Я снова осматриваю кофейню, надеясь, что никто не подслушивает. Нельзя, чтобы такой разговор кто-то слышал. И тут я вижу ее: Лору Гибсон, мать Мэйсона. Предположительно, у мальчика теперь травма, потому что он видел целующихся Эленор и мистера Локса в объятиях друг друга. Мне крупно не везет, но, по-моему, она нас не видит. Я пытаюсь поскорее спрятаться и случайно сбиваю свою кружку. Она падает на пол и разбивается на миллион осколков, кофе выплескивается на мои замшевые ботинки. Все в кофейне поворачиваются и впиваются в нас взглядами, Эленор вскакивает и спешит за салфетками. Тут подбегает Лора и встает прямо перед ней.

– Да как ты смеешь сюда приходить? Ты вообще знаешь, кто владеет этим местом?

Проснулась мама-медведица Лора, иначе объяснить этот гнев я не могу. Нельзя связываться с чужим ребенком.

Эленор отпрянула, раскрыв рот. Теперь я вспомнила, чья это кофейня. Еще одной мамы, которая судится с Эленор.

– А ты, Фэллон? – Она указывает на меня. – Я-то думала, тебе хватит достоинства не видеться с ней.

Я хватаю наши сумки, беру Эленор за руку и иду к двери. Я хочу высказать Лоре, что думаю, но прикусываю язык, чтобы не ухудшать и без того паршивую ситуацию.

На парковке Эленор надевает солнцезащитные очки и обнимает меня:

– Я не хотела ставить тебя в неловкое положение.

Это положение все равно лучше того, в которое ее поставил директор, но я не говорю этого вслух.

– Все нормально. Я тебе позвоню, – говорю я и сажусь в машину.

Я выезжаю, а в голове крутится наш разговор. Сердцу больно оттого, что Эленор исключили из компании из-за ее романа. Нас выгнали из кофейни, словно какой-то скот, и я так и не успела спросить, почему мамочки исключили и меня. Я задаюсь вопросом, знает ли она вообще что-нибудь об этом.

Я снова проверяю телефон. От Беатрис по-прежнему нет ответа.

Я помешиваю шоколад, стараясь не капнуть на свою горячо любимую книгу «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей». Я перечитываю ее в третий раз – судя по всему, мне не помешает освежить материал в памяти.

«Слушайте. Спрашивайте об их интересах. Делайте так, чтобы человек почувствовал себя значимым».

Я все размышляю, какое мероприятие организовать для подружек-мамочек. Нужно что-то уникальное и запоминающееся. Что-то, что мы не делали раньше. Мне вдруг приходит идея: элегантное чаепитие вроде тех, что устраивала моя бабушка. Прекрасный повод достать сервиз из тонкого фарфора. Я переборю свой страх и смогу что-нибудь организовать. Наверное.

Я заканчиваю с шоколадом и иду в подвал за сервизом. Включаю свет, в нос попадает облачко пыли, и я чихаю. Подвал – это сырая комната со всякими мерзкими ползающими существами, которых я стараюсь избегать. Надо быстро управиться.

Непомеченные пластиковые контейнеры неровными рядами выстроились у стен. Понятия не имею, в каком из них лежит сервиз, но надеюсь, смогу разобраться. Телефон вибрирует, я достаю его из кармана: это Эйвери звонит мне по «Фейстайму». Я отвечаю на входящий, и на весь экран высвечивается ее широкая улыбка. Со времен колледжа Эйвери совсем не изменилась: все такая же потрясающая, с выразительными карими глазами, как у олененка. Иногда мне кажется, что я смотрю прямо в ее душу, словно она – отражение моей. Мы очень похожи, в том числе и своей дерзостью. Правда, в Спрингшире мой острый язык затупился.

Эйвери хмурится.

– Ты где? Подружка, ты только не пугайся, но сзади тебя висит огромная паутина, – говорит она.

Я бросаюсь вперед и верещу, а Эйвери смеется.

– Смотрю на тебя и уже сама чешусь.

– Уф, ну спасибо, – говорю я.

– Я хотела обсудить мой предстоящий визит, но, похоже, ты там чем-то жутким занимаешься.

– Я у себя в подвале, ищу бабушкин фарфоровый сервиз.

– Особый случай?

– Решила устроить чаепитие.

Эйвери корчит рожицу.

– Что?

– «Чаепитие» звучит скучно и не похоже на тебя.

Соглашусь, на меня в колледже это не похоже. Когда мы занимались учебой поздними вечерами, к книжкам прилагался попкорн, Milk Duds[6], Mountain Dew[7] и перерывы, в которые мы орали I’m Every Woman Уитни Хьюстон. Эйвери знает меня лучше остальных и частенько выступает в качестве моей памяти. Я не все помню с колледжа, все-таки с первого года обучения прошло больше двадцати лет.

– Устраиваешь вечеринку, чтобы продвинуть бизнес?

– Не совсем. – Я не рассказываю ей, что хочу спасти дружбу с мамочками. Не уверена, что она поймет. – Хотела попробовать организовать что-нибудь веселое.

– Веселое? – Она вскидывает бровь. – Твоя жизнь так изменилась. Видимо, это из-за семьи и жизни в пригороде.

– Вроде того, – говорю я. Не могу представить, чтобы Эйвери устроила чаепитие для своих друзей-одиночек.

– У тебя на лице написаны все твои переживания. Не забывай: если что-то пойдет не по плану, ничего страшного в этом нет.

Она права. У меня есть причины не устраивать вечеринки, но я хватаюсь за любую соломинку, пытаясь спасти нашу дружбу.

Я осматриваю Эйвери и говорю:

– Ты как-то по-новому уложила волосы? Мне нравится.

– Подруга, я только что проснулась.

Я смотрю на часы.

– Так уже полдень по твоему времени.

Эйвери, как обычно, выглядит сногсшибательно, даже только что встав с кровати. Высокие скулы, кожа сияет. Эйвери живет в Атланте, и мы, к сожалению, видимся в лучшем случае раз в год.

– Я позвонила на работу и взяла выходной «для себя».

Логично. У Эйвери ответственная работа в информационной безопасности – она держит хакеров на расстоянии.

– У тебя все хорошо?

– Да, ничего такого, что не исправит сон. Кстати, о волосах: первыми к тебе направляются мои средства для волос.

– Хорошо, буду знать.

Эйвери всегда по-особенному ухаживала за волосами. Даже в колледже она тратила все свои заработанные в пекарне деньги на салонные средства и говорила, что они сохраняют ее естественные кудряшки. Мне всегда они нравились: мои безжизненные колтуны грязного блонда, которые я обычно собирала в пучок, и рядом не стояли.

– Я так жду нашей встречи! – говорит Эйвери. – Привезу мамин рецепт джамбалайи прямиком из Нового Орлеана. Встряхнем твой мир.

Она этого не знает, но он уже вертится волчком.

– Звучит здорово.

– Кстати, как там Майя Джамбалайя?

Майя обожает тетушку Эйвери по многим причинам, и одна из них – ее приятный характер, не говоря уж о том, что та без ума от Майи.

– У нее все отлично. Ждет не дождется тебя! – с энтузиазмом говорю я.

– Принесу огромную упаковку мармеладных мишек для нее одной. Ладно, возвращайся к своим делам, я пойду отмокать в ванне с пеной. Осторожней, у тебя там паук.

Я сбрасываю звонок, беру сверху средних размеров контейнер и заглядываю внутрь. Там лежит выпускной альбом. Не хочу смотреть на свои старые фотографии. В голове всплывают брекеты и сальные волосы. То были не лучшие четыре года как по воспоминаниям, так и по моему внешнему виду. Я старательно подавляю почти все мысли о старших классах, особенно о девчонках-задирах. Я достаю спортивный бомбер и старые учебники, складываю их в стопку. Их уже давно пора выкинуть.

Становится ясно, что сервиз не в этом контейнере, но я все равно просматриваю содержимое. Мне интересно, что еще я найду. Любовные письма из прошлого? Это вряд ли. Был у меня однажды парень-ботан в десятом классе, но мы едва ли держались за руки, не говоря уж о пылких письмах друг другу.

Я провожу рукой по изорванной, потрепанной тетради. Наверное, это в ней я скрупулезно вела заметки по химии, на которую еле-еле наскребла достаточно баллов. Я открываю тетрадь. Нет, не по химии. Это дневник, и, судя по дате у первой записи, даже не со времен старшей школы. Как он сюда попал? Я читаю первую страницу.