Одним из самых сильных аргументов большевиков в борьбе за власть в 1917 году была неспособность Временного правительства стабилизировать экономику. Простые и понятные самым широким малограмотным массам лозунги «Земля — крестьянам», «Фабрики — рабочим», «Экспроприация экспроприаторов» (переводившийся неоднократно лидерами большевиков на общедоступный язык как «Грабь награбленное») обещали лелеемую в мечтах социальную справедливость, скорое достижение сытой и счастливой жизни. Однако реальность Гражданской войны, экономического разорения, невиданного голода 1921 года оказалась весьма далекой от этих красивых обещаний. Вместе с тем в литературе нередко встречается тезис о достижении экономического благополучия к середине 1920‑х годов. Постараемся посмотреть на экономическое положение населения не через сухие строчки статистики, а анализируя самоощущение людей.

Опасность голода, надвинувшаяся к осени 1917-го, после прихода большевиков к власти, стала чем-то повседневным особенно для жителей Центральной России. Весной 1918 года агитаторы, отчитываясь Петроградскому совету о поездках, единодушно отмечали, что главным вопросом является продовольственный. В Михайловской волости Новоладожского уезда крестьяне 21 апреля после доклада о текущем моменте «заявили: дайте нам хоть Керенского, хоть Николая, хоть черта, но дайте хлеба» [834]. Военные контролеры в сводке о прочитанной заказной международной корреспонденции за май 1918 года сообщали, что во всех слоях общества «единственная забота <…> забота о пропитании», а в подавляющем большинстве писем встречаются «жалобы на голод, на невозможность существовать» [835].

Сводки за 1919–1920 годы столь же однообразны: в Тутаеве Ярославской губернии нет «муки, мяса, жиров и осветительных материалов», «во многих волостях хлеб на исходе»; во Владимирской губернии «чувствуется острая нужда в продовольствии»; в Усть-Сысольске [Сыктывкар] области Коми «продовольственное положение критическое»; усиливается голод в Верейском уезде Московской губернии и т. д. [836] Агитатор Соловьев сообщал в Петрогубком РКП(б) 7 августа 1920 года о положении крестьян в Гдовском уезде: за 10 месяцев они получили 1,5 фунта соли [600 грамм], «крестьяне почти поголовно босы находятся <…> те семьи, у которых погибли в русско-германскую войну мужья, сыновья или братья, <…> со дня вступления советской власти ни копейки не получали, а <…> есть семьи [в которых] остались жены с детьми по 5 и 6 детишек» [837].

И все-таки официальные сводки были не в силах передать весь ужас голодной повседневной жизни. О нем страшно обыденно говорят письма. Вот отрывки из некоторых из них:

Здесь кругом морит ужаснейшая голодовка. Люди не только поели солому и мякину, но даже уничтожили значительное количество мха (г. Тихвин, без даты);

Люди едят мох, мякину одну, без примеси муки (Псковская губерния, 2 июня 1919 г.);

У нас свирепствует тиф и черная оспа, каждый день умирает десяток, а то и больше, а болеют все подряд (Московская губерния, Щелково, 5 июня 1919 г.);

Здесь большая смертность и главным образом сыпной тиф (Казань, без даты);

У нас идет сильный мор, народ валится, как скотина (Тверская губерния, 15 июня 1919 г.);

Хлеба не привозят, нам дают дуранды или же жмыха, и то в очень малом количестве (Московская губерния, Яхрома, 19 июня 1919 г.);

Хлеба нет, бабушка толчет мох и ест (Московская губерния, Яхрома, 21 июня 1919 г.);

Продовольствия нам не дают, получили за год 1⅔ фунта на едока муки, а больше из хлеба ничего. Очень мало всего получаем, иногда селедки, а сахару совсем не дают. Мяса не бывает, даже конского нет, все пропало. Хлеб у нас побило градом, и овес, и все (Киржач, Владимирская губерния, 20 июля 1919 г.);

В нашей местности свирепствует тиф: сыпной, возвратный и голодный. Народ мрет и мрет (Тамбовская губерния, Вознесенский завод, 28 июля 1919 г.);

У нас очень много мрет народа, мрут большие и дети, подростки лет 10–12. Болезнь: понос кровяной и рвота (Владимирская губерния, Вохма, 1 августа 1919 г.);

В Курске голод, хлеба нет да и ничего нет. Запретили все продавать на базаре (Курск, 2 августа 1919 г.);

Рабочие Путиловского завода хлопочут, чтобы на время закрыли все заводы и отпустили за продуктами, тогда будем работать, а сейчас голодны и не будем работать (Петроград, 3 августа 1919 г.);

Фабрики не работают, жалованье не платят, кормиться нечем (Костромская губерния, село Середа, 15 августа 1919 г.);

У нас в полном смысле голод, вторую неделю едим одну траву со своего огорода, даже варим лебеду. Кроме ½ фунта хлеба, ничего нет (Петроградская губерния, Сестрорецк, 25 августа 1919 г.);

Люди умирают каждый день тысячами, а мертвых не успевают хоронить и сваливают в сараях как дрова. <…> Мне приходится проходить через мертвых и больных, так как санитары не успевают убирать со станции (Челябинск, 19 ноября 1919 г.) [838];

Живем как в раю. Очень просто, ходим голые и едим яблоки (Петроград, 9 октября 1920 г.) [839].

Подобные выдержки можно было бы цитировать до бесконечности, но достаточно и этого. Немногим лучше было положение в большинстве частей Красной армии. Военно-цензурные сводки имели следующие подразделы: «Жалобы на голод», «О продаже и обмене красноармейцами казенных и собственных вещей и продуктов на хлеб», «О попрошайничестве красноармейцев у населения», «О неполученном обмундировании», «Жалобы на неполучение жалованья» и т. п. [840]

Солдаты писали домой:

Пищу варят бурду, хоть с голоду помирай (Западный фронт, Западный стрелковый полк, 12 рота, 3 июня 1919 г.);

Я нахожусь в окопах на передней линии, жизнь очень тяжелая, плохая и опасная и мало пищи, хлеба дают один фунт [400 грамм] (Западный фронт, 2‑й взвод 1‑й роты 6 стрелкового полка, 17 июня 1919 г.);

Живется очень скверно <…> Пища у нас скверная. Хлеба дают по 1 фунту с соломой пополам. Обед варят один раз в день, и поэтому приходится грабить окружающих жителей (Западный фронт, 24‑й стрелковый полк 2‑й латышской бригады, 26 июня 1919 г.);

Хлеба дают 1 фунт, очень плохой, овсяный <…> с соломой. Одежды и сапог не дают, ходим босые (Западный фронт, Западный стрелковый полк, 12 рота, 23 июня 1919 г.) [841].

Даже в письмах из благополучных частей, а были, безусловно, и такие, тема питания одна из главных:

Нам живется много раз лучше, чем белым: там выдают один фунт хлеба, а то и того нет; ходят чуть ли не босиком в своих рваных пиджаках, и как только попадается к ним наш красноармеец, то как собаки кидаются, кто из мешка все втряхивает, кто деньги в кармане шарит, а кто обмундирование отнимает (Команда связи 11‑го полка, 13 июня 1919 г.);

Каждый день белые перебегают к нам, потому что у них нет хлеба. Белые дают только 1 фунт, а нам 2 фунта; вот они и бегут на нашу сторону (Химическая команда 11 полка, 13 июня 1919 г.);

Я попал при отступлении в плен <…> у белых многого чего недостает; ходят рваные, разутые и голодные, а у нас 1½ фунта хлеба, а там только ½ фунта, а сахару нет (Партизанский отряд 31‑го полка, 23 июня 1919 г.);

Пища хорошая, хлеба 2 фунта, обмундирование хорошее. Хорошо служить в Красной Армии (606 стрелковый полк 2‑й отдельной стрелковой бригады, 15 августа 1919 г.);

Живем очень хорошо. Хлеба 2 фунта, сахару 5 кусков, мяса ¾ ф. в день. Мыла ½ ф. в месяц, табаку ⅛ ф. на 4 дня. <…> Выдали обмундирование: рубашку, брюки, шинель, ботинки, шапку (1 армейский запасной полк, Екатеринбург, 29 января 1920 г.) [842].