При этом решения высших партийных органов если и публиковались, то в цензурированном виде и исключительно в партийной прессе. Значительное число партийных документов засекречивалось, некоторые доводились до широких партийных масс с помощью так называемых закрытых писем, оглашавшихся исключительно на партсобраниях с предупреждением «о нераспространении».
Массив документов высших партийных органов, за исключением решений Политбюро[40], собственно, и представлявших собой содержание Права катастроф, был опубликован в наиболее полном виде только в конце 1980-х годов. Даже краткий их анализ за рассматриваемый период (тома с 3-го по 6-й) показывает, как в решениях суверена становится все меньше политики и все больше сугубо управленческих решений в отношении народного хозяйства в целом, отдельных его отраслей и даже конкретных предприятий, учреждений и организаций.
Еще в 1923 году был установлен «твердый перечень должностей, по которым назначение, перемещение и смещение работников всегда и обязательно производится через ЦК». Таких должностей было определено от 3,5 тыс. до 4 тыс. – так называемая Номенклатура № 1. В Номенклатуре № 2 назначение и смещение работников производилось ведомствами с обязательным уведомлением ЦК – 15 тыс. мест. В Номенклатуру № 3 были включены должности уездного масштаба – 29 тыс.
Таким образом, советское право, устанавливающее и регулирующее систему управления СССР, также представляло собой «матрешку». Внутри находилось Право катастроф, в рамках которого партия осуществляла выработку не только стратегических и тактических решений, но и оперативных командных сигналов для всей системы управления, вплоть до отдельных предприятий, а также проводила кадровую политику.
Внешняя часть представляла собой Закон, точнее – позитивное право, нормативистская теория которого была впоследствии развита Г. Кельзеном[41]. Именно в соответствии с Законом функционировали государственная машина и управление на местах.
В соответствии с Законом жили и все граждане СССР, за исключением высшей партноменклатуры, которая соблюдала его приблизительно и по желанию. Впрочем, представители партноменклатуры были постоянной мишенью для чекистов и контрольных органов самой партии.
Партийные метаморфозы
В 1923 году (после чистки 1921 года[42]) партия насчитывала 386 тыс. членов. Большевики с дореволюционным стажем составляли менее 2 %. Остальные же вступили в партию в годы Гражданской войны. 40 % составляли рабочие, причем на заводах из них осталось лишь 11 %, остальные уже занимали управленческие должности[43].
Большевики представляли собой партию ожесточившихся в годы войны, грубых и не очень образованных людей, обуреваемых идеей переустройства мира. 90 % из них имели лишь начальное образование. Например, видный партийный деятель Лазарь Каганович был крайне малограмотен. Сапожник по профессии, никогда не получивший никакого образования, он писал с грубыми грамматическими ошибками, а сочинять связные тексты просто не умел[44]. Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев проучились в университетах по два семестра, Л. Д. Троцкий – несколько месяцев, И. В. Сталин так и не окончил духовную семинарию.
В то же время численность государственных служащих составляла 1,2 млн человек, кроме того, 103 тыс. управленцев работало в системе кооперации, 28 тыс. – в профсоюзах, 50 тыс. – в армии[45]. Партийных кадров для обеспечения контроля партии над госорганами явно не хватало.
29–31 января 1924 года ЦК РКП (б) объявил так называемый ленинский призыв в партию[46]. В результате общая численность РКП (б) к 1 августу 1924 года достигла 666,9 тыс. человек[47]. В 1927 году по случаю юбилея Великой Октябрьской революции ЦК постановил организовать «широкое вовлечение в партию рабочих и работниц»[48]. К 1 апреля 1928 года общая численность ВКП (б) достигла 1294,5 тыс. человек. Из них 529,2 тыс. являлись рабочими «от станка», что составляло примерно 40,9 % всех членов и кандидатов в члены партии[49].
Было это осознанной тактикой партаппарата или нет[50], но факт остается фактом:
набор новых рекрутов в партию проводился из социальных низов. Никаких серьезных фильтров на входе в РКП (б), за исключением выяснения социального положения, на самом деле не существовало.
Конечно, эта кампания проводилась под самыми благовидными предлогами: укрепить связи партии с рабочими, сделать ее более авторитетной среди населения и т. д. и т. п.
Принятые в партию рабочие в основном имели производственный стаж от 1 года до 2 лет. Это были маргиналы, порвавшие связь с крестьянской культурой, но еще не ставшие полноценными городскими жителями. С крайне низким образовательным уровнем, по сути дела, совершенно аполитичные, они были прекрасным материалом для манипуляций со стороны партаппарата. Они никогда не подвергали сомнению политический курс, который задавала партийная бюрократия, не противопоставляли себя ему, а большинство самозабвенно проводило его в жизнь, голосуя на всевозможных собраниях по указке начальства, никогда не задумываясь над последствиями своих действий и ответственностью за них.
Так было положено начало тому, что впоследствии получило название агрессивно-послушного партийного большинства.
В отличие от старых большевиков новобранцы видели в партии в лучшем случае эффективный социальный лифт, а по большей части – источник различных жизненных благ. «Производственная ячейка превратилась в бюро протекций, члены партии без всякого зазрения совести требуют себе хорошо оплачиваемых должностей, если их не удовлетворят, грозят уйти из партии и идут в райком»[51].
К тому же членство в партии предохраняло их от тревог, связанных с масштабной безработицей, возникшей вследствие введения рынка труда, заставившего руководителей предприятий освобождаться от неквалифицированных и бесполезных работников. Вместо того чтобы обивать пороги восстановленных бирж труда[52], они приходили в губкомы, райкомы и укомы партии и получали направление на работу независимо от их квалификации или образования. Получившие столь «ценные» кадры руководители хватались за голову: «люди пришли в партию, а делать ничего не умеют», но поделать ничего не могли.
Как известно, наилучший способ обезвредить никчемного работника – выдвинуть его на руководящую работу.
После кампаний массового призыва парторганизации были вынуждены непропорционально много внимания уделять политическому просвещению новобранцев и их последующему выдвижению на партийную, советскую и профсоюзную работу, порождая тем самым вал шариковых, возглавлявших порой специально под них придуманные бессмысленные конторы. В результате процент коммунистов-рабочих снова снижался, а самотек в партию служащих и прочих, только что проходивших по графе «рабочий», усиливался. Партия медленно, но верно превращалась в партию бюрократов.
До октября 1917 года и даже в начале Гражданской войны РСДРП (б) и РКП (б) были вполне демократичными организациями. Участие в них было делом свободного желания их членов и потому манипулировать ими было невозможно. Борьба за власть в самой партии, имевшая призом партийную кассу, влияние на партийные органы и печать, велась исключительно с помощью убеждения. Даже Ленин не раз оставался в меньшинстве и должен был заново отвоевывать свою власть в партии. Можно было иметь свое мнение, не соглашаться с правящими органами, оспаривать их решения. Эта свободная борьба внутри партии создала длительную привычку внутрипартийной свободы, которая в рассматриваемый период еще существовала.