Посуда с чайными принадлежностями и лаковое покрытие стола всколыхнулись волной перед глазами, поплыли, тень Кочубея приблизилась к ней пугая ее – тень палача с окровавленными руками, одна из которых потянулась к ее шее, вторая достала нож, разделочный мясной нож… Ксения бросилась в сторону, ослабевая и падая со стула.
Она сама не поняла, как оказалась в его объятиях сидя с боку от него. Красивые руки обнимали ее. Не окровавленные руки тени или убийцы. Он качал ее как ребенка. Приговаривая:
– Успокойтесь, успокойтесь… дорогая Ксения… – он говорил по-отечески, но куда-то в сторону словно и не ей вовсе, – все пройдёт, пройдут ваши страхи и видения, всё будет хорошо, вы крепкая, вы справитесь, иначе… вы бы давно уже погибли.
*
Следующим для нее испытанием и потрясением была работа с обвиняемым в насилии над девочкой подростком, и последующим ее удушением. Фотографии тела девочки вызывали слезы на лице Ксении с которыми она едва справлялась. Офицеры с пониманием оставили новую сотрудницу одну в кабинете наедине с папкой и страшным описанием результата насильственных действий преступника.
Она выкурила пачку папирос в момент ознакомления с материалами дела и с тяжелым ощущением на сердце, но полная решимости поехала в следственный изолятор. Ей не терпелось увидеть того, кто сотворил подобное.
Перед ней сидел забитый физически, морально, и вероятно сложившимися в его жизни обстоятельствами человек. Визуально – старик, хотя из материалов дела следует, что реальный возраст его всего тридцать четыре года. Худой, небритый с кровоподтеками и гематомами на лице и теле. И страхом в глазах.
– Я следователь по вашему делу, Ксения Павловна Епифанцева… – Она рассматривала с недоверием человеческое существо совершившие нечеловеческие деяния, на которые способны разве что только фашисты, – вы намерены говорить тов… Трофимов!?
Она закурила и подтолкнула пачку папирос к заключенному. Посмотрела на заплесневелую решетку камеры, на серые шероховатые с грязными подтеками и частично исписанные стены… и перевела взгляд на насильника.
– А зачем? – Взгляд побитой собаки с оттенком удивления скользнул по лицу Ксении. – Я же уже всё сказал… подписал и готов понести наказание в содеянном. – Трофимов закурил, закашлявшись пачкая кровью мундштук папиросы, – Я ожидаю суда… Его решения. И последующей казни. Что вам от меня еще нужно? Завещания моего мозга медицине… для исследований? – Трофимов горько усмехнулся.
– Ну, в текущем положении ваше согласие на это необязательно. Я хочу знать причины… – Ксения посмотрела на ползущий под потолком сизый дым, – а они как вы понимаете должны быть для совершения подобного. Тем более у семейного человека, преподающего в старших классах школы, состоящего в партии и работающего в технических кружках с детьми… что вас подтолкнуло к подобному?
– Бесы…
– Бесы? – Ксения удивившись наклонила голову на бок взглянув по-новому на сидящего перед ней.
– Да они…
– Странно слышать это от вас – партийца, в наше пропитанное атеизмом время… – Ксения, закашлявшись от дыма наморщила нос, – не существование бога, прививается нам уже с самых ранних лет, начиная с организации ленинского октября. Отрицание и тотальная вера в идеалы партии и коммунистического строя более реалистичны и на практике доказывают, что вера в вождей партии гораздо сильнее, чем вера в эфемерные существа. Победа в великой отечественной войне тому яркое подтверждение…
– Интересно… – Заключенный поежившись от холода или услышанного им поднял свободной от наручников рукой воротник мятого, цветом в тон стен пиджака, – а вы не слышали о приказе товарища Сталина о крестном воздушном ходе, когда на бортах военных самолетов с иконой казанской Божьей Матери производился облет территорий фронта?.. Оказавшийся чудотворным – на следующий день в условиях пониженной видимости войска красной армии перешли в контрнаступление и …
– Факт, не имеющий подтверждений, – но перебивая говорящего Ксения внезапно задумалась – она вдруг увидела в сизом тумане папиросного дыма тень сидящего перед ней заключенного стоящего на коленях и молящегося, поднимающего бережно тело на руках, несущего его; ей показалось – донёсся шёпот просящего бога о спасении детской души и помиловании совершившего это страшное деяние, она встряхнула головой пытаясь избавиться от наваждения и добавила: – основанный на мифических слухах…
– И тем не менее… – Заключенный удивлённо проследил за взглядом следователя направленным в угол, – резкое похолодание помогло армии и.. враг отступил.
– Скажите… – Ксения поднялась и вошла в туман дыма словно хотела тактильно ощутить чье-то постороннее присутствие в камере, – вы в первых показаниях придерживались того, что, обнаружив тело сразу сообщили в милицию о страшной находке. – Ксения обернулась к заключенному разогнав папиросный туман и увидела обычную тень Трофимова отброшенную от тусклой лампочки замазанного наполовину краской фонаря камеры, – Но между вашим выходом из клуба и обращением в милицию, разница в полтора часа, тогда как от клуба и местонахождения тела девочки расстояние не более пятисот метров, а ближайший телефон автомат так вообще в десяти метрах от места… происшествия. Где вы были всё это время?
– Я молился… – Спокойно ответил заключенный. В момент этих просто сказанных слов, его первоначальный страх отсутствовал в глазах.
– Вот как?.. – Ксения села, напротив заключенного посмотрела на его уставшее от жизни или мук заключения лицо, – то есть, по вашей версии: мольба – обращённая к… богу, здесь сыграла с вами злую шутку. Вы понимаете, что эта временная задержка и является основным поводом для вашего обвинения в насильственных действиях и убийстве?
– Иногда мольба во имя прощения и спасения чьей-то души… – Трофимов нервно дернул головой и посмотрел в окно через решетку на не доступное для него теперь небо свободы, – приносит страдания просящему за других…
– То есть… – Ксения закрыла папку с делом перед ней сидящего насильника, – даже если это прощение настоящего убийцы, и страдания, просящего за него равны суровому наказанию за содеянное преступником?
– На всё воля Божья… – Заключенный снова взглянул в окно на небо и перекрестился словно именно для этого оставленной свободной от наручников рукой, – значит это мне за грехи…
– Да это просто немыслимо, – Ксения сложила руки на груди рассматривая сидящую перед ней жертву системы и собственной фанатичной веры, – вас расстреляют, понимаете и очернят ваше имя?! Во имя чего? Во имя господа бога вашего?! Ваших детей и вашу семью будут призирать. Это клеймо на всю их жизнь. О них то хоть, подумайте! Если уж на самого себя во имя несуществующих идеалов наплевали....
– Они справятся, – Обвиняемый как-то легко и радостно улыбнулся ей в ответ, – они сильные… А Он, – Заключенный указал кивком головы в сторону окна, неба и предполагаемого бога, – Он разберётся и расставит в дальнейшем всё по своим местам…
Теперь он с уверенностью смотрел ей в глаза. Полное отсутствие страха перед грядущим. Ксения резко и шумно поднялась и подойдя к двери, звонком вызвала солдата охраны.
– Вы вот тоже сильная, и вы справились, – снова улыбнулся ей Трофимов пряча не скованной наручниками рукой, оставленные ею на столе папиросы в кармане одежды, – хотя вам очень много еще предстоит…
– Я Трофимов, даю вам три дня, чтобы подумать и изменить показания! – Она даже не повернулась к нему, чтобы не встретится с его полным уверенности взглядом.
– В этом нет необходимости…
– Идиотизм, основанный на фанатизме и идолопоклонничестве! – Процедив сквозь зубы Ксения, едва не сбив выводного поспешила на свежий воздух по мрачным и отвратно пахнущим коридорам изолятора.
Она нашла Кочубея в столовой.
–Товарищ майор, Иван Алексеевич! – Она буквально свалилась на стул напротив протирающего столовые приборы своего непосредственного начальника, – Этот Трофимов, он ведь ни в чем не виноват… Это очевидно! И где его признание?! В деле его нет. Это что, очередная ваша проверка?!
