Это уже из репертуара Калугиной/Фрейндлих, та в «Служебном романе» тоже жаловалась Новосельцеву, что домой тошно идти.
— Так, ладно, что-то я с вами разоткровенничалась, а там люди ждут приёма. Да и меня обыскались.
Этот разговор несколько дней у меня не выходил из головы. Вернувшись в своё отделение, я втихаря стал наводить справки о личной жизни Шустовой. Леночка, с которой я проводил ночное дежурство со вторника на среду, между чаепитиями и постельными утехами на кушетке поведала мне, что муж у Ольги Марковны был не кто-нибудь, а главный инженер машиностроительного завода. И вроде бы как закрутил роман со своей молоденькой секретаршей — полагалась ему помощница по штату. Пять лет назад Шустова об этом узнала и велела муженьку уматывать на все четыре стороны, пока она не настучала его начальству и в партком машзавода. А там запросто за такое могли из партии пинком под зад. Оформили развод, типа не сошлись характерами…
— Ага, через пятнадцать или сколько там лет семейной жизни, — хмыкнула Ленка, откусывая печенюшку. — В общем, развелись, а через год он вообще уехал в Саратов, на какое-то смежное предприятие, тоже главным инженером. А свою секретаршу тут оставил. Она, говорят, истерила — просто ужас.
— Да-а, — протянул я, делая глоток крепкого, ароматного чая. — Недаром говорится, что все мужики сволочи. Ну, за редким исключением.
— Это ты, что ли, исключение? — захохотала Ленка, отчего её крупные груди в разрезе халатика, не стеснённые висевшим на спинке стула бюстгальтером, несколько раз смачно подпрыгнули. — Ой, насмешил… Нет, Сеня, все мужики без исключения — сво-ло-чи! И даже не спорь.
А в пятницу, так уж вышло, я уходил домой один, так как Петро пришлось задержаться. И увидел чуть впереди себя знакомый силуэт в пальто по фигуре с меховым воротником. Это была Шустова, причём её правую руку оттягивала большая и, судя по всему, тяжёлая хозяйственная сумка.
— Ольга Марковна!
Она обернулась, переложила сумку в другую руку.
— Арсений? Здравствуйте!
— Здравствуйте! А я смотрю, вы или не вы… Вам в какую сторону?
— На Горького.
— Это вроде бы в сторону Соловьиной, где я живу?
— Вы на Соловьиной живёте? Тогда да, по пути, только ваша улица куда дальше.
— Ну так давайте я вам помогу!
Я протянул руку, предлагая передать мне сумку. Она в нерешительности помедлила, затем всё же отдала баул.
— Только аккуратнее, там банки с соленьями. Сегодня по случаю у старшей медсестры недорого купила. Как-нибудь с оказией в Пензу передам дочке.
— Она у вас студентка?
— Да, Наташка в политехническом учится. У неё с детства склонность к точным наукам, хочет стать инженером-конструктором. В отца, наверное, — поморщилась она. — На потоке их вообще всего две девочки на сорок студентов… А я сегодня пораньше встала, её любимый пирог с земляничным вареньем испекла в духовке, думала, в субботу приедет. А на работу утром прихожу — Наташка звонит. Говорит, что не сможет приехать, они с агитбригадой на выходные отправляются в лыжный поход по ближним к Пензе районам.
— Моя мама тоже часто пироги печёт, знает, что я их обожаю.
— Да? — Шустова покосилась на меня. — И земляничные обожаете?
— Мама всё больше яблочные печёт, мясные тоже, пирожки с капустой и яйцом… Но однажды с земляникой делала, правда, со свежей, специально на Центральном рынке купила. Не любительница она по полям бродить.
— А знаете что… Я ведь одна-то пирог не съем, задним числом уже сегодня подумала. Что надо было на работу захватить, угостить коллег. Не пропадать же пирогу и моим трудам, в самом деле. Если вы сильно не спешите, давайте подниметесь ко мне, я вас чаем с пирогом угощу. И ещё с собой дам. Обещаю сильно не задерживать.
От такого предложения я пришёл в некоторое замешательство. Меня реально просто пригласили чайку попить с пирогом или в этом приглашении кроется нечто большее? Но здраво рассудило, что отказаться — значит проявить своего рода трусость и даже неуважение к женщине. Тем более в самом деле мне спешить было некуда. Представил своё возвращение в холодную квартиру. Первым делом приходится включать подключённый к газовой системе АОГВ[3]
— Хорошо, Ольга Марковна.
Я улыбаюсь и киваю, отчего с кепки ссыпаются снежинки, пролетая вниз пушистым водопадом.
— Вот и славно, — улыбается она в ответ. — Только давайте с вами договоримся, что в неофициальной обстановке можете обращаться ко мне без отчества.
— Договорились… Ольга.
Мы идём, сверху падает лёгкий снежок, поскрипывая под ногами при каждом шаге, а в голове крутится голос Майи Кристалинской.
А снег идет, а снег идет,
И все вокруг чего-то ждет.
Под этот снег, под тихий снег,
Хочу сказать при всех.
Мой самый главный человек,
Взгляни со мной на этот снег —
Он чист, как то, о чем молчу,
О чем сказать хочу…
Вскоре мы оказались перед двухэтажным кирпичным домом с покосившимся палисадом, где из-под снега торчали засохшие стебли каких-то растений. В палисаде имелся проход к подъезду, над которым светила лампа в жестяном абажуре, формой напоминавшего шляпу китайского рисовода.
— Вот здесь я и живу, пятая квартира на втором этаже, — сказала она и посмотрела на меня с лукавым прищуром. — Ну что, не передумали? Тогда вперёд!
У неё дома довольно уютно, чувствуется женская рука, которой так не хватает в моём холостяцком жилище. Мне предлагается вымыть в ванной комнате руки, что я и делаю, заодно оценивая, что тут имеются ванна с душем и раковина умывальника, причём с горячей водой благодаря находящейся на кухне газовой колонке.
Ольга накрывает в зале, заодно включает телевизор — этот непременный атрибут вечерних чаепитий обладателей телевизионных приёмников. Впрочем, это не совсем чаепитие, потому что пока я смотрю историко-документальную передачу «Наша биография. Год 1921-й», хозяйка жарит на сале картошку.
— У вас молодой организм, вам нужно хорошо питаться. А чай от нас никуда не убежит, — комментирует она свои действия.
Через двадцать минут передо мной уже стоит тарелка с горкой аппетитно пахнущей картошечки. Себе она положила немного, наверное, блюдёт фигуру. После картошки под маринованные огурчики наконец дело доходит до чая с пирогом. Чаёвничаем мы уже под 1-ю серию художественного телефильма «Обычный месяц». Традиционно скучная производственная мелодрама, под которую хорошо засыпать. Не вытягивает даже Кирилл Лавров в главной роли.
А пирог хорош, оцениваю его я, отправляя в рот очередной кусок. Пожалуй, Шустова печёт не хуже моей матери, готов это признать.
— Пирог просто восхитительный… Кстати, смотрю, у вас неплохая книжная подборка, — говорю я, кивая в сторону книжных полок. — Вальтер Скотт, Виктор Гюго, Александр Дюма, Чарльз Диккенс… Это вроде бы подписные издания?
— Подписные, — соглашается Ольга, проследив за моим взглядом. — Была возможность — я и брала. Можно сказать, пользовалась служебным положением.
Она улыбается с таким видом, мол, а кто бы на моём месте поступил иначе?
— Это я больше для дочери брала, хотя тоже люблю порой зимним вечером с какой-нибудь книгой забраться в кресло с ногами, прикрывшись пледом, включить торшер и под чашку ароматного индийского или цейлонского чая не спеша листать страницы.
— Да вы романтик… Ольга, — приподнимаю я брови.
— Вы так считаете… Арсений? — копирует она меня, произнося моё имя после небольшой паузы.
Мы в унисон улыбнулись, и я почувствовал, что если между нами и оставался какой-то ледок как между начальником (пусть даже временным) и подчинённым, то теперь он окончательно растаял.
— Ещё чаю? — спрашивает она.
— Эм-м-м… Пожалуй, хватит, а то и картошка, и пирог…
Я вздыхаю, встаю и произношу сакраментальную фразу:
— Спасибо вам большое за угощение. Что ж, пойду, пожалуй. Недаром говорится, что гостю радуются дважды: первый раз — когда он приходит, а второй — когда уходит.
