— Играй достойно и уважительно и вопросов к тебе не будет, — кивает мне Емеля и, положив в пепельницу папиросу, начинает тасовать колоду.

Он берёт её и точнёхонько разделяет на две равные части. Судя по толщине колоды в ней тридцать две карты.

— Ну что, — подмигивает мне он, — деньжата-то есть у тебя?

— Есть немного, — киваю я, следя за тем, как он работает с колодой.

Он вставляет одну половину колоды в другую так, что карты чередуются через одну. Одна половина проходит в другую. Понятно. Значит, торцовые грани сточены, как зубья. Слыхал я про эти приколы.

Он проделывает эту операцию четыре раза. Хитро. Через четыре раза колода в его руках оказывается сложенной точно в том же порядке, что и была до начала тасования. Ну… бляха… Друг друга же они не будут нахеривать… Значит, все силы будут на меня брошены.

Емеля протягивает мне колоду, лежащую на ладони.

— Сними.

Я берусь за длинные края, тяну на себя и… бляха… сдёргиваю небольшую стопочку карт. Эдип твою мать! Они чуть, буквально на десятую часть миллиметра, шире остальных, поэтому колода легко делится в порядке, нужном Емеле. Интересно, что это, лбы или шипёрки? Лбы — это десятки и тузы, а шипёрки — шваль, семёрки, восьмёрки и девятки.

Чувак с мешками под глазами сводит брови и бросает внимательный взгляд на Емелю. Тот кивает, мол, всё нормально. Ну-ну, нормально, значит… Вероятно, хочет меня испытать.

— Банк сто тысяч, — говорит он, и остальные игроки переглядываются.

После этого, Емеля раздаёт всем по карте, но, закончив, снимает нижнюю карту и, перевернув её, кладёт не на верх колоды, а рядом, на стол. В общем-то пофиг, но это, значит, он сможет сдёргивать карты не только снизу колоды, но и сверху. Ловкость рук, как говорится…

— Дети хлопали в ладоши — папа в козыря попал, — прищуривается худой с мешками под глазами, рассматривая свою карту.

— Ну? — торопит его джентльмен.

— Двадцать штучек, — отвечает худой. — Играть, так играть… Ещё карту.

Емеля сдаёт, вытаскивая карту снизу колоды…

— Ещё… — мотает головой морщинистый и получает третью карту. — Ещё… Сука… перебрал!

Я внимательно слежу за лицами своих противников. Морщинистый сбрасывает карты и Емеля кладёт отбой на вскрытую карту. Он сгребает выигрыш и обращает внимание на Золотого.

У того, судя по всему, недобор, и он начинает противостоять банкиру. Но в этот раз выигрывает банк с восемнадцатью баллами против семнадцати.

Я играю по-маленькой. Хотя, руки очень хотят схватить кого-нибудь «за бороду»… А тех, кто будет мухлевать, как говорится, мы будем бить по морде, по этой наглой рыжей морде.

Когда очередь доходит до меня, я спокойно спускаю десять тысяч, выплачивая выигрыш банку. В общем, Емеля радуется, а мне, по-большому счёту, пока ни горячо, ни холодно.

Я играю ровно, без закидонов и эффектных движений. Ставлю немного, присматриваюсь. Пока сливаю. Емеля выдаёт карту по своему усмотрению. Пальцы дрожат, чувствуя эту несправедливость, кровь течёт быстрее обычного, а адреналин смешивается с кровушкой и заставляет сердце стучать быстрее и быстрее.

В общем, раздачи хозяина катрана я заканчиваю близко к нулю. У меня остаётся всего пятнадцать тысяч из первоначальных ста. Ильдара, кажется, сейчас удар хватит, он даже порывается что-то мне сказать, но Емеля с усмешкой его опережает и предупреждает:

— Подсказчика под стол!

Ильдар осекается и уже не пытается мне ничего сообщать.

— Если через тридцать минут ты не понял кто здесь лох, — криво усмехается худощавый, сидящий напротив меня, значит лох — это ты.

Я не спорю, сейчас посмотрим. Если он будет мухлевать, придётся потребовать новую колоду и внимательно её проверить.

Довольный тем, как подоил меня, Емеля передаёт колоду дальше по кругу и худой, приняв её, начинает тасовать. Делает он это быстро и мастеровито, но шулерства я не замечаю.

Собственно, в дальнейшей игре это предположение получает подтверждение. Я начинаю выигрывать. Продолжаю ставить понемногу, но фарт явно поворачивается ко мне лицом.

Дрожь пальцев и возбуждение, охватывающее меня, заставляет глаза бешено гореть, и я начинаю думать, что меня могут раскусить. Это, разумеется, полная глупость, что там раскусывать, я ведь ничего незаконного не делаю, но, тем не менее, опасения заставляют меня тревожиться.

Ильдар оживает, на лице его расцветает улыбка и он с нескрываемым восторгом и азартом следит за происходящим на столе.

Тощий очень быстро спускает весь свой банк. Не только мне, но и остальным игрокам тоже. Так что моё неимоверное везение на их фоне не кажется таким невероятным.

А оно невероятное, вообще-то. На столе передо мной лежат не сто тысяч, а сто сорок пять. Я увеличил начальную сумму. Но всё это пока несерьёзно. Это, как я понимаю, чуть болье полутора сотни баксов. Мелочёвка. Я сюда не ради этого пришёл.

Наступает пора раздавать Золотому. Он кладёт в банк пятьсот тысяч. Ну, вот, молодец, Коля. Это, правда, тоже не так уж много, но Москва не один день строилась. Я выигрываю каждую раздачу. Переборов у меня не бывает и постоянно приходит либо двадцать одно, либо старшая сумма меньше двадцати одного.

Это может стать проблемой. Коля поглядывает на меня с подозрением. Но блин, что делать то? Один раз я объявляю, что у меня перебор и не показываю карты, но это проходит случайно, потому совпадает с каким-то анекдотом. Часто так делать не будешь, потому что игроки стараются запоминать отбой.

Когда колода переходит ко мне, у меня скапливается сто сорок тысяч, и я все их ставлю в банк. Игра идёт монотонная, автоматическая, раз за разом мы совершаем одни и те же действия.

Иногда бывает люди так играют по нескольку дней. Внимание начинает рассеиваться и, как по волшебству, появляется Зина с «чаем» и конфетами. Я делаю несколько глотков и глаза у меня начинают светиться как у жирафа в мультике «Следствие ведут Колобки».

Блин, чифир этот… ну его нахрен!!! Сердце переходит на новый уровень ритма и меня начинает конкретно колбасить.

— Смотрите, — смеётся Емеля, — как Ромку корёжит. Сейчас он нас на куски порвёт!

Так и получается! Я бью все ставки. Хорошо было бы для правдоподобности иногда и сливать, но нет, дар, или что это у меня, не знает компромиссов, и я ломаю своих партнёров буквально об колено.

Раз за разом я облапошиваю моих противников. Раздербаниваю тощего и Колю Золотого. С ним наступает настоящая заруба.

— Пятьсот тысяч! — рычит он.

Но пятьсот, к сожалению нельзя, это он горячится.

— В бане сто сорок только, — усмехаюсь я.

Коля матерится и уменьшает ставку. Глаза у него наливаются кровью, он пьёт «чаёк» с конфетами и становится всё более забыченным.

— Ещё одну!

Я сдаю.

— Ещё одну!

Даю ему третью карту. Он долго и недовольно изучает свои карты. Видать девятнадцать или двадцать. Хотя нет, судя по тому, что он колеблется, брать или не брать ещё карту, у него там семнадцать, восемнадцать или девятнадцать. И если придёт картинка — мусорок, дама или король, он может сложить заветное число.

— Ещё! — тяжело дыша, заказывает он.

Я даю, не сомневаясь, что двадцать одно ему точно не светит. Выигрываю здесь только я!

— Себе! — нетерпеливо кивает он.

Я открываю карту. Десятка треф. Хо! Сердце рвётся наружу. Я очень медленно, чтобы не было никаких вопросов и предъяв беру с нижней части колоды карту. Кладу рядом с десяткой и переворачиваю.

Туз пик.

— Двадцать одно…

— Сука! — орёт Золотой. — Сука!!! Артист, в натуре! У нас боевая игра, а ты чё творишь, офицер помойный⁈ Вольты да верняки крутишь, гнида? Метлу кидаешь? Тебе Емеля сказал без кляуз играть? Ты чё творишь, гадёныш⁈

Он вскакивает и бросается ко мне, но вдруг замирает.

— А! — восклицает Золотой. — Так ты крупье из казино! Ты катала казиношный! Я тебя узнал, чалдон, в натуре! Ты кому шнягу гонишь, фраер! Гармошка! На пику его!

— Да вы что! — подскакивает Ильдар. — Да вы что!!!