюродный племянник…

– Третья степень родства? – спросила я удивлённо.

– Четвёртая, дорогая. Вы – очень дальние родственники. Я так рада, что вы, дети, наконец познакомились… Иван приехал к нам только ради тебя. Он достойный молодой человек и прекрасный собеседник… Не обижай гостя, Васа.

«Такого обидишь!»

– Иван Андреевич, будьте как дома, мой милый, – проворковала тётя, взяла хакера из «Матрицы» под руку и потянула прочь.

Мгелико обернулся и хрипло рассмеялся.

«Зрите на бестудную сию лисицю, како ти са ломит! [19]» – сказал он непонятно.

И добавил на русском без мегрельского акцента:

– Удачи, Иван!

Я хмуро разглядывала Вано.

Спокойный, подобранный от кончиков пальцев до плоского живота и крепких ягодиц. Смотрит внимательно, замечая мелочи. Обычно такие люди наедине с собой очень задумчивы. Одет дорого и со вкусом. Не так, как одевается большинство современных мужчин – в безразмерные, вытянутые футболки и мятые, короткие штанишки, будто бы так и не выросли из пятилетнего возраста. Очень высок, пожалуй, даже выше своего дружка-волчонка.

Светлые брюки, клубный пиджак, белая сорочка без галстука – всё сидит идеально и естественно, как от портного.

Я обратила внимание на руки. Ухоженные, но не изнеженные. На правой руке на большом пальце такое же железное кольцо с шипом, как у друга Афанасия, на безымянном – скромный, железный перстенёк с небольшим рубином на плоской печатке. На левой руке на большом пальце золотое кольцо с оправленной в железо белой костью и изображением коня, вставшего на дыбы.

Когда такой мужчина носит перстни, они, безусловно, что-то значат для него.

«Жених! А я невеста. Как же глупо!»

Бессовестный лиф пополз вниз. Помнится, мама рассказывала, когда отец, будучи женихом, пришёл на смотрины, родственники тоже обрядили её в русский наряд, из маркизета… почти прозрачный. Жених не устоял.

«И мой не устоит!»

Вано оглядел летник и кокошник, заметил подкисейный глубокий вырез на груди. Задержался там взглядом.

«Ну, ещё бы!»

– Вам понравилась роза?

– Красивый цветок… Запах необычный… странный, будто из детства…

– Я много слышал о вас, Василиса Михайловна, – Вано улыбнулся, и улыбка мне не понравилась.

– Вот как? Но вы не волнуйтесь, Иван Андреевич, всё не может быть правдой.

Меня бесила его торжествующая уверенность во взгляде.

– Вам к лицу древнерусский наряд, Василиса Михайловна. Цвет драконьей зелени… редкий цвет и ткань старинная. Это объярь или аксамит?

– Объярь.

«Разбирается в старинных тканях!»

– Рад знакомству… Я ждал нашей встречи, а вы? – Глаза Вано восхищённо и бойко сверкнули, словно мы давно знакомы.

Я озадаченно взглянула на него:

– Разве я могла ждать встречи, если сегодня вижу вас первый раз в жизни, Иван Андреевич?

Во взгляде Вано появилась растерянность. Он присел рядом на диван, и я заметила тонкую нитку длинного белого шрама на правой щеке.

– Как добрались… из Москвы? Я слышал, вы летели самолётом. Успели… отдохнуть? – спросил жених тихо, хотя понижать голос не требовалось: ятровки и тётя, шурша парчой по натёртому паркету, вышли из гостиной в столовую. Я видела в распахнутый дверной проём, как за столом рассаживаются гости.

В вопросе мне послышалась издёвка. Я вскинула глаза на Вано, но во взгляде не было и тени насмешки. Смотрит внимательно, прямо в глаза, стараясь скрыть волнение за улыбочкой.

«Не гапи, не гапи… ладо моя…»

Женским нутром я почувствовала зов его плоти. Странно, но сердце отозвалось на зов учащённо и голос неожиданно сел до хрипоты.

«Ужас! Как же глупо подчиняться интимной биологической реакции!»

– Я добиралась поездом. Надоело смотреть на землю с высоты птичьего полёта.

– Понимаю… Решили снизойти до нас, смертных, с облаков на землю.

«Нет, он точно издевается! Смельчак, однако!»

Я пристально посмотрела в лицо смельчаку. За нарочитой сдержанностью он что-то скрывал. Не боль ли? Но почему! Глубина его взгляда, синего, как океан, с еле заметной трещинкой, какая бывает в хрустале, поразила меня. Я почувствовала неожиданную и острую жалость… и опустила глаза.

– Ничего у вас не болит? – тихо спросил Вано, и в голосе звучала странная нежность и не менее странная забота.

– Что-то должно болеть? Вовсе нет, я прекрасно себя чувствую.

«А ведь болит!»

Внизу живота тянуло, а между ног горело из-за ноющей боли – вчерашняя знойная ночь в СВ давала о себе знать.