— Зачем? — удивился я.

— …чтобы вы меня возненавидели, — она испытующе посмотрела на меня.

Я кивнул, что можно было трактовать, как поощрение к дальнейшему рассказу.

— ...и незаметно для себя влюбились — до потери памяти...

— Изящный план, — признал я.

— …а потом приходили бы с видом побитого пса, выпрашивая мою благосклонность, а я бы продолжала над вами насмехаться в отместку за вашу ненависть. Но теперь мне стыдно, и я вам специально всё рассказываю, чтобы вы в меня уже не влюблялись. Видите, какая я благородная?

— Да уж, — согласился я. — А зачем вам насмехаться над побитыми собаками? Что за удовольствие?

— Вот и я о том же! — Клавдия быстро закивала. — Пока вы умывались, я над этим думала: почему я себя так веду, ведь обычно я не такая, я же — добрая? Издеваюсь над гостем, над человеком, который плохо себя чувствует — в чём дело? А потом поняла: дело не во мне, а в вас. Ответ на поверхности: это вы вызываете во мне такие чувства. Почему, спрашивается?

Я пожал плечами — мне меньше всего хотелось обсуждать, почему этой девчонке хотелось насмехаться надо мной. Но она ждала ответа.

— Наверное, всё дело в положении. Я попал в смешное положение, нёс околесицу, и вам теперь смешно.

— Ну-у, — разочарованно протянула Клавдия, — это на поверхности… Я про другое...

— И вам хочется отомстить мне, — добавил я, подумав ещё немного. — Вас задевает, что я тороплюсь вместо того, чтобы оценить, какая вы замечательная.

— Не годится, — отвергла она после паузы, — У вас как-то всё слишком просто получается. Нет глубины. Мне кажется, вы специально не понимаете, о чём я. То, что я возмущена вашим желанием улизнуть, это тоже на поверхности. Я сама об это говорила. Что-то тут не сходится.

— А что должно сходиться?

— Ну, например: в ваших объяснениях я какая-то получаюсь мстительная и капризная, не находите? А ведь мы уже установили, что я добрая и, как вы утверждаете, замечательная… Скажите, вы приросли к нашему косяку?

— Нет, — ответил я, выпрямляясь, — не прирос. — Я, действительно, не понимаю, какое объяснение вам требуется.

— Вы Достоевского читали? Понимаете, я веду себя, как… как какая-нибудь истеричная Настасья Филипповна, что мне не свойственно. У меня такое ощущение, что вы — такой надрывный персонаж а ля Достоевский. Сбежали из какой-нибудь главы, страстно решаете проблемы мироздания, разгуливаете по Москве, напиваетесь, как бочка, и вынуждаете ни в чём неповинных людей над вами насмехаться. Признавайтесь: сбежали?

Не знаю, как ей это удалось, но — удалось. Вдруг я кое-что понял о Севдалине, Растяпе и себе — насколько жалко выгляжу в теперешней ситуации. Накануне мне казалось, что мои ближайшие друзья переступили общепринятую моральную черту, и правда на моей стороне. И только теперь ощутил, что дело не в моральной черте, а в том, что в их глазах я оказался тем, чьими чувствами можно и пренебречь — несущественным элементом, на который не стоит и обращать внимание. Неудачником, допустившим, чтобы с ним случилось то, что случилось, и поэтому самому и виноватом в своём позорном положении.

Волна унижения накрыла меня с макушкой, и снова захотелось спрятаться от всех. Я сглотнул сухую слюну и посмотрел на Клавдию, которая села на табурет и, как ни в чём ни бывало, закинул ногу на ногу и прихватив руками коленку. На несколько секунд мы встретились взглядами. Мне вдруг захотелось высказать ей всё — и про Достоевского, и про побитого пса.

Хочет знать, почему я вызываю желание насмехаться? Потому что так и есть: сейчас я и есть побитый пёс, устраивает такой ответ? Потому что вчера я расстался с любимой девушкой, которая изменила мне с моим другом, и сейчас я, действительно, жалок и смешон, но это только сейчас. Пусть не думает, что таким я буду завтра, послезавтра и ещё сто лет подряд. Так что пусть смеётся сейчас, потом такой возможности не будет.

Клавдия с любопытством следила, как я меняюсь в лице.

— Ну вот, — констатировала она, — вы всё-таки решили меня возненавидеть. Беда. Перестаньте, Алфавит, мы же договорились, что не будем до этого опускаться. Возьмите себя в руки. Или вы передумали играть в вашу игру?

Я покачал головой.

— Ну, хорошо, тогда не буду вас слишком мучить, специально задаю лёгкий вопрос — легчайший. Готовы? Назовите моё имя!

— Ваше имя? — я посмотрел на неё удивлённо. — Вы же сами сказали: Клавдия, нет?

— Это и есть ваш ответ?

— А какой ещё может быть?

— Вы хорошо подумали?

— Клавдия-младшая, — добавил я поспешно.

Она сделал театральную паузу и набрала побольше воздуха, чтобы торжественно его выдохнуть:

— Ну, вот, Алфавит, поздравляю: вы проиграли!

— Почему это?

— Нужно было ответить: Клеопатра, — объяснила она. — Вы меня внимательно слушали?

— Постойте! — возмутился я. — Это же… нечестно! Я понимаю: вы дурачитесь и всё такое, но всё же…

— Алфавит, ну, что вы, как маленький: в нечестной игре выиграть можно только нечестно. Это правила такие, понимаете?

Небрежно покачивая ногой, она невозмутимо улыбнулась и посмотрела на меня с преувеличенной серьёзностью, словно объяснялась со слабоумным.

— Ну, знаете ли! Это уже... — начал я, но Клавдия уже вскочила и бросилась к плите переворачивать гренки. В этот же момент где-то в недрах квартиры скрипнула дверь, кто-то немолодым женским голосом не то пропел, не то продекламировал: «Что день грядущий нам готовит?», и послышался звук лёгких шагов.

Волна моего гнева разом опустилась.

— Бабушка проснулась, — толи спросил, толи просто догадался я и, только услышав эту фразу со стороны, понял, до чего нелепо она звучит из моих уст — будто я говорю о нашей общей бабушке.

Но Клавдия-младшая не заметила неловкости: она была занята гренками и в ответ только кивнула.

Дочь академика Вагантова появилась не сразу, а минут через десять — росточком она была с Клавдию-младшую, даже ниже, с седыми кудряшками, в толстых очках, одетая в длинную тёмную юбку, белую блузку и коричневый жакет. Словно прямо сейчас собиралась идти на лекцию. Всё время до её выхода на сцену я лихорадочно соображал, как быть, что говорить и чем оправдываться.

Она вошла, распахнув дальнюю кухонную дверь, — не ту, чей косяк я подпирал, а противоположную. Я тут же выпрямился. Произнеся: «Доброе утро!», бабушка сложила руки вместе, сделала два шага ко мне и протянула ладошку:

— Ну, что, молодой человек, раз вы в моём доме, давайте знакомиться: профессор Вагантова Клавдия Алексеевна.

Через толсты стёкла очков её глаза казались больше, чем на самом деле. Я сглотнул сухую слюну:

— Вс-лд.

— ?

— ?!

Я почувствовал, что стремительно краснею и кашлянул.

— Бабуль, ты напугала его своим титулом, — догадалась внучка. — Не говори, пожалуйста, Алфавиту Миллионовичу, что из-за него мы на дачу вчера не поехали, а то ещё «скорую» придётся вызывать…

Я бросил в её сторону короткий убийственный взгляд и повторил:

— Сева. Всеволод.

Это была моя маленькая месть Севдалину: если бы не он, я бы не попал в неловкую ситуацию. Так пусть же хоть часть позора падёт и на его голову…

Клавдия-младшая тут же разочарованно констатировала: значит, вчера я их обманывал и, если так дальше пойдёт, то может выясниться, что и отчество у меня не Миллионович, а какой-нибудь Петрович или Михалыч. И это была всего лишь передышка. Профессор Вагантова произнесла: «Ну что ж, вы, Всеволод…» и начала отчитывать меня за пьянство — говорить, что мои родители отправили меня в Москву учиться, а я напиваюсь до потери памяти, и, если бы вчера меня увидела моя мама, она бы точно схватилась за сердце.

Я непритворно вздохнул и старался не поднимать взгляд. Помимо всего, из нотации следовало: обе Клавдии в курсе, что я — приезжий. Значит, я об этом вчера успел проболтаться. И неизвестно, о чём они ещё в курсе. От этой мысли стало ещё неуютнее.

К счастью, выволочка длилась недолго. Покачав напоследок седыми кудряшками, Клавдия Алексеевна пригласила к завтраку. Я сказал, что, ну, совершенно не голоден, и это было чистой правдой. Но несносная девчонка даже слушать не стала: по её словам, я всё ещё не понял, куда попал, хотя мог бы уже и догадаться. А попал я в дом, где чтят и поддерживают традиции старого московского гостеприимства и хлебосольства, и поскольку настоящих москвичей сейчас ещё поискать, то мне следует не упрямиться, а наслаждаться изысканным обществом.