- К тебе тоже приставали? – от волнения он не заметил, что перешел на «ты».
Марина поморщилась.
- Да нет, то есть клеились как-то раз, но потом отстали.
У Кирпича сжались уже не сердце, а здоровенные кулачища.
- Ты только скажи…
Марина с удивлением рассматривала его напрягшуюся, словно перед прыжком, атлетическую фигуру. Кирпичников на самом деле был готов сию же минуту идти и рвать в куски любого, кто посмел протянуть свои грязные лапы – нет, даже помыслить об этом! – к НЕЙ. К НЕЙ! Его любимой девушке. До Коли вдруг дошло, что он выглядит смешно, и испугался, что Марина сейчас расхохочется.
Но она смотрела на него восторженно-изумленными глазами, это было заметно даже при свете луны. Потом улыбнулась.
- Не надо. Из этих дураков больше половины учились у моего деда, они его уважают. А он… он не виноват, что они стали такими.
- А кто? – спросил Кирпич и тут же мысленно обматерил себя за дурацкий и бестактный вопрос. Но Марина не обиделась.
- Жизнь, - коротко ответила она.
- Жизнь? – удивился Коля. – У всех жизнь, но…
- Ты не знаешь, что такое Югá, – она тоже перешла на «ты», – у нас трудно с работой. В основном – обслуга санаториев или в торговле, да и там все места – только по блату. Ну, девчонки идут в медучилище - кстати, я тоже там учусь - в горбольнице или в санаториях всегда можно устроиться. А парни приходят после армии и болтаются без дела. Кто-то, конечно, уезжает поступать в институты, но те, кто поступил, обратно не возвращаются. Разве что отдыхать, – Марина погрустнела.
Кирпичников мял в пальцах вторую сигарету, не решаясь закурить.
- Кури, не стесняйся, - заметив его колебания, сказала девушка. – Меня дед обкуривает так, что слезы из глаз. Вообще, он хороший, я его очень люблю, но иногда ссоримся. Дед все еще считает меня маленьким ребенком, а я уже выросла. А он этого не замечает.
Помолчали.
- А как погиб Олег? – неожиданно спросила Марина.
- Подорвался на фугасе, - скупо ответил Кирпич.
- А что такое «фугас»?
- Вроде мины, только он очень мощный.
- Ты это видел?
- Нет, я был на «боевых», приехал и узнал, что Олег погиб.
- Он тоже на этих … «боевых»?
- Да, на «боевых», - не моргнув соврал Кирпич, не говорить же ей про водовозку.
Марина помолчала, а потом по-бабьи, а может, по-детски всхлипнула.
- Ужас. Какой ужас!
Коля рефлекторно протянул руку и погладил ее по головке, как ребенка, и она тут же, ткнувшись ему в широкую грудь, разрыдалась по полной программе.
Кирпич не знал, что делать и продолжал гладить ее волосы, тупо приговаривая:
- Ну, ну… Не надо…
Никогда и ни к кому не испытывал строгий командир второй роты спецназёров капитан Кирпичников такой безграничной, всепоглощающей нежности. Сейчас он любил ее, «…как сорок тысяч братьев любить не могут», причем в тот момент эта любовь была именно братской, и никакой другой. Ему больше всего на свете хотелось защитить, закрыть собой от злого мира это слабое прелестное создание, доверчиво орошающее слезами его футболку.
Марина, выплакавшись, оторвалась от груди Кирпичникова, вытирая глаза кулачком, как маленькая.
- Прости, - сказала она.
- За что? – искренне удивился Коля.
- Ты теперь весь мокрый! – улыбнулась она, продолжая растирать по щекам все еще текущие из глаз слезы.
- Ерунда! У меня есть сухая футболка, а эту… - Кирпичников не сразу решился сказать о том, что собирался сделать всерьез, - эту я положу в отдельный пакет, и никогда больше не буду надевать и стирать.
- Теперь ты – как рыцарь!
- Почему?
- Рыцари, уходя в Крестовые походы, всегда брали с собой какую-нибудь вещь своей Прекрасной Дамы. Чаще всего это был платок, орошенный ее слезами. Коля, скажи: я теперь твоя Прекрасная Дама? – Несмотря на наигранно-шутливый тон, взгляд ее стал пытливым.
Коля заметил это и не замедлил с ответом:
- Да, - честно ответил он.
Последовала пауза, во время которой Марина смотрела на него, словно обдумывая какое-то важное для нее решение.
Кирпичников, тоже молчал, мечтая, чтобы эта пауза длилась вечно.
- Вы, наверное, спать хотите, - скорее утвердительно, чем вопросительно, произнесла девушка.
Ну вот, опять на «вы», упал духом Николай. Может, оно и к лучшему, он и так уже перешел грань дозволенного.
- Это точно. Пора уже. Мне завтра с утра в аэропорт. Спокойной ночи! - Кирпич резко поднялся и, не оборачиваясь, зашагал по дорожке, хрустевшей битым ракушечником.
***
Титры: Шихванд. Провинция Фарах. Афганистан.
2 июля 1988 года.
Едва выскочив из машины, советник местного МГБ, одетый в царандоевскую форму без знаков различий, ростом и фигурой похожий на колобка из сказки, аж трясясь от «праведного гнева», налетел сперва на старшину Гуляева, который с голым торсом играл в пинг-понг с советником-«комсомольцем», на столе, установленном под фонарем во дворе.
- Кто?.. Кто позволил?.. Почему мне сразу не доложили?
Прапорщику Гуляеву за тридцать, у него более солидный вид, чем у Никитина, и генерал принял его за командира группы. Он удивленно пожал плечами.
- А что? Разве положено? – искренне удивился он. Старшина уважает начальство любых ведомств и рангов, но ведь Колобов в «царандойке», считай – в «гражданке». Знаков различий нет. Откуда знать, кто перед тобой? Тем более, что как раз не положено! Гуляев выдал свою тираду и смущенно молчит, тиская в руках теннисную ракетку.
Вышедший на крыльцо виллы Никитин, тут же пришел на помощь подчиненному. Никитин только вылез из бассейна и потому в одних мокрых трусах. Спрашивает «колобка» почти нежно, подражая Шуре:
- Чего-нибудь случилось, Владислав Иванович?
Генерал аж синеет от злости.
- Случилось? Нет, это с тобой что-то случится! Почему в таком виде? Почему не подается команда «Смирно»?
- Личный состав находится на отдыхе после боевых действий. И вообще, товарищ генерал-майор госбезопасности, - Никитин сделал упор на последнем слове, - мы с вами служим по разным ведомствам, и подавать команду я не обязан. К тому же команда отдается не человеку, а погонам, которых на вас нет.
Колобок, узнав Никитина по эпизоду на базаре, снова возмутился задним числом: шипел и злобствовал:
- Почему не доложили мне о Чэ-Пэ в зоне моей ответственности? Почему я узнаю об этом последним? Почему тайно вывезли тело?