— Ну что, может, хотя бы сбитень попробуете?

Лёля с тоской посмотрела на сестру. Прав был Верес, изменилась Морена. Конечно, она и сама в Яви другой стала, но Морена… Точно на сестру родную Лёля глядела, а видела на девушку незнакомую.

Хороша была Морена, никто спорить не стал бы. Но прозрачные глаза голубые на лице её белокожем, длинными кудрями чёрными обрамленным, пугали одновременно пустотой и мудростью. Истинная царица Нави, что в самом изножье Древа спряталась. От красы её холодной Лёле не по себе сделалось, мурашки по коже пробежали. Одной они крови, одного воспитания, а она сидит сейчас подле сестры с косой растрепавшейся, щеками на солнце Яви загоревшими, руками и ногами исцарапанными, точно девчонка дворовая. А ногти? У Морены каждый пальчик будто жемчужинкой увенчан был, а у неё… без слёз не взглянешь. Лёля решила и не смотреть. Уставилась в тарелку перед собой, яствами ароматными наполненную. От робости даже кусок в горло не лез.

Рядом на длинной лавке так же угрюмо пялились в свои тарелки Ульяна с Похвистом. Аука забился русалке на колени и ни писка не издавал. Дух такой от Морены шёл, что все понимали: великая богиня перед ними. Чернобога спутница, Навью управляет, покой умерших бдит. А они к ней заявились компанией шумной, да ещё и требовать отпустить Догоду собрались.

— Ну что же вы? Длинный путь прошли, неужто не изголодались?

Даже от нежного голоса Морены такая власть шла, что Лёля невольно ломоть хлеба схватила. Но потом подумала и обратно на стол опустила. Вздохнула глубоко. Сколь ни сиди молчком, а задача их от этого проще не станет.

— Сестрица, знаешь ты, где Догода? — на одном дыхании выдала она.

— А я всё жду, когда спросите? — рассмеялась Морена звонким хрустальным колокольчиком, а Похвист вскинул голову, прислушиваясь к ответу. — Могла хотя бы притвориться, что пришла сестру старшую навестить. Давно ведь не виделись. Рассказала бы, как там батюшка, как матушка. Часто ли вспоминают меня, дом отчий покинувшую? Или клянут, что в Прави не осталась? Много душ я в Навь отправила в своё время. Никак не простят мне родители, что хотя бы умершим хочу полезной быть.

— Ты извини, сестрица, — повинилась Лёля, — я только недавно узнала об этом. А Жива? Она ведь до сих пор не ведает, что когда-то Скипер-змею служила, не знает, что в крови руки наши, дочерей Сварога. Она и про тебя думает, что силой батюшка союз твой с Чернобогом заключил.

— Ну, без силы не обошлось. Только не отец меня к браку принудил, а я его. Насмерть стояла, а не дала воспоминания свои стереть. Я, как только Чернобога увидела, сразу поняла, что в сердце он моём навечно. Никому его оттуда забрать не дозволила, — улыбнулась Морена, и черты её холодного лица стали мягче, человечнее. — Ну а ты? Выбрала юношу себе по душе? Неужто этого бога ветра лохматого? Потому за собой привела?

— Эй! — возмутился Похвист, приглаживая растрёпанные волосы. Лёля заметила, что и правда шевелюра его тёмно-русая длиннее стала за время их странствования. — Ты меня не приплетай, Морена, да от ответа не уходи! Велес нам всё рассказал. Отчего Догоду, братца моего меньшего, сокрыла и даже весточки не подала?

— Надеюсь, сестра, не он твой избранник. Сочувствую той, кто на грубияна этого глаз положит, — Морена вздёрнула бровь, а Ульяна вспыхнула бледно-розовым румянцем.

— Да нет, Похвист хороший, — возразила Лёля. — Ты же помнишь его? Если память не теряла, так помнить и его, и Догоду должна.

— Да помню я, помню, — вздохнула Морена с печальной усмешкой. — Как их забыть? Особенно если учесть, что старший брат почти не изменился: как был в детстве строптивым и высокомерным, таким и остался. А вот младший… Младший всем люб был. Коли не знала бы я, что ты из семьи нашей, точно решила бы, что сестрёнка его, двойняшка. До того похожи вы. Хотя сейчас вижу, глаза у вас разные. У тебя тёмные, а у Догоды, как у брата его, серые. Да только у этого они как льда кусочки, у младшего в них будто солнце отражалось.

— Если помнишь, молчала отчего? — упорствовал Похвист.

— А кому мне о нём говорить? Тебе? — Морена пристально посмотрела на Похвиста. — Или семейству твоему, которое нас с сёстрами на погибель бросило? Что-то и тебя, такого смелого, я в битве против Скипер-змея не видела. Не хватало только, чтобы заявились вы в царство моё всей оравой внуков Стрибожьих и погром устроили! Ничего нет в Нави превыше покоя! Думаешь, умирать легко? Души, что здесь живут, своё уже отстрадали, дай им отдохнуть, вечность провести в мире и безмятежности! Царство моё для того Родом и создано.

Лёля замерла после слов сестры. От причала до дома Морены путь занял всего ничего, потому не успели они обсудить то, что Велес поведал, прежде чем лодка его в тумане скрылась. Кто-то из них четверых в Явь не вернётся. Это было страшное откровение, но пока оно висело над ними слишком далёким пророчеством. Они ведь даже с Догодой ещё не встретились. И всё же… Если подумать, кому ещё есть резон в Нави остаться, коли не ей? Ульяна живая, ей бы жизнью краткой успеть насладиться, Догода без Похвиста страдать в Яви станет так же, как и старший брат без него. Аука только доброту людскую познавать начал, да и дело ли, проблемы взрослых на ребёнка перекладывать. А она что? Сестра царицы здешней, чья доля только Роду молиться. Молиться и в Нави можно. Больно думать об этом, но когда черёд решать придёт, кому оставаться, а кому к жизни в Яви многоцветной возвращаться… Лёля сделала выбор за всех. Морена в Нави обжилась, и она сможет, благо родная кровь рядом. Лишь бы Догоду к семье вернуть, к свету Ярило-солнышка.

— За то, что я тогда на призыв Сварога не отозвался, мне до сих пор совестно, — понурившись, ответил Похвист. — Но так то дела дней давно минувших. Кончились войны, теперь между Навью и Явью мир. Отдай мне брата, слишком долго он в Нави пробыл. Его дома ждут.

— Ради тебя, Стрибога внука, я и пальцем шевелить не стану. То, что друзьями сестры моей вы были по малолетству, не отменяет того, что сейчас ты мне никто, — холодно отрезала Морена.

— А ради меня? — робко подала голос Лёля. — Сестрица, это ведь не Похвист меня надоумил, я сама из Прави бежала, чтобы Догоду найти. И если бы знала ты, как я счастлива, что за ним присматривали всё время…

— Чем ты лохмача этого никчёмного лучше? — Морена пренебрежительно вздёрнула подбородок. — Одни игрушки на уме, куколки да подружки. Русалками себя окружила, птицами говорящими. Втемяшилось что-то в головку твою, вот ты по глупости путь свой и проделала. Скажешь, не права я? Наговариваю на сестру младшую? Кому, как не мне знать: ни на что ты не способна, дочка меньшая, родителями залюбленная. Но всё же, — голос Морена зазвучал спокойнее, — тебе я верю больше, чем этому, — кивнула она на Похвиста.

— Как-то не очень добры вы к гостям своим, — пробурчала Ульяна, уткнувшись взглядом в тарелку.

— А ты, красавица, больно добра была бы, коли к тебе впервые родственница пожаловала, да и то, только ради парня пригожего?

Щёки Лёли разгорелись, и она закусила губы. Пригожего… Сердечко, и без того отповедью сестры растревоженное, кольнуло. Ну действительно, что она за дурочка, если в момент такой Морене завидует, ведь довелось той Догоду повзрослевшего увидеть, а ей нет. И как же называется чувство это противное, что грудь изнутри прожигает? И почему так бьётся оно, слабое сердце, от мысли, что где-то рядом друг её забытый, быть может, за стеной терема сестрицыного, а возможно, и в горнице соседней?

— Раз уж пришли, службу мне сослужите, — продолжила Морена ледяным тоном. — Во владения мои аспид пробрался. Аспиды у корней Древа мироздания обитают, на камнях гнездятся, не принимает их земля. А этот долетел, заблудился, должно быть. В пещеру забился, кричит, мается, а выйти не может, больно ему по земле ступать. И меня к себе не пускает, чтобы путём другим вывести. Воплями своими трескучими покой душ усопших тревожит, не дело это. Коли из пещеры его прогнать сможете, скажу, где Догоду найти.