Узкий, накатанный колесами телег, проселок неровным зигзагом тянулся к этому далекому лесу, и по нему нам предстояло уходить, имея в качестве транспорта две крестьянские телеги, загруженные различным военным имуществом. Еще больше пещей и предметов снаряжения было навалено у большой палатки, в которой я проснулся сегодня утром, а из ямы, находящейся на самом краю аэродрома несколько солдат вытаскивали здоровенную деревянную бочку.
— Это что, военный? — я ткнул рукой в сбитое из досок, потемневшее от каких-то технических жидкостей, чудо бондарного искусства.
— Бензин, ваше бродь. Интендант сказал -что не вывезем, все палить, чтобы германцу не досталось.
— И вот это все сжечь хочешь? И самолеты тоже? Они же, вроде, исправны?
Я поразился — на стоянке стояла пара вполне приличных бипланов, выглядевших ни в пример современнее и крепче, чем нелепые «Ваузены»
и «Фарманы», с установленными сзади, толкающими винтами. И еще, между прочем, я знал, сколько стоят эти самолеты, мне, во всяком случае, денег хватило только на устаревший «Ваузен».
— Так что с ними делать, господин офицер — пилотов нет, самолеты без летчиков. Остается только сжечь. — пожилой мужичок с умными глазами, казалось бы, по недоразумению облаченный в военную форму, настолько она нелепо на нем сидела, лихо махнул ладонью где-то в районе виска: — Зауряд- прапорщик Гусев, фельдфебель авиаотряда. У зауряд- прапорщика, кроме авиационной эмблемы (традиционный винт с крылышками) на погоне присутствовал защитного цвета поперечный басон старшего сержанта Советской армии, на котором виднелась одинокая звездочка. Как я понимаю, это был аналог советского прапорщика — еще не офицер, но уже не младший чин.
— Стой, погоди с поджогом. Построй личный состав.
Через пару минут передо мной стояла неровная цепочка из двух десятков человек. Восемь моих, бывших милиционеров, водителей и механиков, помогавших Кацу со сборкой-разборкой самолета, остальные местные — механики, ездовые и прочая, сугубо мирная тыловая шваль. Часть солдат аэродрома успела смыться из расположения самостоятельно, либо покинула расположение на бывших моих грузовиках, вместе с доблестным интендантом.
— Товарищи, я на фронте первый день и сразу же война повернулась ко мне могучей филейной частью. Вон, мои механики не дадут соврать, сколько денег мы потратили на покупку и ремонт самолета, сколько сил убили, чтобы его сюда доставить, а вы собираетесь сжечь два аэроплана. Нет, братцы, так дело не пойдет. Скидывайте все с телег и цепляйте к ним аэропланы. Вам до леса их тянуть примерно час…. Правильно, прапорщик?
— Так точно, ваше добродие, пока телеги разгрузим, пока самолеты привяжем, часа полтора будем до леса добираться, не меньше.
— Понятно. Господин прапорщик, назначаетесь начальником эвакуационной команды. Остальные… Товарищи, приказывать я вам не могу. Мои люди свое отвоевали, а вы, аэродромный люд, мне не подчиняетесь. Поэтому говорю вам всем — я пойду сейчас туда…- я ткнул пальцем на запад, где уже стихла винтовочная стрельба: — И постараюсь задержать супостата по эти полтора часа. У кого есть оружие, можете присоединится. Удержим германца — мы молодцы, сбережем народное добро, поможем республике. Уедут телеги за лес, до того, как враг покажется — мы все равно молодцы, встаем и уходим. Прапорщик, имущество пока не сжигать. Оставить одного, самого шустрого и бочку подкатить поближе. Увидит германцев — пусть поджигает бочку, она лопнет и вещи, и имущество тоже сгорит. Ладно, братцы, лихом не поминайте, кому что-то должен — всем прощаю.
Я покопался в куче вещей, подготовленных к уничтожению, нашел малую саперную лопату, в которой каждый заклепочник опознал бы лопату Линнеманна и двинулся в сторону зарослей кустарника.
Подойдя к кустам я оглянулся, впрочем, не питая особых надежд. К моему удивлению, от расположения аэродрома в мою сторону тянулись шестеро моих, по количеству наличных автоматов, и двое «аэродромных», с длинными винтовками за плечами. Лопаты несли все.
— Товарищи, окапываемся здесь, в кустах. Если увидим противника — кто с автоматами — не стрелять, подпускаем противника на расстояние сто шагов, только после того, как я дам команду, открываем огонь. Вы двое, с винтовками, сколько у вас патронов?
Боеприпасов у «аэродромных» было не богато, по тридцать патронов на человека.
— Вы, братцы, стреляете по своему усмотрению, главное попадайте.
Копать индивидуальную ячейку среди кустов было адовой работой, лезвие лопаты постоянно натыкалось на многочисленные корни и корневища растений, которые приходилось рубить. Поле перед нами простиралось широкой полосой, глубиной, примерно, в половину версты, за которым темнела еще одна полоса леса, от которого, в сторону аэродрома, мимо нас, вилась узкая строчка проселочной дороги.
Не успел я углубится в на достаточную глубину в неподатливый грунт, чтобы надежно укрыть свою тушку, как из леса выехал десяток всадников, судя по всему казаков, что галопом, напрямик через поле, поскакали на восток. Похоже, больше наших войск впереди не осталось, а мне осталось только с новой силой вгрызаться в землю.
По-хорошему стоило обойти окапывающихся людей, проверить, как окопались мои подчиненные и «летчики», но я просто не успел. Сквозь деревья леса напротив я заметил какое-то движение…
— Залечь, все замерли… — зашипел я, обращаясь к своим соседям: — Передать по цепи…
Негромкая ругань, стук лопат по корням и шелест ссыпаемого грунта мгновенно затихло, когда на проселочной дороге показался десяток человек, в серо-голубых мундирах, глубоких германских касках и серых обмотках. Люди идут по обоим обочинам проселка, растянувшись в две короткие колонны.
— Бах! — выстрел винтовки метрах в двадцати от меня был неожиданным, сразу же после него прозвучал выстрел второго нашего «летчика». Первая пуля вздыбила пыль в паре шагов от переднего австрийского пехотинца, вторая умчалась вдаль вез видимых последствий.
Пехота противника, даже как-то лениво, рассыпалась в цепь и пропала из виду, упав среди густой поросли, то ли пшеницы, то ли овса.
Из леса ударил пулемет, который короткими очередями стал «стричь» наш кустарник, а под его прикрытием, из-за деревьев, вывалилась цепь вражеских пехотинцев, что неторопливо побрели в нашу сторону. Метров с двухсот, с нашей стороны вновь прозвучали выстрелы, и если первый стрелок попал одному из австрийских пехотинцев куда-то в руку, то второй стрелок вновь отправил пулю в «молоко». Раненый австриец, пригнувшись, побежал обратно, в сторону спасительного леса, волоча свой «манлихер» за ремень, остальные два десятка стрелков залегли, а первый десяток, который внезапно оказался гораздо ближе к нашей позиции, дал дружный залп по кустам, после чего перешел на беглый огонь. Австрийская цепь из трех десятков человек, прикрывая друг друга, перебежками, быстро сближались с нами, пули вжикали над самой землей, я пытался плотнее вжаться в свою ячейку, периодически, боком, выгребая из ямы верхний слой земли, стараясь насыпать перед собой хоть какое-то подобие бруствера. Наших ответных выстрелов я уже и не слышал, настолько часто стреляли австрийцы. Внезапно, метрах в семидесяти от меня, австрийцы дружно встали и бросились вперед, яростно крича «Форвартс!» и размахивая гранатами на длинных, деревянных ручках… Австрийский пулемет, боясь задеть своих, беспокоящий огонь уже прекратил.
У меня в запасе было всего несколько секунд, которые были необходимы австрийскому взводу, чтобы добежать на дистанцию броска гранаты и закидать ими тупых русских, и я привстал на колено.
— Огонь! — семь пистолетов пулеметов, пусть и под пистолетный патрон, достаточно, чтобы выстроить непреодолимую стену перед атакующей пехотой.
Единственная граната, брошенная в нашу сторону, не долетела шагов двадцать до кустов и особого впечатления не произвела, что-то хлопнуло, вверх взметнулось грязное облако дыма. Австрийские пехотинцы были опытными фронтовиками, залегшими практически мгновенно, но десяток раненых или убитых, которые падали «неправильно» я успел заметить. Дополнительную сумятицу в боевых порядках врага произвели два взрыва тех же гранат, очевидно выпавших из рук убитых или раненых стрелков… В любом случае, судя по шевелению колосьев и удаляющимся стонам, австрийская пехота, подхватив раненых, начала отползать. Встали человеческие фигурки из стены колосьев только перед самым лесом, и было их, действительно, гораздо меньше, чем вышло из леса полчаса назад. Вслед им мы не стреляли — патронов было откровенно мало.
