— А чё встали тогда? — злится она. — Места мало? Именно тут надо?

— Конкурирующая фирма, — отворачиваясь, отвечаю я.

— Чего⁈

Проходит минут десять, прежде чем возвращается Марат.

— Щас подъедет, — хмуро говорит он. — У входа встанет.

— Погнали, — кивает на двери Ильдар.

Дорогу нам преграждает суровый бугай и внимательно смерив взглядом, уверенно заявляет:

— Мест нет!

Будний вечер, точнее, ночь, и нет свободных столиков? Если только это единственный ресторан, в котором могут покормить. На самом деле мы просто ему не нравимся. Не соответствуем, судя по всему, уровню заведения.

— А у меня особый заказ, — Ильдар ничуть не теряется.

— Какой столик? — чуть вытянув шею спрашивает бугай, с такой интонацией, будто предлагает «пойти выйти».

— Двадцать первый, — бросает Ильдар и шагает внутрь, не дожидаясь ответа. — Эти со мной.

Он небрежно кивает, обернувшись к нам с Маратом, и произносит эту фразу с таким достоинством, что я уже не сомневаюсь, он представляет себя крутым перцем из крутого боевика.

Честно говоря, видок у нас тот ещё. На мне всё еще футболка с шортами. Знал бы, что придётся ночью таскаться, оделся бы потеплее. Ильдар в не очень свежем турецком свитере и потасканных брюках. Марат в тонкой рубашке и ветровке. Как есть типичные торгаши с рынка. Но пароль «двадцать первый столик» распахивает перед нами двери этого заведения с претензией на пафос.

Свободных столов оказывается больше половины. Ну, оно и понятно…

Мы проходим через «роскошный» зал и останавливаемся возле барной стойки. На столах хрусталь и бордовые льняные салфетки, свёрнутые в виде высоченных башен. Клетчатые, типа итальянские скатерти намекают на средиземноморскую кухню, а тяжёлые парчовые портьеры — на любовь к прекрасному.

— Красота спасёт мир, — вздыхаю я.

— Чё? — хмурится Ильдар и махнув мне рукой, придвигается ближе.

Он бросает быстрые настороженные взгляды влево и вправо и выдаёт тревожным шёпотом:

— Правым глазом моргаешь, значит всё в порядке, игра хорошая идёт. Левым — надо сваливать.

— А давай я прям открытым текстом и буду говорить, мол, пора валить. Поражаюсь я твоей наивности. Ты как себе это представляешь? Сел я за стол, пришло очко, начинаю неистово подмигивать? Это ж спалят сразу!

— А ты моргай так, чтобы не спалили, — отрезает он.

— Херня. Будем так делать. Если я безымянным пальцем правой руки постукиваю — всё норм. Вот этим. А если левой, тогда надо поговорить. Вот этим.

Я аккуратно показываю ему пальцы.

— Ладно, — нехотя тянет. — Марат, запомни.

За моей спиной раздаётся громкий смех. Знакомые нотки. Оборачиваюсь — ну надо же! За столиком у окна три девчонки, одна из которых несколько часов назад активно пыталась раскрутить меня на полторы тысячи баксов.

Инга сидит ко мне спиной. Она заливисто хохочет, запрокидывая голову. Это так она, значит, ждёт мужа, то есть спутника своей беспутной жизни, со смены. На ресторан у неё деньги, получается, есть, а чтобы долги раздать крутиться я должен.

Их стол накрыт на несколько персон. Интересно, они с парнями или только девушки?

— Сколько на кармане? — к барной стойке подходит худощавый паренёк, оценивающе нас разглядывая.

На тощей шее тонкая золотая цепь из «Ювелирторга». Чёрная футболка, брюки, малиновый пиджак. В униформе, короче. Набыченное выражение лица, которое должно идти в комплекте, отсутствует. Его лицо кажется мне знакомым, но понять, кто это я не успеваю.

— Хватит, — недовольно отвечает Ильдар. — И ещё останется.

Мы проходим по узкому коридору мимо двери со врезанным раздаточным окном из кухни. Там стоят тарелки с нарезкой. Парень, который нас сопровождает, хватает мимоходом кусок колбасы, засовывает его в рот, замедляется, возвращается, берёт ещё один и остатки раздвигает тонкими пальцами, чтобы закрыть пустое место на блюде.

Капец. В ресторане «Встреча» не есть. Надо запомнить.

За кухней обнаруживается лестница, ведущая вниз. Спускаемся. Перед дверью сопровождающий оборачивается и ещё раз окидывает нас взглядом. Не знаю, что он хочет обнаружить и по каким критериям оценивает, достойны мы прохода или нет, но если судить по нашему внешнему виду, точно не достойны. Скорее всего, он делает это для придания важности.

Он по очереди заглядывает в наши лица, потом окидывает взглядом тело, щурится, поджимает губы и не переставая кивает. Мои азербайджанские партнёры проникаются значимостью момента и, смиренно сложив руки за спиной, ожидают, пока закончится осмотр.

— Этому нельзя, — парень тычет в меня пальцем и, опёршись о косяк, складывает руки на груди. Всем своим видом он даёт понять, что разговор окончен.

— А если так? — Ильдар быстрым жестом суёт ему в карман купюру.

— Ну, как говорится, — ухмыляется парняга, — если нельзя, но очень хочется, то можно. При наличии денежных средств, естественно.

Он подмигивает Ильдару и открывает перед нами толстую железную дверь. Мы шагаем за порог и из затхлого коридора попадаем в подпольное казино. Э-э-х! Раззудись плечо, размахнись рука! По спине мурашки бегут. Электрические разряды. Такое чувство, будто я парю, будто меня на руках вносят.

Ну, вообще-то, это никакое ни казино, конечно же. Ярко освещённый зал с низким потолком и выбеленной кирпичной кладкой стен, опутанных внешней проводкой, на настоящее казино похож мало. Но!

Но столы стоят. Целых два. Никакой рулетки, только карты. Рожи у игроков специфические, говорящие. Есть блатные из уходящей эпохи, а есть быканы из уверенного и безнаказанного светлого настоящего.

Я осматриваюсь. Здесь на удивление тихо. В углу оборудована барная стойка. Звенит лёд в бокалах, слышен приглушённый гул голосов. Табачный дым висит густым облаком, официантки ходят на высоченных шпильках, облачённые в ультракороткие юбочки и практически невидимые лифчики, не вмещающие напор сочной и почти юной плоти. НЭП. Кабак. Разврат.

Игра идёт на двух столах. Фишек нет, используются денежные знаки. За ближайшим — один свободный стул. Меня дожидается. За дальним столом заняты все четыре места. И этот факт меня весьма радует, потому что один из игроков там… Хан, который проломил мне череп и едва не лишил жизни.

Впрочем, я сделал с ним то же самое, установив паритет. Да вот только я совсем не уверен, что паритет его устраивает. Но выяснять это я не собираюсь, так что сидеть с ним рядом мне совершенно не хочется.

Играем в двадцать одно. На раздаче молодой поросёнок с маслянистыми глазками. Он нервно посмеивается и дёргает левой бровью при каждом движении. То ли это нервный тик, то ли он так откровенно сигналы передаёт.

Первым мне приходит пиковый туз. За спиной облегчённо вздыхает коллектив спонсоров моей игры. И как они только карты разглядели, я их едва от стола поднял. Следом шестёрка.

— Бери, бери! — шепчет Марат. — Ещё одну! Бля буду, картинка придёт.

Игнорирую его совет. Мне хватает одного взгляда, чтобы понять, что у соперников ситуация ещё хуже.

— Сука… — он выплёвывает ругательство так шумно, что в нашу сторону от двери выдвигается охранник.

— Три шага от стола! — приказывает сурово, и зрители послушно подчиняются.

Точно, у партнёров перебор. А у меня — приятный мандраж.

И ни одного проигрыша. Если так и дальше пойдёт… надо будет сливать время от времени, чтобы не возникло лишних вопросов. Раздача быстрая. Карта, вторая, вскрываемся. На принятие решения пара секунд. Слышу, как Ильдар довольно цокает каждый раз, когда я двигаю банк к себе.

Раньше я просто играл. Поднимал карты, смотрел на них, складывал комбинации. Что-то выигрывал, чаще — нет. Злился, радовался, скучал. Ненавидел себя и свою зависимость. А в последнее время чаще всего ненавидел карты.

А сейчас я… как будто их чувствую. Это не просто кусочки картона с изображениями.

Это — часть меня, продолжение моих мыслей. Такое ощущение, что я прорастаю в них невидимыми нитями своих нервов. Причём, не только в свои, но вообще во все карты за столом.