Спохватившись, Лёля обернулась. Так и есть, пропали врата! И клубочек, дар Мокоши, исчез. А что, если?.. Лёля быстро залезла за воротник и с облегчением ухватилась за монетку, висящую на шее оберегом. На месте монета, точно напоминание, зачем Лёля в Яви оказалась. Теперь надо и обещания держать. Для Нянюшки — Догоду вернуть, для Мокоши — узнать, отчего народ в Яви страдает. А что делать, с чего начать?

Даже идти в какую сторону — и того Лёля не знала. Одни деревья кругом. Лёля коснулась пальцами ближайшего ствола — такой же шершавый, тёплый, как и в царстве богов, цвет только другой, более тёмный. Наверное, всё-таки похожи два мира, решила Лёля. Иначе Нянюшка и подруги Лёлины не чувствовали бы себя как дома в Прави, едва только там оказавшись. И даже в Прави любая дорога с шага первого начинается. Значит, и в Яви нечего на месте стоять.

Поудобнее перехватив узелок, Лёля отправилась в путь в прямом смысле «туда, куда глаза глядят». Она не спеша шагала, останавливаясь у каждого заинтересовавшего её цветка или колоска. И везде она узнавала привычные ей образы. Всё то же, что и в Прави, менялся лишь цвет. Должно быть, заслуга Ярило-солнца, другой причины Лёля не видела. Волшебным образом расцвечивал он то, что в Прави казалось полупрозрачным, серебряным или серым. Но и то и другое прекрасным было.

А звуки в Яви отличались. Звонче, громче, точно хор существ живых лесу пел не смолкая. Другую он вёл песнь, не ту спокойную, нежную, какую поют птицы в Прави. Здесь стрекотали насекомые, пташки чирикали на все лады, ветер среди листвы шумел, и весело на душе делалось от песни той. Должно быть, оттого так казалось, что в Прави умереть нельзя, а здесь, в обители смертных, ликовало всё, каждый прожитый миг воспевая.

И вот Лёля, хоть и богиня бессмертная, а тоже улыбнулась, жаждой жизни заразившись. Она подставляла лицо ветру, вдыхала запах зелени, ягод, земли. Отчего-то в Яви холоднее было, чем в Прави, редкие дуновения ветра заставляли кожу Лёлину мурашками покрываться, но солнце грело достаточно сильно, и она не мёрзла. Да у неё всё равно другой смены одежды не было. Только платье, что на ней, простое, белое, зато из тканей божественных сшитое, потому холод её и не пугал.

Не знала Лёля, сколько шла она, дорогой наслаждаясь, но лес стал реже, а вскоре лугом обернулся. Широким, до самого горизонта колосьями золотистыми заполненным. И здесь Лёлю первая неожиданность поджидала. Пшеницу она и в Прави видела, да только там наливная пшеница была, зёрнышко к зёрнышку, каждый колос, что коса девицы молодой, а здесь, в Яви, к небу головы колосья поднимали, а вовсе не к земле тяготели, как если бы были зерна полны. Чахлые, сирые, к солнышку тянулись, да под ветрами холодными покачивались.

Лёлины ладони тоже подмерзать начали. В лесу деревья защиту давали, а в поле пшеничном трепали её ветра порывы, будто и она колоском тонким была. И радостно стало Лёле, когда заметила она на краю поля деревеньку. Наконец-то людей встретит, про брата Перуна вызнает!

Деревня оказалась небольшой, с десятка три домов. Шла Лёля по главной улице и глазела на всё, на что только взгляд её падал. И здесь цветов многообразие такое было, что она лишь диву давалась. Особенно поразили её вышивки на одежде людской. Яркими казались они, праздничными, в сравнении с плетением тонким серебряным на её собственном платье. Видно, нити цвета крови и цвета неба тёмного в Яви не редкость. Вот бы и ей сарафан такой с узорами по низу юбки надеть да в хоровод выйти! Вот бы подружки обзавидовались! И во дворе почти каждого деревенского дома бельё, зачем-то на улице висящее, ветер колыхал, да, похоже, совсем его с верёвок сдуть силы у него не хватало.

Мимо Лёли промчалась ватага ребятишек с криками и визгами: «Волк, волк!». А следом пробежал и мальчик с рыканием, должно быть, того самого волка изображающий. Лёля обернулась им вслед. Дети… Мальчишки чумазые, девочки с косами растрёпанными. Лёля так редко видела детей. Только племянников своих, сыновей Живы, да и те предпочитали учения деда Сварога слушать, к служению божественному готовиться, а не по улицам бездумно носиться. Кто знает, может, она и сама такой же стала бы, детство за книгами провела, не окажись в жизни её Похвиста и Догоды. Как жаль, что лишь по рассказам няни знает она о детстве своём! Удастся ли ей братьев отыскать в мире этом удивительном? Вспомнят ли они, как друзьями неразлучными были когда-то?

— Эй, краса-девица, ты чё тут бродишь?

Лёля повернулась на звук голоса. Её окликнул мужчина пожилой, сидящий на лавке у покосившегося домишки. Чёрен был дом, стены крапивой заросли, окно одно трещинами шло. Бельмом неприглядным дом тот на фоне других добротных домов деревенских выделялся. Мужчина сплюнул в дыру на месте нижнего зуба, обнажив остальные в щербатой улыбке. Дружелюбной вроде бы, но Лёле отчего-то холодно и жутко стало.

— Откудова такая в краях наших? Не припомню тя. Родственница чья?

— Ой, нет, — ответила Лёля, осторожно подходя ближе. Хоть и робела она, а с почтением поклонилась низко первому человеку в Яви, кто заговорить с ней решился. Не обидеть бы его, правил здешних не ведая. — Я здесь проходом и никого в деревне вашей не знаю. Брата ищу своего.

— Разминулися? — Мужчина сплюнул ещё раз. — А энто у тя чё такое?

Его глаза алчно блеснули, скользнув по Лёле. Она опустила взгляд и заметила, что от поклона глубокого монетка Мокоши выскочила из-под её платья. Под солнцем Яви драгоценный металл блестел так завораживающе, что немудрено, как углядел его незнакомец.

— Ничего, простое украшение. Подарок от человека дорогого. — Лёля торопливо спрятала оберег, да только мужчина прищурился как-то странно, будто всё ещё блеск серебра перед собой видел.

— Смотрю на тя и думаю, что из господских ты — чистенькая такая, ладненькая. Давай провожу до брата твоего. Неча белоручке одной по деревне хаживать, да ещё и с головой непокрытой. Мало ли кто чё подумает, на волосы такие глядя. — Он провел по губам кончиком языка, встал и обтёр ладони о покрытую пятнами серую рубаху. — Куда, говоришь, пошёл он, в поля?

— Я… Я не знаю. Я бы сама дошла… — отступила Лёля, путаясь в мыслях. Очень уж не хотелось ей с этим человеком наедине оставаться, но разве не заповедал Род, что людей, творения его, любить следует, какими бы ни были они? — К Перуну надобно мне… Ежели подсказали бы вы мне, где найти его…

— На перуново капище идёшь, что ль? Так жрица ты? По деревням ходишь, обираешь дураков? — Мужчина насупился и взглянул на Лёлю из-под густых седых бровей. — Люди сейчас на капища последнее волокут, чтоб богов задобрить. Насобирала знатно, эвон узел какой, — последнюю фразу Лёлин собеседник пробормотал вполголоса себе в редкую бородку. И хотя Лёля всё слышала, она понять не могла, что за капища такие, что за жрицы? Одно радовало: знал мужчина этот про брата её Перуна, вопросов лишних не задавал. — Пшли тогда, жрица, я тебя к капищу кратким путём проведу, чрез лесок.

Мужчина простёр к Лёле руку, а она стояла и пошевелиться не могла. Только смотрела, как тянутся к ней пальцы заскорузлые, с распухшими суставами, царапинами незажившими. И подурнело Лёле, как представила она, что пальцы эти коснуться её могут. Была бы её воля, бежала бы она уже со всей прыти, да совесть останавливала. Разве так поступать Берегине должно? Разве не обидит бегство её человека, который помочь желает?