Маленький мальчик дерзновенно и безобидно вглядывается в дымчатую даль. Маманя, с опытностью наседки, предупреждает о возможности быть заклёванным и всячески пытается оградить от всех бед, для этого с материнской жертвенностью бросается и на коршуна хотя тот явно сильнее. Папаня, гордый орденоносец, почётный и уважаемый член общества идёт вперёд непотопляемым линкором и строго семафорит: иди в кильватере! На любое «хочу» отвечает настойчиво: «Хочешь – получишь, но через труды. Вот тебе лопата, иди в топку уголь бросать. Так шибче ход». Мальчик смышленый, генами и здоровьем не обиженный, соображает быстро. Турник, пробежки с песочным мешком на закорках, секция бокса. Непременно бокса. Где через удары сам учишься бить. Бить, бить и ещё раз бить. «Не подставляйся, уходи и в ответ, обязательно в ответ, а как иначе – бокс». Вся жизнь такова – на сдачах. Тренер требует результата. И вся жизнь – результат. Затем институт. Паренька приметили: смышлёный, накаченный, боец. И цепкие деловые глаза решили: хороший материал! Немного подстрогать, чуть-чуть обточить и подогнать и – деталь к механизму готова. Иные детали и добротные, и ладно скроены, да механизм так устроен: имеются в нём проблемные места, даже поставь, корунды и победиты, сверхпрочные полимеры и композиты – непременно сломается. Сломался, дел-то, человек он ведь как расходный материал – выкинуть и заменить недолго. Новых образцов хватает – плодятся. И списали, выкинули за борт. Тут и страна сама села на мель. Ругань, паника, суматоха на палубах, одни вверх – к лодкам, другие вниз – прыгать за борт. Самое время применить навыки бойца и боксёра. Трещат скулы, ломаются кости и жизни. Страшно? «Страшно весело!» Бывшим пацанам, заточенным под удар и результат – потеха, возможность показать себя, и, если очень хочется, – «смоги». О том, что «хочется» – искушение, ранее не было сказано ни слова. И само слово в новинку, медовое. «Искушение», это не та ли красотка, так смахивающая на грушу в боксёрском зале? Приударим! Ах, как сладко. Мерзко? Кто сказал? Нет, искушение – это то, что стоит попробовать. А иначе для чего живём? Пацаны оперились, не птицы – орлы! И потоки благоприятные. Выше, выше… один на падаль приземлился, другой добычу на лету бьёт, куски, правда, в гнездо тащит – птенцам. Сокол! Родитель. «Хочешь – получай». «За своё нужно драться». «Ты или первый, или никакой». Воспитание. Вроде и слова человеческие, а прислушаешься – клёкот! Потоки вверх слабеют или крылья уже не те? Какой мир созидаешь, такой и в наследство достанется. Так кто же, когда добычу приметит, в ней себя призна ет? «Что за чертовщина такая! Прочь искуситель!» – «Нет, уж позвольте, теперь мой черёд». – «Я тебя не призывал». – «Разве? А красотку помнишь, а хочу и снова хочу. А когда бил и упивался превосходством?» – «Так и меня мордовали». – «Речь сейчас о тебе, с теми в других местах беседу проводят». – «Иди к бесам!» – «Теперь только с тобой, один явлюсь, не поймут меня там, без добычи-то». – «А-а-а, прочь!..» – «И прочие не поймут». – «У меня образование высшее, не верю я». – «Так и я не верю, как видишь нам теперь друг без друга никак. А какое высшее, МГУ, Йель, Оксфорд или другая хрень? Ты знаешь, я всеяден, с образованными даже интереснее. Есть о чём подискутировать, прожекты там нарисовать, критические массы свести вместе, для эффекта, о художествах, опять же, поразмышлять, заоблачно так, литературой, а как же, позабавляться, стилями и словесами, стихами в небо плюнуть…» – «Ну почему же плюнуть сразу, а ну быстро с плеча слезай». – «С какого?» – «С обоих сразу». – «Так я один, а плюнуть почему, так это просто: пишут-то многие, да вот беда – не исполняют. Слово-то прозвучало, высоко прозвучало, взглянут сверху – возятся, ну словно черви в падали смрадной». – «Тьфу ты, господи». – «Ты чего слюной тут разбрызгался». – «Так природа такова – приятно, когда на другого человека плюют».

– «Так что мы образованными людьми не брезгуем, ты не подумай чего плохого, никто не будет забыт». – «Вот дрянь, пристал и не отстаёт, зараза какая». – «Зараза, зараза, эка вы природу мою сразу разглядели, одно слово – образование».

– «Что-то чувствую я себя плохо, зараза, схожу к врачам». – «И они образованные?» – «А как же?» – «Зараза». – «Да что ты всё заладил: зараза да зараза?! Умаял. Иди, говорю, пока химией не ошпарил». – «О, мы с химией давно на короткой ноге, камни философские откуда не попадя вытаскивать, крошить и в яд превращать. Этот врач, что ли?..» – «Он самый».

– «Наш брат!» – «Что?., какой он тебе брат, отродье чёртово». – «Так если нос отдельно от остального тела лечит, наш, какой ни есть – наш. И опять же интерес имеется. Другой бы, сердобольный, давно сгорел бы, а этот стоит возле сковородки и хоть бы хны – зарабатывает. Наш, я тебе голову отдаю».

– «А давай». – «А забирай, у меня их знаешь сколько, взамен этой. Это же твоя голова, кстати. И болеть она начинает чего-то». – «Чего?!» – «Забирай, забирай, мне она теперь ни к чему». – «Да что же так больно!»

– Как видишь, всей жизни твоей хватило на страницу, с небольшим хвостиком. А если ещё убористым шрифтом? В общем, – бельмо сделало вид, что читает невидимую страницу, – всё как обычно, даже скучно. Но при всём притом – честно. Лукавства мало, то и похвально. Жизни… жизни калечил, было, и кулаком, и словом, так за то и страдаешь, и умер давно.

– Умер?

– А как же!

– Но я дышу, чувствую, созидаю, наконец.

– По поводу созидания…, – бельмо дёрнулось, – и Каин созидал, и после… потомки его города возводили, самые первые, – тёмный образ стал удаляться.

– Ты куда? Ты меня оставляешь?!

– Ты же продолжаешь утверждать, что жил и живёшь и жить хочешь… самостоятельный, так что шкипер тебе ни к чему.

Была некая связь между моими страданиями и этим мистическим явлением. Оно приближалось – боль стихала, оно удалялось – тут же являлся палач с лицом каменного божка.

Странно, до боли знакомые черты, вылепленные угодливым скульптором.

– Постой, умоляю, постой! Постой…

Неожиданно для себя самого я упал на колени.

– Ты мне явил жизнь мою, длиною в страницу. Ты пялился в меня своим бельмом… прости. Рассудок оставляет меня. Зачем всё это? Вся эта космогония с веерами падающих звёзд и ты, ты… не бельмо – ты Луна. А бельмо – образ, созданный моим измождённым сознанием. Но зачем?! Если я издох уже для тебя давно…

– Душа, мой друг, душа. Вот за что стоит повоевать. Луна я или кто ещё – это ты правильно заметил: всё мертво. И только человек оживляет, человек вдохновлённый Творцом жизни.

– Каким Творцом, когда я атеист, и в бога не верю!

– Однако когда боль доняла, готов и в бельмо поверить и в тёмные силы обыкновенного сгущения атмосферы, называемого иначе тучами. У тебя есть надежда? Есть, есть, я же вижу и читаю в сердце твоём: скальпели, чудотворная химия, исцеляющие лучи… Вырежут половину тебя, другую половину выжгут. Что останется? Нет лучей исцеляющих, только одна любовь живородящая и исцеляющая.

– Так я любил!.. Люблю детей своих, жену, маму…

– Всё что ты назвал любовью – это твои похотливые желания, привязанности, вкусы, предпочтения, и прочее, и прочее, и прочее, подытоживая – твоё Я. И «прости» твоё – вскользь. Ни о чём!

Слёзы потекли по моим щекам. Никогда не позволял себе плакать, считая это слабостью, и на том был воспитан.

Луна смотрела на меня тёмными провалами, они выглядели угнетающе, когда вокруг серебристое игривое сияние, и такие же лёгкие посеребрённые тучки. Сквозь мутный взгляд я заметил приближение истязателя.

– Ты?!! Снова?!

Тот неопределённо пожал плечами, мол, работа такая.

– Да!

Обречённо согласился я, и положил голову на плаху. Палач медлил, я жадно вдыхал свежий воздух с гор. И началось медленное отделение головы от туловища. Я умолял убить сразу, и даже что-то обещал. Палач задумчиво замирал, соизмеряя, вероятно, обещанное тобой с обязательствами.

И снова брался за инструмент, выбирая зачем-то ржавый со старыми сколами и зазубринами.