***

Подруги на ступенях терема встретили Лёлю весёлым улюлюканьем:

— Последняя, последняя! — дразнились они, с шутливыми улыбками подбирая подолы длинных платьев, чтобы освободить Лёле место в центре. — Так и будешь в девках сидеть, всех женихов те, кто пошустрее, расхватают!

— До больно нужны мне ваши женихи, — насупилась Лёля, присаживаясь на ступеньку лестницы из светлого дерева. — Вот выйду замуж и буду, как сестрица Жива, постоянно на сносях. А коли не на сносях, так с детьми малыми нянчиться. Кто же веселиться с вами будет, Нянюшка?

— Так на то Жива и богиня плодородия, — возразила сидящая рядом девушка с румяными щеками и вздёрнутым носиком, Благослава. В Яви Благослава вытащила младшего братишку из полыхающей избы, но сама угорела. Не дожив и до шестнадцати годов, своей самоотверженностью Благослава заслужила право стать одной из ближайших Лёлиных подружек. — А ты дурная такая, тебе Род детишек не подарит, пожалеет бедненьких. Сама ещё дитя!

— Ой, чего это я дурная? — Лёля лениво отмахнулась от единогласного смеха подруг. — Неужто мне следует ходить нос повесив, словно лешачихе какой? Я хочу песни петь да хороводы водить. А батюшка вместо этого колени у Царь-Древа протирать заставляет! Вот почему Лёль и Полёль развлекаются, на дудочках играют весь день, а мне чуть только побегала, повеселилась — и снова молиться?

— Сколько ж ты веселиться будешь, егоза? Тебе уж восемнадцать лет стукнуло, совсем девка взрослая, — прозвучал позади скрипучий, но благожелательный голос. Нянюшка с большой плетеной чашей в руках осторожно спускалась по ступеням, задев по пути Лелю широкой юбкой, подчёркивающей хрупкость её старческой фигурки. Маленькая была Нянюшка, сухонькая, будто статуэтка из серцевины дерева вырезанная. — А братья твои не развлекаются. Они музыкой своей души людей соединяют. Взгрустнётся кому в одиночестве, и вдруг он будто мелодию флейты услышит, встрепенётся, потянет его сердечко куда-то, а там уже и судьба поджидает. А ты все дудочки, дудочки… — Няня провела ладонью по волосам Благославы, тут же расплывшейся в довольной улыбке. — Проголодались, небось, набегавшись, красавицы мои?

На нижней ступени лестницы Нянюшка сняла с глубокой чашки белое полотенце, и густой запах свежеиспечённой сдобы наполнил воздух. Лёля сглотнула, с наслаждением втягивая сладкий аромат. От удовольствия она даже зажмурилась на секунду, как кошка, которую давеча в саду гладила. Бедная Нянюшка считала, что не заслужила место в Прави, не сделала ничего особенного, разве что по совести жила, но Лёле казалось, Род вознёс её в Правь за заслуги в готовке. Воздушным сахарным булочкам старенькой няни суждено было стать кушаньем богов, а не кануть в забвение Нави.

— А помните, девоньки, как за Лёленьку нашу Кощей сватался? — Нянюшка обходила стайку девушек, начав с Лёли, как со своей любимицы, и каждая с нетерпением ждала очереди запустить руку в вожделенную чашу.

— Не надо, Нянюшка, не начинай даже! — с набитым ртом взмолилась Лёля совершенно искренне. Не было в рассказе этом для неё ничего нового, лишь воспоминания пугающие. — Спой лучше что-нибудь! Или загадки позагадывай!

— А я бы послушала про Кощея, — нерешительно высказалась с верхней ступени Плеяна, самая пригожая из Лёлиных подруг. — Любопытно ведь, я тогда ещё в услужении у тебя не была. — Она озиралась в поисках поддержки, и вот уже другие девушки закивали головами в знак согласия. Обречённо выдохнув, Лёля тоже кивнула, хоть и нехотя. Знала она, что рада будет Плеяна про сватовство её, пусть и неудачное, послушать да жизнь свою земную вспомнить.

Всех своих подруг Лёля любила, а о смерти Плеяны думала чаще всего. Красавица скончалась от болезни накануне назначенного дня свадьбы. Души она не чаяла в женихе своём, а когда того накрыла лихорадка, упросила Ладу Великую перевести его болезнь на себя. Лада, мать Лёли, противиться не стала, спасла парня, но взамен забрала душу юной невесты в Правь, даровав ей вечную жизнь и вечную молодость. Мокошь не обманешь, от смерти не убежишь, как в детских догонялках, своё она возьмёт, коли нить жизни уже перерезана.

— А как так вышло, что Лёля упустила суженного своего? — с любопытством поинтересовалась одна из девушек. — Иль увидел её да сам сбежал?

— Да кто сбежал бы от ягодки такой? Нет, несчастный Кощей голову из-за неё потерял. — Нянюшка придержала край тёмной узорчатой юбки, присаживаясь на высокую лавочку, которую девушки привыкли оставлять свободной специально для неё. Она поставила пустую чашку рядом, аккуратно сложила туда полотенце, а затем продолжила: — Да и сам он видом хорош был…

— Хорош?! — перебила Лёля, от возмущения поперхнувшись воздухом. Она резко присела, хотя до этого вольготно откинулась на колени Благославы, устроившейся ступенькой выше. — Выглянула я тогда из окошка, посмотрела на него. Хоть и за занавеской пряталась, а всё видела. Тощий, глазюки цвета невиданного омутом сверкают, волосы чёрные по спине лежат, точно змеи! И злым чем-то от него веет! Я даже из своей светлицы почувствовала: плохой он, Кощей, страшный, — с вызовом закончила она.

— Так может потому и страшный, что одиноко ему. Тоскует у себя в Нави, поди, из компании одни воины павшие, что после смерти покой не обрели, о мести мечтая, — пожала плечами старая няня. — Ну да не суть. Заявился, значит, к нам в один день Кощей, нарядный, причёсанный так, что волосья блестели аки листья с энтого дерева, — старушка кивнула в стороны ивы, зеркальными листиками тянущейся к ближайшему пруду. — И сразу к Сварогу-батюшке на порог. Говорит, отдайте Лёлю за меня. Жизнь за неё положу, ни в чём горя знать не будет, да и к сестре поближе.

Вторая сестра Лёли, средняя дочь Сварога, Морена, уже давно жила в Нави. Лёля сестру почти не помнила, знала лишь, что батюшка выдал её за верховного бога Нави — Чернобога. О причинах такого брака Леля всегда думала как о договорных — ну кому нужны междоусобицы между царством богов и царством умерших? Наверное, поэтому отец её за Кощея и не отдал. Не настолько знатен был жених её залётный, да и жертва добрым отношениям между Правью и Навью была уже принесена.

— И что дальше было, нянюшка, не томи, — сжала кулачки в нетерпении Плеяна.

— А дальше было такое, словно Перун-громовержец из Яви вернулся, — улыбнулась Нянюшка Лёле. Лёля улыбнулась в ответ этой нежной улыбке и морщинкам вокруг карих глаз. — Сварог наш батюшка только что молот свой кузнечный в горе-женишка не кинул. Уж так злился, так злился… Кричал, что ноги его дочери в Нави не будет, что долг её Роду молиться, а не во тьме прятаться, что юна она ещё и неопытна, а Кощей не тот, кому в Прави рады. Заступился за тебя отец, Лёленька, не отдал супостату тёмному.

— Ну а Кощей что? — Плеяна, заворожённая историей, подалась вперёд. Да и глазки остальных девушек сверкали так, словно за ними жених явился, а не за младшей дочерью властителя Прави.

Лёля, смутившись, перевела взгляд на круги, бегущие по водной глади там, где её касались острые кончики листьев ивы. Конец она и так знала: Кощей ушёл, поклявшись, что обязательно получит своё, да только Сварог-батюшка запечатал вход в Правь, и не стало с тех пор свободного прохода между тремя мирами. Лишь благословлённые Сварогом могли отыскать спрятанные врата, но тайну свою берегли, душами поклявшись перед Царь-Древом. Когда-то Лёля с подначки подруг заходила в запретный лес и пыталась найти выход, ибо где ему ещё быть, если не там, куда им и шагу сделать нельзя было, но быстро сдалась, не найдя ничего интересного.