Таким образом, материалы политического контроля, на наш взгляд, убедительно свидетельствуют о том, что годы НЭПа не привели к подлинной стабилизации в экономических настроениях ни в одной из крупных социальных групп Советской России. Рабочий класс и крестьянство, являвшиеся социальной основой режима, все чаще жаловались на нереализованность большевистских лозунгов 1917 года. Их волновали значительная безработица, низкий уровень зарплат и доходов крестьянского хозяйства, высокие цены, плохие жилищные условия, постоянные перебои в снабжении продовольственными и промышленными товарами. «Мы хотим работать и быть сытыми», — писал секретарю ЦК ВКП(б) В. М. Молотову рабочий-краснознаменец Л. Н. Калинин осенью 1926 года [944]. Передача земли крестьянам, ставшая одним из важнейших факторов победы большевиков в Гражданской войне, не решила проблем аграрного перенаселения российской деревни, повышения культуры земледелия и уровня жизни. Субъективные ощущения крестьянства, жаловавшегося в своем большинстве на экономическую неустроенность, подтверждаются статистическими данными. Переделы земли вели к дроблению наделов. Их число с 16 миллионов в 1914 году выросло до 24 миллионов в 1924 году.

Крайне низкой оставалась производительность труда в сельском хозяйстве. Одной из основных причин этого являлся слабый уровень обеспеченности сельскохозяйственным инвентарем и рабочим скотом. До 40 % пахотных орудий в 1927 году составляли деревянные сохи; до трети крестьянских хозяйств не имели лошадей, основной тягловой силы. К этому добавлялся неэквивалентный обмен сельхозпродуктов на промышленные товары, увеличившийся по сравнению с дореволюционным временем. Промышленные товары в подавляющем большинстве были дорогими и невысокого качества. Деятельность торговой кооперации, в значительной степени страдавшей от политизированности и бюрократизированности, не удовлетворяла нужды большей части крестьян. По мнению В. Л. Телицына, «мира между крестьянством и властью, деревней и городом в годы новой экономической политики не получилось, можно говорить лишь о кратковременном перемирии (но и к нему шли, не считаясь с жертвами): власть шла на определенные уступки, и крестьянство шло на подобного рода уступки, но не более того» [945].

Обещания позаботиться о достойном уровне жизни интеллигенции по большей части оставались на уровне декларирования. Основная часть интеллигенции — народные учителя, работники государственного здравоохранения и культуры, труженики сельского хозяйства — жили весьма скудно. Их заработок был ниже зарплаты среднего квалифицированного рабочего. Дореволюционное существование для многих из них превратилось в прекрасное воспоминание о безбедной и устойчивой жизни.

Еще хуже было положение тех слоев населения, которые нуждались в социальной защите: безработных, инвалидов, стариков. Пенсии по возрасту назначались в исключительных случаях по решению высших законодательных и исполнительных органов. Социальные пенсии в РСФСР в 1926 году, по данным зам. наркома социального обеспечения З. П. Соловьева, получали 140 тысяч человек, а нуждающихся в них было около 500 тысяч. Только в деревне нуждающихся инвалидов проживало до 400 тысяч человек, а пенсии получали лишь 40 тысяч. При этом средние пенсии по РСФСР составляли 25 рублей в месяц, а расходы на социальное обеспечение в целом — 0,67 % бюджета. Для сравнения: в Англии они составляли 8,64 % бюджета, а во Франции — 11,5 % [946]. К 1928 году в стране имелось около 2 миллионов безработных.

Раздуваемая властью «военная тревога» 1927 года, не имевшая никаких объективных оснований, вызвала естественную реакцию населения — желание запастись продуктами впрок. Результатом, как отмечал «Политобзор состояния СССР» за июнь 1927 года, стали перебои в снабжении хлебом, солью, сахаром и другими продуктами в 15 губерниях и округах, в том числе в Брянской, Владимирской, Иваново-Вознесенской, Московской, Нижегородской, Смоленской и т. д. Обзор за декабрь 1927 года подтверждает обострение снабжения рабочих районов предметами первой необходимости, главным образом хлебом и мануфактурой: «Очереди за продуктами и мануфактурой стали бытовым явлением» [947].

В дальнейшем ситуация только усугублялась. Свертывание НЭПа, начало которому положила реакция власти на так называемый «хлебный кризис» конца 1927 — начала 1928 года, резко ухудшило и без того непростую экономическую ситуацию. Обзор за июнь 1928 года отмечал, что затруднения в снабжении городского населения хлебом охватили Центр, Ленобласть, Запад, Украину, Северный Кавказ, Поволжье, заводы Урала, некоторые районы Крыма (Севастополь) и Азербайджана. В ряде районов была прекращена продажа муки. Люди получали от 1 до 2 фунтов (400–800 г) хлеба в день на каждого. В ряде городов хлеб распределялся по специальным спискам и карточкам. В некоторых районах (Ленобласть, Белоруссия, Сталинград) «местечки и города с обывательским населением» были сняты с государственного снабжения [948]. Начиналось время «большого скачка» с очередными обещаниями через 10–15 лет построить «царство социализма».

Таким образом, период НЭПа представлял собой клубок противоречий. С одной стороны, был создан механизм трудовой мотивации. В деревне довольно быстро восстановилось поголовье крупного и мелкого рогатого скота, росло обеспечение крестьян продуктивным скотом, быстро наращивалось конское поголовье. Осуществлялась селекционная работа, шел быстрый процесс перехода на многопольную систему обработки земли, выращивался племенной скот.

Профессор В. М. Кудров, корректируя данные советской статистики и опираясь на расчеты специалистов, определил, что наиболее высокие темпы роста промышленности СССР приходились именно на годы НЭПа [949]. Вместе с тем в обстановке модернизации страны по преимуществу аграрной, но руководимой убежденными марксистами, мечтавшими о скорейших «социалистических преобразованиях», сохранялись серьезнейшие экономические проблемы. Власть испытывала тревогу, получая информацию о нарастающем недовольстве основных социальных групп своими экономическими перспективами. Возникла необходимость в новых подходах и решениях.

События ХX века, начиная с Первой мировой войны, многое кардинально поменяли в мироощущении и духовных приоритетах рядового российского жителя. Гибель миллионов людей, разочарование в способности власти решить существующие проблемы соединились в умах многих с надеждой на новую счастливую жизнь, неразрывно связанную с идеей социальной справедливости. Вместе с тем, как нам представляется, нельзя преувеличивать широту распространения социалистических идей. Лишь весьма небольшая часть людей читает, сопоставляет, анализирует программы политических партий. Основная масса воспринимает по-разному лозунги, призывы в силу своего жизненного опыта, своего менталитета. Революция — дело политически активного меньшинства. Подавляющее же большинство населения во все исторические периоды живет своей обыденной повседневной жизнью.

Конечно, многие из этих людей не оставались равнодушными к происходящим историческим катаклизмам (смена правителей, войны, революции и т. п.), но их духовная сопричастность этим событиям, как правило, далека от жизни одними лишь идеалами революции и прочнейшим образом соединяется с повседневными нуждами. Активная самововлеченность основной массы чаще всего кратковременна и не может быть иной, гарантируя тем самым определенную устойчивость общества и сохранение традиционных ценностей. Их осмысление происходящего базируется прежде всего на традиционалистских ориентирах, которые причудливо переплетаются с привнесенными новыми идеями и понятиями, подчиняя и преображая их в соответствии с собственными представлениями.