Ну, хватит предисловий, теперь мы можем странствовать путями, на которых возникал наш рассказ.

Мы знаем, что дан человек, который не долетел до цели, ив его падении трагически сочетались случайность и необходимость. Итак, даны случайность и необходимость. Больше мы ничего не знаем, стало быть, примем их за исходный пункт, либо за след, по которому надо идти. Попытаемся воссоздать эту индивидуальную судьбу, исходя из двух основных факторов-случайности и необходимости, так чтобы конечная гибель человека была обусловлена ими закономерно и убедительно.

Согласитесь, что такое начало многообещающе.

Случайность сулит нам свободный полет фантазии.

Причудливый и непостижимый случай — это рог изобилия, из которого сыплются возможности, это волшебный ковер-самолет. Какой это изменчивый и прихотливый материал для писателя, легкий, пестрый и неповторимый, мягко ложащийся таинственными складками материал, из которого можно создать что угодно; это крылья, которые донесут нас в любой конец света. Что может быть романтичнее случая? Ему противостоит необходимость, судьба, скрытая под личиной неизбежности, сила постоянная и неизменная.

Необходимость — это строй и порядок, она прекрасна, как колоннада, и незыблема, как закон.

Да, так оно и есть, именно в этом дело. Случайности-то мне и недостает! Случай может бог весть куда унести нерешительного домоседа, которого так трудно оторвать от стола. Случай, полный стремительных приключений, случай — этот сумасбродный ветрогон, закружит и увлечет меня… Стареем мы, приятель, и жизнь становится для нас скучной привычкой! Ладно, ну, а другой фактор, другая сила, категоричная и неоспоримая? Хотел бы я подчинить всю свою жизнь необходимости и наконец твердо и бесповоротно увериться, что всеми своими поступками я выполняю некое предопределение; слава богу, я совершил именно то, что мне суждено. Так вот оно что, — человек, чью судьбу определяют необходимость и случайность, это я сам! Я пойду путями заблуждений и неизбежности и заплачу за это всеми страданиями, какие только сумею изобрести. Ибо такое паломничество — не увеселительная прогулка…

Итак, во славу божью возьмемся за дело. А если мы не будем знать, как поступить дальше, да помогут нам необходимость или случай. С чего же начать?

Каковы будут мои первые слова о человеке с Антильских островов? Начнем с самого начала: "Жил мальчик, у которого не было матери…"

Плохо! Так ничего не выйдет. Ведь у пациента Икс нет ни лица, ни имени, значит, у него нет личности, он Неизвестный. Если же мы дадим ему дом и семью, мы будем знать его, как говорится, с пеленок. Он перестанет быть неизвестным, утратит свой главный и самый выразительный признак. Чтобы остаться самим собой, он должен сохранить инкогнито. Да будет же он человеком без происхождения и без документов. Давайте соблюдать принятое условие, держаться того, что дано. Он упал к нам с неба, и это характерно для него. Надо, чтобы и в нашей повести он как-то "свалился с неба", чтобы появился в ней внезапно бог знает откуда, как порождение случая, вполне сложившийся и совершенно неизвестный.

Итак, у нас есть персонаж, и он уже появился на месте действия. Место определено заранее: это остров Куба, Это мог быть любой остров Антильского архипелага, любое место в мире, лишь бы оно было достаточно отдаленно. Отдаленность дана тем, что он летел неизвестно откуда. Это далекие и экзотические края именно потому, что они нам неведомы. Деньги, найденные у него в карманах, позволяют предположить, что это Антильские острова, Правда, есть и другие страны, где соседствуют американские, британские, французские и голландские владения, — это берега моря, которое омывает Филиппины, Аннам, Сингапур и Суматру, и ничто не исключает такой возможности. Мне пришлось выбирать, и я, по чисто личным мотивам, выбрал Антильские острова: я уже говорил вам, что в них для меня таится особое очарование. Именно туда меня всегда тянуло убежать. Наверное, я никогда не попаду туда, но этот край живет в моей душе ярче, чем страны, где я побывал.

Таковы исходные данные нашего повествования, остается определить его terminus ad quern[20]. Разумеется, это падение человека, не долетевшего до места назначения. Но тут возникает важный вопрос: летел он в какое-то новое место или возвращался домой? Нам известно одно: он страшно спешил и летел в бурю. Можно считать, что, когда человек едет в чужие края, в новую, незнакомую обстановку, он обычно колеблется, даже опасается, и это как-то сдерживает его. И, наоборот, человек, возвращающийся домой, нетерпелив: для него важна только цель, а дорога, которая ведет к ней, — досадная помеха. Я сказал бы, что наш человек очень спешил именно потому, что возвращался, и я принимаю эту правдоподобную гипотезу, как факт. Не говорю уже о том, что улетать можно во всех направлениях розы ветров, ибо возможности выбора неограничены, а возвращаясь, можно лететь только в одно единственно мыслимое место, к цели определенной в самом начале пути, к цели, необходимой и неизменной.

Обратный путь всегда определен точно. Итак, вот он, конец нашей повести, а теперь можно перейти к началу.

Начало ее туманно и неясно, как случайность.

Дело происходит где-то на Кубе, среди живых изгородей бугенвилей. За кем-то гонятся, слышны револьверные выстрелы, и на дороге, похожей на Млечный Путь, остается лежать неизвестный. Он ранен в шею. Ранен широким ножом для сахарного тростника…

Дочитав до этого места, хирург недовольно фыркнул и бросил рукопись на стол. Чушь! Ведь у пациента Икс нет шрама на шее. Есть только шрам над правым соском, но и эта рана была нанесена не широким ножом, а тонким кинжалом. Поверхностное ранение: оружие наткнулось на ребро.

Итак, где-то на Кубе среди живых изгородей бугенвилей… За кем-то гонятся, хлопают револьверные выстрелы, и на дороге, похожей на Млечный Путь, остается лежать неизвестный. Он ранен в шею, ранен широким ножом для сахарного тростника. Метрах в десяти лежит еще какой-то человек, руки и ноги у него широко раскинуты, как у марионетки.

Он мертв.

Над раненым склонились трое мужчин и тихо чертыхаются. А он уже поднимается на ноги, бормоча: "Ч-чего вам надо? Н-не лезьте ко мне!" Он трогает свою шею, удивленно кривит рот, заметив кровь, и переводит взгляд с окровавленной ладони на трех незнакомцев. Мать честная, да он же пьян в доску!

— И на кой черт ввязался этот осел! — сердится один из троих и чешет в затылке. — Que mierda[21]! Отнесите его в дом, ребята.

Раненого хватают за руки и за ноги и, шаркая башмаками, волокут его по дороге, как мешок кукурузы, оставляя след на пыльной дороге. Пеоны, пыхтя, тащат этого бродягу по "Млечному Пути": протрясись, протрясись, проклятый, так тебе и надо.

Его кладут за дверью, и какая-то старуха светит ему в лицо фонарем и поминает всех святых, а хозяин дома — воротила, судя по злой, багровой физиономии и свирепым бровям, — наклоняется и говорит:

— Что за свинью вы сюда принесли?

Тот, кто чесал затылок, подмигивает человеку с косматыми, бровями.

— Чтобы он не удрал, ваша милость. Когда тот кабальеро вышел отсюда, мы услышали выстрелы и выбежали поглядеть, что случилось. Там лежал вот этот даго[22], в руке у него был револьвер. Неподалеку валялся тот бедняга. Мертвый, бог его прости!

Двое других слушали, разинув рты, и, видимо, хотели возразить. Хозяин вопросительно поднял брови.

— Вы уверены, что он мертв?

Долговязый пеон перекрестился.

— Загнулся, ваша милость! Не меньше трех пуль получил в затылок… А в руке у него был нож. Видно, защищался, когда напал этот бандит. Убийца хотел удрать, но тут мы его и схватили. Вы свидетели, ребята, а? Ну-ка, подайте голос!