На мгновение она замолкает и замирает, а потом опускается на пол, обхватывает руками колени и начинает рыдать.

Всё это время Валера стоит в стороне и с интересом наблюдает за нами. На стену опёрся и руки на груди сложил. Только попкорна ему не хватает. Девчонки за покером тоже притихли.

— Что за фигня? — обращаюсь к Валере как к главному в этом помещении.

Он пожимает плечами и не двигается с места. Зато девчонки шевелятся. Поднимают бедолагу под руки, усаживают на свободный стул, наливают из кувшина в стакан и дают напиться.

— Как ты мог так с ним поступить? — прорывается сквозь рыдания. — Он же верил тебе! А ты его уби-и-и-ил…

Постепенно рыдания стихают и джинсовый комок больше не пытается накинуться на меня. Вот теперь можно и поговорить.

— Я тебе несколько вопросов задам, ладно? — медленно говорю я и опускаюсь напротив неё.

— Сволочь ты, — отвечает она уже более спокойно.

— Это мы ещё выясним.

— Да пошёл ты, — всхлипывает она.

— Как тебя зовут?

— Лиза, — зло бросает в ответ. — Забыл уже⁈

Теперь при ближайшем рассмотрении я вижу, что она действительно раздавлена горем.

— Лиза, — киваю я. — Хорошо. Какая там погода снаружи?

— Что? — вскидывает она хмурый и удивлённый взгляд.

— Погода какая?

Она не отвечает.

— Ты добралась быстро?

— Куда добралась-то? Мне пешком пять минут!

— Тебе всё джинсовое нравится, да?

Она молча сжимает губы.

— Значит, так, Лиза, — слегка наклоняюсь к ней. — Я сегодня был в по… в милиции. На допросе.

Я говорю медленно и чётко, стараясь следить, чтобы она сфокусировалась и не отводила взгляд.

— У меня и справка от следователя есть. Показать? — и тут же продолжаю, не дожидаясь её ответа. — Так вот, Лиза, если бы у следователя была хоть одна причина подозревать меня, то я сейчас не сидел бы перед тобой, а был бы где? Правильно. В СИЗО. А раз я здесь, значит, что? Опять же правильно. Значит, что я совершенно невиновен.

Да, я несу всякую околесицу, но мне нужно её сбить с агрессивной волны.

— Мы жениться собирались, — хмуро прерывает она мои увещевания. — Как мне жить-то теперь?

Мне очень жаль эту девчонку, тем более, что жениха её постигла ужасная участь. Хочется помочь, но я знаю, ей ещё очень и очень долго будет больно.

— Он неделю дома не появлялся. Потом пришёл и ты его сразу увёл. Я толком и расспросить не успела, — едва слышно продолжает несостоявшаяся невеста. — Мы только что квартиру сняли, а тут такое…

Блин… Сочувствую. Правда, сочувствую, есть у меня такой изъян. Должен бы огрубеть, но слишком крепко связываюсь с пациентами в эмоциональном плане…

— А до того, как вы квартиру сняли, ты где жила? — спрашиваю я.

— У родителей, — растерянно отвечает.

— Хорошо, что у родителей. Родители всегда поддержат.

— Я не… не могу к ним, — она снова начинает плакать. — Я… беременна… Мать убьёт, если узнает. А отец…

Лиза роняет голову на руки и заходится в рыданиях. Три пары девичьих глаз бросают на меня осуждающие взгляды, мол, мы её только успокоили, а ты тут снова нам девочку расстроил.

— Не бойся, — говорю я. — Поорут и перестанут. Из дому же не выгонят? Не выгонят.

А когда родишь, от ребёнка палкой их не отгонишь. Вырастишь и родители помогут. Тебе так даже легче будет. Часть Руслана навсегда с тобой теперь останется. Ты только не бойся, смотри.

— Ты их не знаешь, — всхлипывает девушка.

Ну что за жизнь, смотреть больно. Худая, шейка тонкая, волосы торчат… Сама ведь ребёнок ещё.

— Знаю, — говорю я, наклоняясь поближе. — Поверь, я их всех знаю. Ты лучше вот что мне скажи… Почему ты на меня набросилась? Почему мне такие слова сказала? Ты же понимаешь, я бы такого никогда не сделал.

— Руслан должен был с тобой второго мая поехать. Сказал, что ты тоже с ними будешь.

— С ними? То есть с Русланом и… С кем ещё?

— Я не знаю… Ещё там какой-то очень серьёзный человек должен был ехать. Я правда не знаю.

— Ну ладно. Держись, Лиза. Тебе трудно будет, но ты уже не одна.

— Ладно, на сегодня хватит, — объявляет Валера командным тоном, но его всё равно никто не слушает.

Девчонки обступают нас со всех сторон.

— Слушай, — говорю я. — Скажи мне свой номер и заодно телефон родителей, если что узнаю, я тебе сообщу. И ты мне, ладно?

Я беру лист бумаги и записываю, а потом прощаюсь и иду на выход. Практики с меня на сегодня достаточно, а теорию я и позже могу повторить. На крайний случай, кто-то из инспекторов подскажет.

Сейчас другое важно. Свожу воедино зацепки, которые получил за последние сутки: Руслан — друг Ромы, они где-то были вместе второго мая, и после этой даты одного больше никто не видел. Причём Хан ко всей этой ситуации имеет самое прямое отношение.

А Марина хочет, судя по всему, прищучить Хана. А ещё она хочет, чтобы я ей помог. Я тоже хочу. Но не столько из-за того, что между нами произошло, сколько из желания засадить гада за решётку. Из чувства справедливости, в конце концов.

И ещё потому, что от него нужно держаться подальше. Вернее, его нужно просто убрать, как опасность. Устранить с повестки. Так что у меня сейчас только один путь, и ведёт он меня как раз к Марине.

Через полчаса я уже стою у её отделения. Дежурный сообщает о моём приходе, но ждать приходится долго. Я уж собираюсь перенести визит на другое время, как вдруг меня окликают и выдают пропуск.

— Чего хотел? — хмуро спрашивает Марина, кивая на стул.

Я вхожу в тот же кабинет, где провёл ночь. Здесь ничего не изменилось. Столы, папки с делами, диван… Ложе любви… И портрет президента на стене.

— Позишн намбер ту, — улыбаюсь я. — Тебя хочу.

— Да что ты, — кивает она и опускает голову к бумагам. — А губа не треснет? Ты её лучше сразу закатай.

— Я не могу, не могу продолжать этот спор, – напеваю я, подражая Каю Метову.

— Не нужно кривляться, — отвечает она. — Или говори, чего хочешь, или уходи.

— Хочу сразу нескольких вещей, в том числе и поговорить.

— Ну, с этого и начнём тогда. Говори.

— Про Хана, — поднимаю я брови.

— Давай, — кивает она, не выдавая никаких эмоций.

— Ты занимаешься расследованием убийства Русика? — спрашиваю я.

Она молча смотрит, не отвечая.

— Ты для прокуратуры что-то делаешь? Ведь там, насколько мне известно, есть следователь, работающий по этому делу.

— Я не поняла, ты что-то рассказать хочешь или у меня разузнать?

— И то, и другое. Я хочу обмениваться с тобой информацией.

— Да? А что ещё ты хочешь?

— Ещё… — делаю вид, что задумываюсь я, — я хочу обмениваться с тобой жидкостями.

Я слежу за её лицом и прекрасно вижу, что за напускной неподвижностью и непроницаемостью прячется горячее желание узнать, что за данные я принёс.

— Ладно… давай по-простому, — предлагаю я. — Я хочу, чтобы ты засадила Хана. Надолго. А лучше, навсегда. Он, мне кажется, представляет угрозу моей жизни.

— Неужели? — хмыкает Марина, искусно скрывая заинтересованность.

— Да. Ладно, смотри, у меня действительно отшибло память. Хоть на детекторе лжи меня проверяй.

На её лице отражается разочарование.

— Но я готов выдать тебе всё, что помню. Причём совершенно безвозмездно.

— Серьёзно? — злится она. — Ты это называешь словом «безвозмездно»? То, что было вот на этом диване. Я тебе хорошо заплатила, между прочим. А товара нет.

Злость её напускная. Я вижу. Меня не проведёшь.

— Это никакая не плата, — качаю я головой.

— Правда? А что же это такое, по-твоему?

— Любовь, наверное, — обезоруживающе улыбаюсь я.

— Ох, нахал, — качает она головой. — Ох, нахал. Смазливый нахал с огромным самомнением.

— Смазливый, — киваю я, — значит ты считаешь меня красивым. Нахал — инициативным и берущим на себя ответственность мужчиной. С самомнением — уверенным и знающим, что нужно женщине.

— Да-да, умный, красивый и в меру упитанный, верно?