При дальнейших переговорах с администрацией мы решили использовать это обстоятельство как средство нажима. На следующий день после получения телеграммы начальник пригласил нашу делегацию. Мы решили послать одного делегата — узнать, зачем вызывают делегацию. Посланный вернулся и доложил, что начальник порта желает переговорить о требованиях. Мы пошли.

Начальник пригласил нас в кабинет.

— Ну, давайте поговорим. Я изучил ваши требования. Часть их я могу удовлетворить, но многие требования неприемлемы и не могут быть удовлетворены.

Я сейчас же ответил:

— Подумайте, господин начальник, мы подождем. Начальник побагровел, но, сдерживаясь, спросил: — С какого вы судна?

— С «Виктора Шумского», — ответил я.

— Как ваша фамилия?

— Малаканов.

Начальник вспылил:

— Ты уволен! Я с тобой разговаривать не желаю!

Но председатель делегации спокойно заметил:

— Малаканов расчета не получил и числится на работе. Кроме того, он избран делегатом всеми рабочими порта и каравана. Если вы не будете с ним говорить, мы откажемся вести переговоры.

Начальник порта больше не поднимал вопроса о моих полномочиях. Переговоры начались.

Начальник заявил, что он готов удовлетворить большинство наших требований. Делегация ответила, что она уполномочена говорить только об удовлетворении всех требований. Начальник попытался втянуть нас в дискуссию, но мы уклонились, еще раз повторили наши требования и ушли. Уходя, мы услышали, как Бойко раздраженно говорил начальнику:

— Казаков бы на них!

Когда мы вышли из конторы, я спросил делегатов:

— Слышали насчет казаков?

— Пугает. Казаков в городе нет, — спокойно ответил председатель делегации Васюков.

— Все же надо иметь в виду эту угрозу, — предупредил я. — Нет казаков, есть солдаты. Как бы провокацию какую-нибудь не устроили!

Наша разведка сообщила, что начальник порта подал градоначальнику просьбу вмешаться и прекратить стачку. Но градоначальник ответил, что пока нет бесчинств, он вмешиваться не считает возможным. Начальник порта обращался и к начальнику гарнизона, но тот тоже отказал, заявив, что у него самого в гарнизоне неспокойно.

Нерешительность городской и военной администрации укрепляла дух рабочих.

Все землечерпательные машины и шаланды стояли неподвижные. На баках землечерпалок молча сидели одинокие рабочие — наблюдатели. Задачей их было сообщать о действиях администрации, предупреждать о возможном появлении штрейкбрехеров.

Нас сильно беспокоила большая землечерпалка «Лисовский», стоявшая в проливе. Были основания опасаться, что ее команда, поддавшись уговорам администрации, может начать работу ночью, тайком.

Делегация решила поехать на эту землечерпалку и привести судно к берегу. Катер начальника порта стоял у пристани под парами. Мы решили воспользоваться им. Но находившийся там инженер Бойко категорически отказался дать нам катер. Когда мы попытались захватить его силой, машинист пустил машину, и катер отошел от пристани.

— Айда на гребном! — предложил Михаил.

Мы сели в баркас, и три пары весел быстро погнали нас к «Лисовскому».

Бойко, заметив это, круто свернул к стоявшей на рейде военной брандвахте. Этот маневр нас встревожил: если Бойко уговорит командира брандвахты, последний может не допустить нас к «Лисовскому». Я сказал об этом председателю.

— Держим на брандвахту! — решил он.

Вслед за Бойко на брандвахту поднялись мы. У трапа нас встретил командир судна.

— Что за необычайные визитеры сегодня! — весело сказал он, здороваясь с нами.

Мы объяснили, что хотим пришвартовать к пристани землечерпалку, которая стоит в проливе, а господин Бойко хочет нам помешать.

— Да, он просил меня воспрепятствовать, но я не имею права этого делать без приказа моего начальства. Я могу вмешаться только в том случае, если на «Лисовском» будет учинено насилие.

— Ну, какое там насилие! «Лисовский» все равно бастует. Он только рискует, стоя без дела, врыться в ил, а мы не хотим этого допустить.

Командир брандвахты обратился к Бойко:

— Я должен извиниться перед вами, но вмешиваться в это дело я не могу.

Обескураженный черносотенец спустился в свой катер и уехал в порт. Мы направились к «Лисовскому».

После наших переговоров с командой и капитаном землечерпалка снялась с якорей и ее отбуксировали к пристани. Рабочие на берегу встретили «Лисовского» рукоплесканиями.

С телеграфа поступили новые вести. Министр торговли и промышленности запросил, почему не приступают к землечерпательным работам. Начальник порта ответил, что рабочие устроили политическую забастовку. Мы решили передать министру по телеграфу наши требования, настаивая на полном их удовлетворений.

Забастовка продолжалась уже восемь дней. У бастующих стала ощущаться нехватка денег. Рабочим угрожал голод. Наступил самый опасный момент забастовки. Еще в самом начале стачки мы послали профсоюзам черноморских и азовских портов письма с просьбой материально поддержать нас. Из Одессы и Большого Токмака к нам приехали представители профсоюзов и привезли около пяти тысяч рублей.

Эта поддержка окрылила нас. На общем собрании рабочих единодушно решили продолжать стачку до полной победы.

Из Одессы от Правления союза моряков мы получили телеграмму, что в Керчь вышел одесский землечерпательный караван в составе четырех черпалок и восьми шаланд. Нависла угроза срыва стачки. Созвали общее собрание бастующих и решили уговорить одесских моряков примкнуть к нашей стачке. Для встречи и переговоров с прибывающими избрали особую делегацию. Ночью захватили паровой катер и поехали навстречу одесскому каравану.

Одесские моряки устроили на своих судах собрания и решили примкнуть к стачке. Караван вошел в бухту, и все суда стали в стройном порядке на якоря.

На объединенном собрании наших и одесских моряков было решено, что одесские суда не уйдут из керченской бухты, пока не кончится забастовка.

Из Одессы пришел приказ каравану вернуться обратно. Однако команды заявили, что они снимутся с якоря только тогда, когда кончится стачка. Таким образом силы бастующих увеличились.

Из Мариуполя также выслали было две землечерпалки, но, узнав, что одесские моряки примкнули к стачке, командиры повернули суда обратно.

В это время к Керченскому проливу начали подходить иностранные пароходы. Они становились на якоря у входа в пролив, ожидая, когда их проведут в Азовское море. К двенадцатому дню стачки у пролива скопилось восемь пароходов.

Капитаны иностранных судов требовали пропуска и компенсации за простои. К министру летели телеграммы и протесты консулов. От министра пришла третья телеграмма начальнику порта с приказом срочно урегулировать конфликт с рабочими и приступить к очистке пролива. Начальник порта метался, не зная, что делать. Инженер Бойко не показывался. Чувствовалось, что начальство теряет почву под ногами. На берегу возле порта появился полицейский поет, на пристанях показались жандармы. Однако арестов не было.

Шел пятнадцатый день стачки. Утром наш связной с телеграфа принес мне телеграмму. Читаю: «…начальнику порта. Копия — Малаканову. Распоряжению министра приказываю основе требований ликвидировать конфликт и приступить к работам. По распоряжению министра управляющий делами».

Быстро собрали делегацию, правление и стачечный комитет. Телеграмма вызвала у всех нас ликование. Мы победили!

Нам сообщили, что начальник порта желает с нами говорить. Мы пошли. Начальник был в кабинете один.

— Поговорим серьезно. Пора эту глупую стачку кончать. Садитесь, пожалуйста, — сказал он.

Сели. Начальник вынул из ящика стола наши требования.

— Выясним, какие требования я не могу выполнить. Вот «Первое мая»: это вопрос политический, и он не входит в мою компетенцию. Восьмичасовой рабочий день — тоже не могу. Рабочий комитет — это ведь вмешательство в дела управления. Я думаю, вы и сами настаивать на нем не будете.