Княгиня Фетинья в этом году впервые вывезла ко двору трех своих дочерей – для ввода в свет и, разумеется, замужества. Кто из троих княжон пожертвовал костюм для эльфки, осталось неизвестным. Но, судя по качеству украшений и отделки, Нижняя Волынь уже вполне оправилась от последствий войны.

Энедика почувствовала, что на улице по-настоящему прохладно. Она двумя руками приподняла подол и направилась к круглой клумбе с желтыми и красными тюльпанами чуть поодаль. Там стояли лавочки, на которых можно было передохнуть. Эльфка вдруг почувствовала, что у нее дрожат ноги.

Устроившись на лавочке, она ощутила покой, умиротворение и… опустошение.

«Больше я ему не нужна», текли в голове эльфки отрешенные мысли. – «Я исчерпала свою полезность, и к тому же я теперь знаю столько, что…. Мне не выйти из дворца живой», спокойно и холодно, будто она думала не о свой судьбе, а финале шахматной партии, размышляла Энедика. Носком туфли она вывела на песке, которым была усыпана дорожка: «Конец ». Эльфка использовала слово SchluЯ, которым в языке аварии обозначалось не смерть, а конец игры, завершение партии.

В носу защекотало от подступающих слез, от жалости к себе. Эльфка тихонько заплакала. «Все», думала Энедика, размазывая слезы по щекам. Она запрокинула голову, чтобы слезы втекли обратно в глаза, и снова увидела ласточек – птицы, все так же бесшумно выписывая круги, спустились ниже. «Будет гроза», мелькнуло у Энедики. – «Но вряд ли я ее увижу».

Она перевела взгляд на клумбу.

«Я была черной пешкой, вышедшей в королевы и переломившей ход игры», подумала эльфка и фыркнула. Фраза прозвучала очень выспренно, но именно так и обстояли дела. Люди, из-за которых сгорел Приморский квартал, были наказаны, а обвинение в поджоге – снято с темных эльфов. Да, это был еще не мир, за который боролись авари. Но это был крохотный шажок эльфов и мандречен навстречу друг другу.

Алые и желтые тюльпаны колыхались под ветром. «А ведь это какая-то руна», подумала Энедика, разглядывая выписанную на клумбе алым по желтому фигуру. – «Какая-то руна мандречи. Интересно, что она означает?».

– Эта руна означает «справедливость », – произнес кто-то на тэлерине.

Эльфка повернула голову на голос.

Неожиданным собеседником Энедики оказался высокий эльф в черной куртке Чистильщика. На плече у него висела объемистая сумка, изящная, похожая на женскую. Эльф стоял у выхода из кипарисовой аллеи и с вежливым интересом смотрел на плачущую и смеющуюся женщину. Энедику не удивило, что отпрыск Старшей Расы оказался борцом за чистоту человеческой крови. Она успела навидаться в императорском дворце самых странных персонажей. «Дурдом на выезде», как характеризовал императорскую свиту сам Крон.

Энедика благодарно кивнула. Она не стала размышлять о том, произнесла ли она свой вопрос вслух или эльф прочел его в ее ауре. «А ведь еще месяц назад я думала, что этого слова – справедливость – в мандречи нет», мелькнуло у эльфки.

Но оно – было, и причем являлось совсем не абстрактным понятием.

«Пусть», думала Энедика, с облегчением и даже каким-то нетерпением.

Месяц, прошедший в поисках, промелькнул незаметно. Тогда у нее была цель, и ради нее эльфка терпела тесную каморку, куда ее поместил Крон, часы неподвижного ожидания, когда перед потайным глазком проходили десятки служащих Имперской Канцелярии, затхлый воздух… Но теперь все. Все. Умирать – так умирать. «Только бы он не тянул», нервничая, подумала Энедика. – «А то забегается с делами, забудет… Я же с ума сойду».

Тем временем эльф подошел к ней и представился:

– Фуинбрагол, капитан Чистильщиков.

Зрачки Энедики на миг расширились. Капитан, очевидно, подумал, что это реакция на место его службы. Эльфка тоже назвала свое имя – а не боевое прозвище, которое было слишком известно. Не хотелось пугать этого милого тэлери.

– Господин имперский маг просил меня отвести вас в безопасное место, госпожа Ниарумо, – произнес Фуинбрагол.

Энедика поежилась, поняв, что капитан с самого начала знал, кто перед ним, и ее вежливые экивоки были напрасны. Еще несколько секунд назад ей казалось, что она приняла неизбежность смерти. Но при словах Фуинбрагола о «безопасном месте» эльфка ощутила нестерпимое, животное желание жить. Выжить! Как угодно, только не…

– Самым безопасным местом, несомненно, является Подземный мир, как его называют мандречены, – мрачно сказала Энедика. – Там уже бояться нечего… А куда уходят души тэлери, Фуинбрагол?

– Мы становимся волнами в Заливе Вздыбленного Льда, – спокойно ответил эльф, ничем не показав, что понял намек. – Эльдар говорят, что их души после смерти достигают Валинора, но что-то не верится… А вы, авари?

– Отступникам нет места в Валиноре. Наши души вселяются в деревья, – отвечала Энедика.

– Раньше ваш народ был гораздо многочисленней, если судить по размерам Таур-э-Ндаэделос, – заметил Фуинбрагол.

Эльфка фыркнула, хотя юмор у Чистильщика был мрачноватый.

– Вот ваши вещи, – эльф похлопал по сумке.

Энедика прибыла в столицу Мандры в походных кожаных штанах и куртке. Но эльфка успела обзавестись личными вещами, хотя из потайной каморки за кабинетом Крона выходила всего пару раз. Имперский маг принес ей пару томиков стихов на тэлерине, да несколько дней назад подарил тунику и легкий плащ.

– Проверьте, все ли на месте, уважаемая Ниарумо, – закончил капитан Чистильщиков. – Если нет, скажите, чего не хватает, мы вам потом доставим.

– Я уже точно знаю, что вы забыли, – бодро сказала Энедика. – Мой лук, колчан и да! Конечно! Мою любимую диадему с пятью алмазами…

Фуинбрагол мягко улыбнулся и поставил сумку на скамью.

– По крайней мере вашу любимую браслетку мы положили, – произнес эльф.

Энедика хмыкнула и полезла в сумку. Браслетки среди ее вещей не было и быть не могло. Темные эльфы любили украшения меньше своих северных братьев. У Энедики было проколото только одно ухо, под серьгу с алмазом, которую носили все участники штурма Мир Минаса. Эта штурмовая серьга и десяток серебряных звезд с лацканов куртки составляли всю бижутерию партизанки на момент прибытия в Кулу. И строго говоря, бижутерией это считать было нельзя – как нельзя считать боевые ордена бирюльками. Костюм нижневолынской княжны принесли вместе с сережками и браслетом – на хитро переплетенных кожаных ремешках зеленого цвета разместились крупные бусины нежно-голубой бирюзы, тепло-оранжевого сердолика и синего, как море, лазурита, напоминая собой гроздья фантастических плодов. Но сейчас украшения дочери Фетиньи, включая браслет, были на эльфке.

Энедика рассеянно и быстро пробежала кончиками пальцев по вещам – очень хотелось взглянуть на браслетку. Украшение оказалось выполнено в виде серебряного паучка, охватывающего тремя тонкими лапками руку с одной стороны и еще тремя – с другой. В спинку паучка был вставлен гладко отполированный серо-зеленый кошачий глаз. «О, Крон…», подумала эльфка с нежностью. В этот момент она окончательно поверила в то, что увидит сегодняшнюю грозу и еще много-много гроз. Крон был слишком практичен, чтобы тратиться на столь дорогое украшение для того, кого собирался убить. «Значит, воспитательный лагерь», вздохнула Энедика. Что же, это лучше, чем смерть. Почему-то эльфке казалось, что постельное белье в ее каморке будет шелковым… Да и не создали еще такого воспитательного лагеря, из которого нельзя было бы сбежать, и Лайтонд это блестяще доказал.

Кроме браслета, в сумке обнаружились четки из черного, со снежинками, обсидиана.

– Я только доведу вас до места, – сказал капитан, увидев их. – А вот эти четки, госпожа Ниарумо, вы покажете людям, которые вас встретят.

– Хорошо, – пробормотала эльфка и положила их обратно.

– Все ваши вещи здесь? – уточнил Фуинбрагол.

Энедика кивнула.

– Следуйте за мной, – сказал капитан Чистильщиков.

Он надел сумку на плечо и галантно взял эльфку под руку.

– Я представляла это себе несколько иначе, – пробормотала ошеломленная Энедика, когда они шли к дворцовому причалу.