5
В полной темноте (канонада не умолкает) еду в машине к русским докторам. Это им мы везли медикаменты. Окно открыто, и запах субтропиков — кисловатый, чуть гниловатый, с дымом — тревожит. И приходят на память строки.
«И летняя гражданская война в городе, горячем, как сон… Бедный мой, милый мой. Сонный. Вспомни штурм Ботанического сада, когда пули сбивали ветки веерной пальмы, из жирного алоэ прямо на лица раненых брызгал сок, убитых ребят осеняли голубые пинии… как орала павлинья ферма, прошитая случайной автоматной очередью. И ветер пах гарью и цветами… А ветер Ботанического сада, я говорю, пах цветами, тропическими цветами и гробницей. О, запахи Ботанического сада… Кровь на бинтах отвалившегося к стволу солдата, запах одеколона и коньяка… Наши раны гнили, как бананы… Как бананы, гнили наши раны…»
Строки эти — мои собственные. Из книги «Дневник Неудачника». Я написал ее в 1977 году в Нью-Йорке. Утверждают, что поэты обладают даром предчувствия. Все, что я вижу сегодня здесь, в Абхазии, привиделось мне на асфальте города-монстра. Абхазия и есть Ботанический сад на берегу Черного моря. О, запахи Ботанического сада, в окно машины…
Василий Водясов, хирург, 38 лет, и Женя Волошин, 40 лет, анестезиолог, пришли с дежурства час назад.
«Помыли ботинки от крови, вымыли кровь из-под ногтей, спирт с кровью, вы знаете, плохо отходит, отдохнули, поедем опять в госпиталь».
Спрашиваю их о ранах в субтропиках («Как бананы гнили…»).
«Зимой перетянутые жгутом раны конечностей противятся заражению и омертвлению два часа. Летом — час. В субтропиках летом — еще меньше».
Их проблемы: нужна лучшая сортировка больных, немедленная диагностика. То есть чтобы серьезные ранения оперировались в первую очередь.
«Пример ошибки в диагностике. Поступил раненый с гематомами на спине. Мы его отставили, оперировали опасных раненых. Вдруг ему стало совсем плохо. Осмотрели внимательнее. Оказалось, что мелкая пуля, 5,45 мм, вошла под позвоночник, отверстие еле различимо, и засела стерва в легких, вызывая обильное кровотечение. Этого раненого мы спасли, а ведь могло быть иначе».
Они оба взяли отпуск за свой счет и приехали сюда. — «Почему?» — спрашиваю я. Профессиональный долг. Работать приходится очень много. Докторов не хватает. Например, за 4 ноября прооперировали 80 раненых.
Через Большую операционную прошли 15 раненых. За ночь умерли трое. Среди них один чеченец. Осколком рассечена была правая плевральная полость, осколок разорвал сердце. «Еще не умер, но уже убит».
Они работают бок о бок с военными врачами российской армии. Оба доктора настроены скептически, когда я спрашиваю о будущем этой войны. «Проблему Абхазии может решить только сила».
«Какая?»
«Российская».
Утром дождь, и женщины в черном пробираются, накрывшись клеенками, туда, на угол улиц Ленина и Фрунзе, узнать о судьбе родных и близких.
Дополнение к репортажу «Война в Ботаническом саду»
Репортаж был написан мною для газеты «День» срочно, в один присест, тотчас по возвращении из Абхазии, в снежной Москве, на Самотечной улице. В репортаж я тогда сознательно не включил сведения и эпизоды, могущие дискредитировать абхазское дело, которому я всецело сочувствую. Так, я промолчал о том, что узнал настоящие обстоятельства гибели поэта Александра Бардодыма, уже ставшего символом и легендой борьбы за абхазскую независимость. Молодой поэт, переводчик с абхазского, явившийся защищать Абхазию, отлично вооруженный, с новеньким автоматом, с гранатами у пояса, пал жертвой не злобных врагов, но, увы, своего же брата-добровольца. Его застрелил пулей в лоб из его собственного автомата кабардинец, в номере гостиницы, ставшей общежитием добровольцев. (Гостиница находится в сотне метров от пресс-центра.) Явившись с фронта на отдых, Бардодым, к несчастью, попался на глаза преступному кабардинцу, и произошла трагедия. Кажется, они выпивали вместе, эти двое. Застрелив Бардодыма, кабардинец почему-то оказался в госпитале. Не то он скрылся в госпитале от преследования (очевидно, он ожидал, что его видели и будут искать), не то он почувствовал угрызения совести, как бы там ни было, через пару дней кабардинца нашли и «пришили», как выразился грустный человек, сообщивший мне эту трагическую историю. В Гудаутах многие знают правду о гибели Бардодыма, но предпочитают пользоваться официальной героической версией. В определенном смысле и убийство Бардодыма кабардинцем (он всего лишь хотел завладеть автоматом Бардодыма, оружие тогда было чрезвычайно редким удовольствием) есть героическая смерть. Каждая война, как видим, имеет свои тайны, свою изнанку. В Приднестровье подполковника Костенко застрелил, как теперь оказалось, в порыве гнева следователь. Костенко всего лишь хладнокровно рассказывал следствию, как он убил человека, оказавшегося близким родственником следователя. Чтобы замести следы и спасти следователя, придумана была инсценировка… Последняя эта версия смерти Костенко или будут еще версии?
Человек, рассказавший мне о смерти Бардодыма, просил меня о молчании. Однако я чувствую себя вправе поделиться с людьми грустной изнанкой героизма. Бардодым же все равно останется героем. Он приехал и воевал пару недель храбро за абхазский народ. Успел повоевать. Слава неопытному солдату и поэту. Люди, рискующие своей жизнью за дело далеких им народов, достойны уважения. Не упомянул я в репортаже и о разбойном попе двухметрового роста, об абхазском отце Виссарионе. Длинный, сухой, борода, черная ряса, отец Виссарион в прошлом два раза сидел в тюрьме. Один раз (с его слов) за то, что заступился за слабого в драке. Отец Виссарион сам рассказывает об этом и, кажется, гордится тем, что был разбойником, а стал священником. Он похож на Клинта Иствуда, актера американских вестернов. Священник он только три года, до этого, однако, двенадцать лет уже жизнь его так или иначе связана с церковью. Отец Виссарион — скандальный поп. Среди его подвигов — посещение пленных грузин, им он носил печенье и фрукты, и даже крещение чечена в православную веру. К сожалению, я, болван, не взял с собой фотоаппарата, а в Гудауте не нашлось фотографа, чтобы сопровождать меня, так что абхазская война — единственная, с которой я не привез фотографий. Большие ручищи отца-разбойника сжимают крест, как ручищи Клинта Иствуда — его кольт. Первое, что я подумал, увидев отца Виссариона: попа-разбойника должны очень любить дамы. Правда и то, что дам в Абхазии немного, и строгие законы мужского общества не позволяют им даже садиться за один стол с мужчинами. Война, впрочем, вносит свои коррективы в традиционные модели поведения. Так, многие абхазского традиционного воспитания девушки идут в медсестры. Их родители просят их застрелиться в случае, если ситуация такова, что не избежать плена. Дабы не быть изнасилованными. Я вспомнил противоположное — американскую мораль для юных девушек, не раз слышал я этот завет, живя в США: «Не можешь избежать насилия, расслабься и получи удовольствие». На встречу с Виссарионом мы отправились в Лыхнинский храм. Окруженная гранатовыми деревьями, старыми кипарисами и пальмами, церковь неповторимо красива. Построена она в VIII веке. В церкви находится усыпальница Сафарбея Чачба (Георгия Шервашидзе), абхазского правителя, убитого в 1821 году. Кипарис у входа на церковную территорию, очевидно, прожил много столетий, по меньшей мере два, ибо ствол его чудовищного диаметра. Земля Абхазии богата и красива, поэтому войны здесь, скорее, правило, а мир — исключение. Обычай хоронить мертвых в своих садах, а не на кладбище возник в свое время не от мирной жизни.
Терпкое молодое вино «Изабелла», жирная и пряная еда, солдаты, все молодые и горячие. Увы, не хватает только женщин. Первый сборник рассказов Хемингуэя назывался «Мужчины без женщин». Это были рассказы о войне.
