Кай предложил подержать меня за руки, на случай если я буду неустойчиво стоять на движущемся скейтборде. Я без особого труда встала на доску и поехала, с непривычки, возможно, слишком крепко вцепившись в своего учителя. Некоторое время спустя я поняла, что, во-первых, у меня совсем некстати начали потеть руки, а во-вторых, на такой небольшой скорости я могу обойтись и без помощи. Однако, только я хотела отпустить Кая, как он сказал мне останавливаться, отчего я растерялась и начала сходить не с той ноги. В результате доска отскочила в одну сторону, а я с криком повисла на парне, точнее на его и без того широкой футболке, неприлично сильно ее растянув. Оставалось надеяться, что вещь была недорогая. Кай, в свою очередь, успел ловко поймать меня за талию. Только оказавшись ногами на земле, я отпустила парня, извиняясь за свою неловкость.

– Все в порядке. Ты такая… – он задумался, подбирая слова, – …легкая. Будешь еще пробовать или пропало желание?

– Попробую, только сама, без поддержки, – пробормотала я, избегая его взгляда.

Я решила, что раз логика передвижения на скейтборде мне понятна, то с последним закрепительным разом я справлюсь самостоятельно. А потом можно со спокойной душой и на лавочку вернуться.

Вот только вторая попытка оказалась не удачнее первой. Я держалась достаточно уверенно ровно до тех пор, пока сбоку неожиданно не выехал лихой скейтбордист. Он мчался мне наперерез. И, возможно, будь я опытнее, сверни я в сторону или вовремя затормози, все бы обошлось. Я же решила просто спрыгнуть со скейтборда, невзирая на скорость. Приземление получилось не очень грациозным: прямо на колени. Сначала я ничего не почувствовала и даже успела подняться до того, как Кай подоспел на помощь. Однако, одновременно с моментом, когда я посмотрела на свои худые ноги в велосипедках и увидела ободранную кожу и кровь на коленях, левое колено, на которое, видимо, пришелся основной удар, пронзила резкая боль. Первым желанием было опуститься на асфальт, но я устояла, стараясь при этом дышать глубже, чтобы боль не ощущалась так остро.

Кай оказался рядом почти сразу. Он крикнул что-то моему обидчику вдогонку, но, видимо, решил не тратить на него свое время. Это и хорошо. Не хватало еще конфликта на пустом месте.

– Осторожнее. Я помогу тебе.

Парень предложил понести меня на руках, но я поспешно отказалась. Не хотелось доставлять ему дополнительные неудобства. Тогда он подхватил меня под руку, позволив на него опереться, и повел к ближайшей скамейке. Пока мы ковыляли туда, где можно присесть, к нам подбежали Алиса с Даней. Видимо, происшествие случилось на их глазах. Алиса отправила ребят сдать арендованные скейты и забрать наши вещи из камеры хранения, так как в сумке находилось то, что можно было использовать для остановки крови. Сама подруга осталась со мной. Ахая и охая, она ощупала меня, чтобы проверить, что кроме кровавых ссадин на коленях, ничего не повреждено. Моих слов оказалось недостаточно. Когда она лично убедилась в умеренном масштабе ущерба, вернулись запыхавшиеся ребята с нашими рюкзаками. Похоже, они очень торопились.

Алиса порылась в своей сумке и нашла влажные салфетки и лейкопластырь, с помощью которых удалось обработать и заклеить мои ранки. Я начала привыкать к неприятным ощущениям, и боль уже не казалась такой уж невыносимой. Ребята, чувствуя себя виноватыми, продолжали суетиться вокруг меня.

– Это моя вина, – настаивал Даня. – Зря я не убедил вас надеть защиту.

– Нет, это я недосмотрел, – сокрушался Кай.

– Прости, что заставила пойти сюда, – извинялась Алиса.

– Ребят, перестаньте. Я же со скейтборда упала, а не с крыши. Ощущения неприятные, но терпимо. Через несколько дней не останется и следа.

У меня самой было чувство вины за то, что испортила всем настроение и дала повод для беспокойства. Я предложила ребятам подождать их на лавочке, чтобы они могли еще покататься, но все отказались и собрались проводить меня домой.

Совсем кстати, потому что погода вдруг испортилась. По пока еще голубому небу расплывались мрачные, словно грубые мазки темной акварели, тучи. Оставаться в скейт-парке не было смысла, поэтому мы не спеша отправились по домам.

Дома на меня обрушился град из упреков от матери, которая, увидев мои разбитые коленки, посчитала, что я так безответственно отношусь к своему здоровью намеренно, чтобы лишить себя шансов вернуться в балет. Она продолжала ворчать по этому поводу, пока обрабатывала ранки и мазала их лечебной мазью, когда заваривала мне травяной чай и даже потом, перед сном у моей постели.

Повезло еще, что отца не было дома. Я надеялась, что он про этот небольшой инцидент ничего не узнает. Вот только мама посчитала своим долгом все ему доложить. Как будто у них, кроме меня, нет других тем для разговоров. Хотя, кого я обманываю, по моим наблюдениям, родителей уже пару лет ничего, кроме меня, не связывало.

Отец не стал разбираться в деталях случившегося: где я получила травму, при каких обстоятельствах, насколько она серьезная. Он просто объявил, что ближайшую неделю я проведу дома, под их с матерью заботливым контролем. Я отнеслась к этим словам спокойно, даже обрадовалась немного. Ведь, чтобы следить за мной, отцу самому придется больше времени проводить дома, а значит, наша семья снова станет полноценной. Это ли не счастье!

Я временно приобщилась к увлечениям матери: помогала печь печенье, пироги и булочки, а затем мы вместе фотографировали все это великолепие для ее кулинарного блога. Не то чтобы я любила готовить. Выпечку я и после отказа от балетной карьеры практически не позволяла себе есть, но, по моим ощущениям, такое совместное времяпрепровождение на кухне, нас с мамой сближало. А плодами наших стараний можно было поделиться с отцом.

Мы накрывали стол к его приходу с работы. Он дегустировал наши творения и нахваливал, говорил, что кулинарные таланты каждой девушке пригодятся, а потому, чем шататься непонятно где на улице, стоит больше времени проводить с матерью. Я не во всем была согласна с отцом, но очень ценила любую похвалу от него. Когда мы вот так, все вместе, сидели за столом, я была счастлива. Мне хотелось сохранить эти ощущения уюта и единения, даже если для этого требуется стать более послушной и внимательной дочерью.

Но семейная идиллия продолжалась недолго. На третий день папа пришел домой очень поздно, и нам пришлось ужинать без него. На четвертый день он и вовсе не ночевал дома. Утром мама объяснила, что отца накануне отправили в срочную командировку, но по ее невыспавшемуся лицу и расстроенному виду я поняла: она лжет. Конечно, не из плохих побуждений, но от этого не легче.

Поведение отца вывело маму из равновесия. Она по заведенному порядку еще продолжала творить на кухне и изображать семейное счастье для своего интернет-сообщества, но я не могла не заметить, что она приводит себя в порядок только перед съемкой, много спит и работает на ноутбуке, не вставая с кровати.

Я фактически оказалась предоставлена сама себе. Мое домашнее заточение можно было считать оконченным. Никого не волновало: где я и чем занимаюсь. Я поспешила сообщить об этом Алисе.

В последние дни мы редко общались. Алиса написала мне на следующий день после нашей поездки в скейт-парк, чтобы спросить, не буду ли я против, если она поделится моим номером телефона с Каем. Он хотел узнать, как я себя чувствую и еще раз извиниться. Я была крайне удивлена, с чего вдруг Кай так беспокоится о моем самочувствии. Я, конечно, недостаточно хорошо его знала, но все же у меня о нем сложилось несколько другое впечатление: отнюдь не дружелюбного и милого парня. Поэтому я отказалась сообщать ему свой номер. Подруга посчитала меня странной, но не стала переубеждать.

Когда, несколько дней спустя, я позвонила Алисе, чтобы поделиться своими переживаниями по поводу происходящего в моей семье, она предложила во всем находить положительные стороны.

«За тобой больше не следят. Так зачем грустить и сидеть дома? Лови момент, гуляй, развлекайся! Пользуйся свободой», – таким был ее посыл.