- Владислав Иванович! Докладывать что-либо я вам не только не обязан, но и не имею права. Есть субординация. Слышали такое слово? Я докладываю только СВОЕМУ, повторяю,СВОЕМУ РУКОВОДСТВУ. И никакому другому. А уж с кем оно решит поделиться этой информацией, его дело. Кстати, тело забрали ВАШИколлеги из Особого отдела. Начальство у вас с ними общее, так что, пожалуйста, все вопросы к ним.

Колобок чуть не плакал. При слове «коллеги» брезгливо поморщился. Потом сказал уже почти жалобным тоном:

- Ну, хоть просто сообщить-то мне могли бы…

- Не мог бы, уважаемый Владислав Иванович, увы!

- Да пошли вы… - генерал махнул рукой, сел в машину и уехал.

Своим недоумением Никитин поделился с вышедшим на крыльцо Джаграном.

- Чё-то «соседи» забегали как тараканы? Ты не в курсах?

Тот задумчиво почесал бороду.

- Сам пока ни черта не понимаю. Такого шухера не видел, даже когда работали по «Черным Аистам». Ты спать-то будешь. Или снова отмокать на полжизни вперед?

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР

3 июня 1988 года.

Луна стояла высоко, заливая комнату через полузадернутые занавески кладбищенским светом. Кирпичников погружался в сон, что ему почти удалось. Но не до конца. Сначала, в полудремотном состоянии, он подумал, что это ему просто приснилось. Однако все оказалось гораздо хуже: рядом с ним под одеялом находился кто-то еще. Гадать, кто бы это мог быть, не было нужды. И как она ухитрилась? Сон как рукой сняло.

Кирпичников аж подскочил.

- Ты что, с ума сошла?! – громко зашептал он, тряся сжавшуюся в комочек Маринку за плечо.

Девушка не отвечала, лишь молчала и сопела, шмыгая носом, из чего было ясно, что она снова готовится разрыдаться.

- А ну, шагом марш к себе! – Николай довольно грубо потянул ее за руку. Но у него ничего не вышло. Вместо этого ее ручки обхватили его шею, и она прильнула к нему, и вцепилась, как детеныш коалы к своей мамке. Коля с ужасом почувствовал, что на ней ничего нет. Обильные слезы полились бурным потоком на последнюю его чистую футболку.

Он изо всех сил встряхнул Маринку и еще раз потребовал:

- Быстро, утираем сопли и уходим! Ты слышишь меня?

Но девушка вместо этого еще крепче прижалась к нему и горячо зашептала, давясь слезами, прямо ему в ухо:

- Коля, Коленька, милый мой! Не прогоняй меня, я прошу, я умоляю тебя! Ну, пожалуйста! Родной мой… Любимый…!

Обалдевший Кирпичников все еще пытался отодрать ее руки от своей шеи, но ничего не получалось, а вместо этого выплескивались все новые потоки причитаний пополам со слезами.

- Коленька! Я… Я люблю тебя! Я, как тебя увидела, сразу поняла, что ты пришел за мной… Я тебя таким и ждала… Ты – мой, мой, мой!

- Ты же впервые меня увидела сегодня, - попытался возразить Коля, лихорадочно соображая, что делать.

- Это неважно. Я знала, я всегда знала, что ты когда-нибудь придешь… И будешь именно таким: сильным и смелым… Дедушка старенький, и если с ним что… Я останусь совсем одна. Ты понимаешь? Одна! У меня больше никого нет на свете, кроме тебя… - слезы почти иссякли, и она говорила, точнее шептала, уже более складно, – Ты не подумай, я не такая… У меня еще никого не было… Я ждала тебя. Понимаешь, ТЕБЯ!

Кирпич уже не пытался оторвать ее руки от себя, инстинктивно, как и давеча, поглаживая по шелковистым волосам. Что происходит? Он все еще искал выход из положения.

- Мариночка, - ласково, но в то же время строго, зашептал он ей, не переставая гладить ее волосы, стараясь не прикасаться ни к чему другому, - Марина, ты же совсем не знаешь меня, откуда ты знаешь, какой я?

- Нет, я знаю, ты такой, каким я тебя представляла. Ты сильный, смелый… И добрый.

Интересно, подумал Кирпич, что бы сказали о его доброте подчиненные? Или те духи, которых он завалил во время боевых?

- Я не добрый, Марина, я очень и очень злой.

- Неправда, - она погладила его по щеке, - ты не можешь быть злым. Это ты ТАМ стал злым, но я тебя вылечу.

- Ты не понимаешь, что говоришь. Мы едва знакомы. Я старше тебя больше, чем на десять лет… - начал перечислять Кирпичников, но девушка его перебила.

- Ну и что? Главное – это то, что мы любим друг друга. Ведь ты любишь меня, правда? - Она подняла к нему заплаканное личико, терпеливо ожидая ответа, и он не смог солгать.

- Да, Марина, я люблю тебя…

- Тогда почему же ты…

- Погоди, не перебивай. Я люблю тебя, и мне очень хотелось бы быть с тобой. Но завтра мне нужно возвращаться туда. На войну. А на ней, говорят, стреляют, - процитировал Кирпич Александра Васильича Суворова.

Лучше бы уж он этого не говорил. Марина вновь разрыдалась, еще пуще.

Коля, не зная, что делать, снова принялся гладить ее по голове. Его здоровый мужской организм, похоже, начал решать эту проблему самостоятельно, заявляя о себе все сильнее и сильнее. Он попытался отстраниться, отодвинуться в сторону, но куда там…

Девушка вцепилась в него, как утопающий в спасательный круг.

- Коленька, родной мой, хороший…Я очень люблю тебя…Я не могу без тебя, я тут… я пропаду, понимаешь?

- Почему? – спросил Кирпичников, все еще пытаясь отодвинуться, но двигаться было уже некуда.

- Потому! У меня же никого больше нет, кроме деда! Коленька, миленький… Возьми меня!

Он выставил последнюю линию обороны:

- А как же… Олег?

Последовала пауза, а потом Марина, вздохнув, серьезно сказала:

- Олега больше нет. И потом, я была совсем маленькой и ничего не понимала. А теперь у меня есть ты.

Говоря все это, она стягивала с него влажную футболку, и Кирпичников уже не мог сопротивляться. На его грудь и шею обрушился град неумелых, но очень жарких поцелуев. Дальнейшее он потом помнил плохо – что-то вроде помутнения рассудка. Вспышка, как при ядерном взрыве, нарастающий огненный шар внутри, слепящий глаза свет и испепеляющий жар…

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июля 1988 года.

Тишину раннего утра рвал изношенный движок БТРа, который насиловали изо всех сил – всем очень хотелось поскорее попасть домой. Насточертело болтаться в поле, пыль и грязь въелись в кожу, «песочка» задубела от пота и стояла колом, наваливалась усталость, физическая и душевная. Хотелось смыть все это, хоть на время забыть обо всем на свете в полумраке парилки, а после нырнуть в прохладные воды бассейна. А потом – сладкие сны на чистом белье, в нормальной постели, а не в недрах не успевающего остыть за ночь БТРа.