— А, тогда ладно, — покладисто согласилась я, принимая золото.
В конце концов, нам семена для огорода покупать.
— Признавайся, — я в очередной раз вгляделась в лицо мальчишки. — Что с тобой не так? Вернее, так.
Кайл ответил невинным, непонимающим взором. Он ничего не знает, просто мимо проходил.
Биографию парня, ту версию, которую он нам преподнес, мы прошерстили от «А» до «Я». Отец в ней не присутствовал. Мать Кайл помнил плохо. Она... была, но потом сбросила сыночка бродягам и испарилась. С маргиналами Кайл прожил два года, затем прибился к «вельможам», так называли воров из «Залов». Ну и пошло-поехало.
О Трисс мы узнали чуть больше. Ее отца отправили в тюрьму, дом продали за долги, как и саму малышку в услужение зажиточной семье по соседству. Трисс тогда было примерно четыре, но она помнила, как забирали отца и соседи заставляли ее жить в собачьей будке. Как она оказалась среди обитателей «Залов», девочка не знала. Разговорившись, она расстроилась и заплакала.
Аста сердечно ее обняла, Клара взяла на руки, я отдала припасенный на такой случай леденец на палочке, а Унцик принялся кружить рядом, толкаясь лобастой головой в трясущиеся от рыданий плечики. Мы отправили девочку отдыхать.
Кайл посидел немного, вздохнул и признался:
— Кое-что я все же помню.
— Ага! — воскликнула Астелла. — Я так и знала, что ты что-то утаил!
— От тебя ничего не скроешь, — пробурчал парень и принялся рассказывать, сжав виски ладонями: — Первое воспоминание... оно зыбкое… но при этом яркое. Мы с мамой у дверей красивого дома. Огромного... или так мне тогда казалось. Мы стоим и ждем. Я маленький, мама крепко сжимает мою руку и что-то бормочет. Рука холодная, мы долго шли по первому снегу и едва подмерзшей грязи. А еще мама волнуется. Дверь открывается, и я весь сжимаюсь. Я уже знаю, что может произойти – нас прогонят, и хорошо, если только руганью, а не палками. Но нас пускают внутрь. Там... я теряю дар речи от такой красоты: огромный зал, позолота, канделябры, слуги зажигают свечи. Откуда-то появляется красивая дама, похожая на ангела с золотыми волосами. Мама сквозь зубы бросает ей несколько слов. Что-то вроде «платите, время пришло, щенок ваш жив и здоров». Я не понимаю, о каком щенке идет речь, собаки у нас нет, нам бы самим прокормиться. Я знаю, что мама долго ждала, когда в этот дом вернутся жильцы. И вот они приехали.
Крис усмехнулся, в глазах отразились золотые огоньки, наверное, от пламени очага.
— Та женщина покладисто ответила, что все отдаст, что все помнит, и как-то… виновато попросила, чтобы мы больше сюда не приходили. Мол, слугам она скажет, что дала милостыню нищим, но муж может начать расспрашивать. Она пообещала назначить другое место и время. Затем эта дама что-то передала маме, потрепала меня по голове и ушла. Мы тоже ушли... убежали – мама тянула меня за руку, как будто хозяйка особняка или ее люди могли передумать и догнать нас. В тот вечер мы наелись досыта, мама купила себе красивое платье, старуха на нашей улице сдала нам крошечный домик. Он казался мне дворцом по сравнению с хибарой, в которой мы жили до этого. Мать еще несколько раз ходила за деньгами, но одна. Первую неделю после этого мы жили, как короли. Потом начинали экономить. Потом еле собирали медяки на еду и аренду. Мать начала куда-то уходить... по ночам. Я был слишком мал, чтобы понять, куда. Она надевала свое лучшее платье, но потом... совсем себя запустила. Мы снова остались без жилья. И в один прекрасный момент мать продала меня бродягам за две серебрушки. Мне было одиннадцать, и я уже усвоил, как страшна нищета. Каждый раз, когда мать приносила мешочек с золотыми из того дома, я ждал, когда она напьется, и незаметно вытягивал из кошелька три-четыре монеты. Мать... я привык называть ее так, но даже в детстве понимал, что она мне не мама… она держалась за меня, пока я приносил ей деньги. Видимо, источник иссяк, и я потерял свою ценность, — мальчишка невесело усмехнулся. — Я сумел сберечь золото. За него потом купил себе место у «вельмож». Они научили меня воровским приемчикам, секрет которых передавали только проверенным преемникам, пчелам, приносящим «Залам» стабильный доход. Я был лучшим в трущобах, когда туда привели Трисс. Она отличалась от других детей... такая... домашняя, наивная, беспомощная. Я понимал, что такое очаровательное дитя скоро продадут. Я отдал «вельможам» все, что накопил – выкупив для Трисс еще несколько лет относительной свободы. Она была похожа... на меня. Иногда я забывал, что мы не брат и сестра. Потом один из «вельмож» решил продать меня дамочке, охочей до молодых парней. Уж очень долго она его уговаривала и цену предложила большую. Остальное вы знаете. Конечно, ни в какие гномьи шахты я не собирался. Планировал подкопить деньжат, используя дар, и вернуться за Трисс. А потом встретил ее с вами... чуть в богов не уверовал.
Кайл посмотрел в сторону камина. Трисс и Унцик примостились у самого очага на шкурах. Фан Пого присел рядом, раскрыв молитвенник, но вместо грехоискупительного и душеспасительного чтения рассказывал мелкой сказку. Все мы помолчали, философски созерцая эту милую сцену.
— Значит, женщине, у которой ты жил, выдавали деньги на твое содержание, — я вернулась к разговору о происхождении Кайла. — Возможно, ты плод адюльтера. Жавена могла тебя узнать... нет, бред какой-то. Где вы могли бы встретиться? Даже если ты копия своего отца, а он из знати... Тарун говорит, что Жавена всю жизнь прожила в Ореховом Доле, занимаясь семейным бизнесом. Все это очень странно.
— Я рассказал все, что помню, — мальчишка развел руками. — Честно говоря, вспоминать-то не особо и хотелось. Без матери мне было лучше, я постарался ее забыть. Но кое-что все-таки сохранил.
Кайл сходил в свой закуток и вернулся с бархатным мешочком – кошельком на завязках, протертым до дыр.
Я внимательно рассмотрела мешочек. Кошелек был украшен вышивкой черной нитью с золотом. Позолота почти вся осыпалась, но узор еще можно было разглядеть. Не поверив своим глазам, я потянулась к чехлу с луком. Выжженный на ложе знак был очень похож на вышивку с кошелька, только на мешочке была изображена черная роза в ромбе и с короной на его вершине. Знак Вайсланов – немного измененный, будто встроенный в другой герб.
Что бы это значило?
— Похоже на королевский герб, — пробормотал Тарун, рассматривая кошелек Кайла, — но не он. Прост слишком.
— А черная роза? — спросила я.
— Это герб Вайсланов, твой герб, он вошел в королевский после вашей свадьбы с королем. Однако, — орк прищелкнул языком, — здесь словно его половина.
— Думаешь, Кайл королевских кровей?
— Пойдем прогуляемся, поговорим с глазу на глаз, — смущенно предложил Тарун, оглянувших на остальных «членов семьи».
Сразу за дверями амбара в мою голову вонзился ментальный хаос. Это Галата переживала за Яйцо. Оно покрылось трещинками, и дракончик должен был уже проломить ставшую хрупкой скорлупу, но юный Валат почему-то не торопился с вылуплением.
Я его понимала: сидишь себе спокойненько в теплом, уютном местечке, а снаружи – загостившаяся зима, хищники, нечисть и мамина решимость вырастить из тебя Великого Дракона.
Орк уселся на поваленное дерево в саду и сконфуженно кашлянул:
— Боюсь, разговор может тебя смутить, Мара.
— Такие темы еще остались?
— Будучи в столице, я навестил твою старую няню. Помнишь ее?
Я покачала головой.
— Я застал старушку на смертном одре, но кое-что она успела мне рассказать. Что ты сама помнишь... своей брачной жизни... о ее супружеской стороне?
— Ни-че-го, — ответила я, радуясь, что в плане воспоминаний интимного характера в моей голове полный вакуум и сценки из исторических фильмов.
Что-то подсказывало, ничего хорошего в той стороне жизни Моргаты не имелось. Король вроде как был в два раза ее старше и красотой не отличался.
А еще был сон или видение, в котором Злая королева общалась с Раулем... как его там... Лефландским. Помнится, во сне упоминалось о милой привычке короля Эрхарда Второго придумывать изощренные пытки для узников замкового подземелья. В общем, забылось – и слава богам.
